– Мы с Лин подумали, что тебе наверняка захочется иметь записи уроков, чтобы не пропустить лишнего, – произнес я, когда мы сели на диван. Я положил на стол стопку листов.

– Ты разговаривал с Лин? – спросила Руби. Она наклонилась вперед, чтобы прочитать, что написано на верхнем листке.

– Да. Мы вместе сидели в обеденный перерыв и обсудили, кто будет записывать для тебя конспекты.

Уголки рта Руби слегка двинулись вверх – едва заметно, но двинулись.

– Она за тебя беспокоится, – продолжал я. – Говорит, что со вчерашнего дня не может дозвониться…

– Мне что-то не хочется ни с кем разговаривать…

– Могу понять.

Мы немного помолчали, потом Руби подняла первый листок и вопросительно взглянула на меня:

– Что означает эта наклейка?

Я откашлялся:

– Каждый предмет отмечен своим цветом, – объяснил я. – Чтобы тебе легче было ориентироваться. Лин рассказала про цветовые коды. Вот это математика.

Руби переводила взгляд то на меня, то на бумажки, и грусть постепенно уходила из ее глаз. Она сменялась чем-то другим, более теплым, пока в конце концов на ее лице не появилась легкая улыбка. Руби стянула всю стопочку бумаг к себе на колени и принялась подробнее рассматривать записи.

– Я думаю, тебе лучше все это посмотреть в спокойной обстановке, и, если возникнут вопросы, я помогу. Кроме литературы – там вы уже на «Анне Карениной», а мы еще даже не начинали. Но Лин все знает…

Руби отсутствующе кивнула и продолжила просматривать записи.

– Надеюсь, почерк разборчивый. Я правда старался, но…

Дальше я не договорил. Руби обняла меня.

– Это круто, спасибо.

Пара бумажек упала на пол, но в эту минуту я не думал о них. Я как мог ответил на робкое объятие Руби.

– Я не хотела бы бросать Макстон-холл, – сказала она. Ее голос был приглушен моим пиджаком.

– Я знаю, – ответил я.

Она еще теснее прильнула ко мне, и я крепко прижал ее к себе. И тут что-то громыхнуло у нас за спиной.

– Привет, Джеймс.

Выпускать Руби из объятий мне совсем не хотелось, но подтрунивающий тон Эмбер не оставлял мне выбора. Я обернулся. В дверях гостиной стояли сестра Руби и ее мать. Я вскочил с дивана.

– Здравствуйте, Хелен, – сказал я, поправляя пиджак. – Приветик, Эмбер.

На какой-то момент в комнате повисла неприятная тишина. Потом Хелен сделала пару шагов ко мне. Я на секунду испугался, уж не хочет ли она влепить мне пощечину, – но мать Руби меня удивила.

Она обняла меня.

Я даже растерялся и не знал, что делать.

Хелен Белл обнимала меня.

– Мне очень жаль, Джеймс, за то, что происходит у тебя в семье.

От ее слов мое дыхание пресеклось.

Она отстранилась, но продолжала держать меня ладонями за плечи. Тело оцепенело. Я не мог шевельнуться, не мог произнести ни слова. Я вспоминал, когда моя мать в последний раз обнимала меня. Это было в наш с Лидией последний день рождения, за завтраком. Она сперва шагнула с распростертыми объятиями к Лидии, а потом обняла меня.

– Если есть что-то, что мы могли бы сделать для тебя и твоей сестры, не стесняйся, скажи, – продолжала Хелен, и я вытеснил воспоминание о маме из головы.

Я рассчитывал на то, что на меня зарычат. Я рассчитывал на ненависть. На то, что у меня перед носом захлопнут дверь. А тут мама Руби обнимает меня и предлагает помощь. Мне. Хотя именно из-за меня Руби исключили из школы.

Я с трудом сглотнул. В эту секунду я растерялся. Заметил только, что мне стоит все бóльших сил выдерживать ее взгляд и не дать ей заметить, как меня тронули добрые слова. Может, это особое оружие Хелен – кротость.

– Джеймс занес мне конспекты уроков, чтобы я ничего не пропустила, – подала голос Руби и тем самым вырвала меня из ступора. Если бы она не заговорила, я бы, наверное, так и простоял столбом в гостиной Беллов.

Только когда Хелен повернулась к Руби и направилась к дивану, мне удалось, наконец, вдохнуть. Мне потребовалось еще некоторое время, чтобы собраться и пойти к Руби, которая вместе с Эмбер собирала с пола упавшие бумажки.

Эмбер внимательно разглядывала один листочек и потом показала его Руби.

– Выглядит так, будто ты сама это написала, – сказала она, забавляясь.

Руби оглянулась на меня с улыбкой, которая словно стрелой пронзила мое сердце.

– Да, разве?

Я подошел к дивану и сел. Сердце все еще стучало, но благодаря близости Руби нервы постепенно успокаивались.

– Эмбер, идем, мне нужна твоя помощь на кухне, – неожиданно заявила Хелен.

Эмбер наигранно закатила глаза, но последовала за матерью, не возражая.

И мы с Руби снова остались одни.

Я повернулся в ту сторону, куда они ушли.

– У тебя такой вид, будто ты увидел привидение, – шутя произнесла Руби.

– Твоя мама… – Я не знал, как описать свои чувства. Лишь помотав головой, я откинулся на спинку дивана и улыбнулся Руби.

– Надеюсь, ничего, что я им все рассказала?

– Конечно, – немедленно ответил я. – Твои родители должны знать правду.

Она с облегчением вздохнула:

– Я не была уверена, как ты на это посмотришь.

Я кивнул. Того, что связывает Руби с ее семьей, сам я никогда не знал. Но понимаю, как это ценно.

– Мне очень нравится, какие у вас отношения друг с другом. То, что ты можешь обо всем с ними говорить, вовсе не само собой разумеется. Я никогда не хотел на тебя давить. Извини.

– Ты и не давил на меня. Я сознательно держала их подальше от всего этого. И я поступала так больше двух лет, – ответила она тихо, но решительно.

Я смотрел на свои пальцы.

И думал о том звуке… пощечине, которую отец отвесил Лидии. Прошлой ночью мне все это снилось, и я снова и снова просыпался от этого.

– Джеймс? – прошептала Руби.

Я разглядывал кожу, побелевшую на костяшках пальцев.

– Мне иногда хочется, чтобы у нас тоже было так. Чтобы у меня были родители – семья, с которой я мог бы говорить обо всем, как ты со своей. Я…

Больше я ничего не смог произнести.

– Я знаю, – сказала Руби. Она чуть придвинулась ко мне, и наши колени теперь соприкасались.

– Я не могу поверить, что отец выслал Лидию. – Дыхание вдруг участилось. В груди сильно застучало, и вместе с тем мне казалось, что я будто не здесь. – Я ничего не мог сделать, чтобы помешать этому. Я просто ничего не мог сделать, Руби.

Руби прикрыла ладонями мои сжатые кулаки. Ее прикосновение было мягким и теплым, она заговорила:

– Никто бы не смог этому воспрепятствовать. Ты сделал все возможное.

Я тяжело сглотнул. В горле у меня застрял, казалось, миллион канцелярских кнопок.

– И все равно этого было недостаточно. И… я сожалею о том, что произошло вчера.

– Я знаю, – тихо ответила Руби. Она сжала мои руки, и я поднял голову, чтобы взглянуть на нее. И увидел в ее глазах печаль, но и что-то другое. Что-то такое, за что я ухватился.

– Жить для тебя и для Лидии – сейчас для меня самое важное. Вы для меня самое важное.

Я расслабил ладонь, чтобы взять руку Руби. Осторожно поднес ее к лицу и прижался к ней губами.

Взгляд Руби становился все теплее. Все живее.

– Я немного сомневалась в этом, – тихо созналась она. – Перед кабинетом Лексингтона.

Я кивнул. Да, я это видел. Недоверчивый взгляд и спрятанное в нем разочарование – это почти уничтожило меня. Я знаю, что в прошлой жизни наделал много ошибок. Но эти фотографии – это совсем не про меня. Такая подлость больше не свойственна человеку, которым я стал. Или хотел быть.

– Я даже не знал, что эти снимки остались в телефоне.

Руби коротко кивнула. Потом тяжело вздохнула:

– Будет тяжело убедить Лексингтона в правде.

– Но, вероятно, все-таки удастся.

Некоторое время мы оба думали каждый о своем.

– А что с Лидией? – спросила Руби.

Я откашлялся.

– Она будет жить у Офелии и учиться на дому, чтобы получить аттестат. Отец пригрозил ей подать в суд на Саттона, если она откажется уехать.