– Превосходная штука – смертная казнь! Мертвые не каются. Мертвые ничего не выбалтывают. Ах, и славная это штука для нашего ремесла! Пятерых шлепнули, идиоты, и не подумали, что теперь на остальных точно не выйти».
Еще три страницы.
«И вот наступил день, когда барыга решил испытать Олега.
– Ну-ка, парень, глянь, не торчит ли у меня из кармана платок?
Мальчик кивнул.
– Вытащи его так, чтобы я не заметил.
Олег одной рукой придержал полу пиджака, а другой осторожно вытащил платок.
– Готово? – спросил барыга.
– Вот он! – Олег показал платок.
– Ты ловкий мальчуган, – ощерился старый мошенник. – Из тебя выйдет толк. Ты будешь лучшим в моей школе!».
Еще три страницы.
«Глубоко в человеческом сердце таится страсть травить кого-нибудь. Олег напрягал каждый нерв, бежал изо всех сил, чтобы уйти от преследователей, но они все ближе, орут все громче, гикают, ревут от радости. Наконец – ловкий удар, и он на земле.
Олег лежал на мостовой, а вокруг бушевала разъяренная толпа».
– Здравствуйте, – донеслось от двери.
– Добрый день, – сказал Юра, поднимая глаза от скоросшивателя.
– Что читаете? – невозмутимо поинтересовалась премилая девушка никак не старше двадцати лет.
– «…» в современной интерпретации.
Глава 4
У кого больше прав?
– Что читаете? – невозмутимо поинтересовалась премилая девушка никак не старше двадцати лет.
– «Приключения Оливера Твиста» в современной интерпретации.
– А-а, псевдо-Диккенс! Вот же дичь… Интертрепация! А вы наш новый начальник, да? Здравствуйте. Меня Нина зовут.
– Очень приятно. Камзолкин. Юрий. – Он помешкал и добавил: – Максимович. Что до начальника… Три месяца – не так уж много, чтобы зарекомендовать себя. Могу и оплошать.
– Хуже предшественника вам не быть.
– Откуда такая уверенность?
Девушка прошла в одну из клетушек, села.
– Воинствующая некомпетентность! Не мог отличить Чандлера от Хэммета, Сименона – от Эксбрайя. А все пережитки прошлого. Семейственность! Виктор Эммануилович был тестем нашего главного…
– Алексея? Кочерги?
– Его. Как расстались молодые, так и Кривенцова попросили…
– Что ж в своем коллективе замену не подыскали?
– Если обо мне, так я неуживчивая. Слова не выбираю. Дилетантов на дух не переношу, вот и скандалила с Кривенцовым. И не только с ним.
– Со мной тоже будете?
– Время покажет! Что до иных внутренних резервов… Понимате, люди у нас в отделе грамотные, в определенных областях подкованные, но… презирающие детективы. А привел их в издательство Кривенцов, ибо воспринимал Виктор Эммануилович «Фолиант» как укромный уголок, где интеллигентный человек может отсидеться до пенсии – при стабильной зарплате и нулевой ответственности. А что выпускали дребедень, так это их нисколечко не волновало.
– И что же они теперь?
– Ждут. Со мной собачатся, хотя люди ужас какие образованные. Все о новой метле толкуют, которая по-новому метет. Вы ею и будете, если, конечно, удержитесь здесь, не подсидят вас, не подставят.
«Уж больно строга ты, девонька», – подумал Юра.
Словно прочитав его мысли, Нина сказала:
– Думаете, преувеличиваю? Или того хуже – наушничаю? В доверие за счет других втираюсь? Но у меня на то право есть, потому что я им те же слова говорю. А у них свое право – вороной меня называть, даром что белой.
Юра пристально посмотрел на девушку. Та выдержала взгляд.
– У меня тоже есть кое-какие права. Как у заведующего отделом. Давайте сменим тему, – предложил-приказал он. – Просветите меня, что на моем столе делает это, с позволения сказать, произведение.
– Это я приготовила. Должен автор придти… Нет, не Диккенс, всего лишь видный московский прозаик Леонид Каменный. Заберет, надеюсь без лишних вопросов. И вот это тоже. – Она вытащила из-под груды бумаг потертый скоросшиватель, разбухший от втиснутых в него листов, и протянула его Юре.
– Что это?
– Очередное великое творение господина Каменного. Какой сюжет! – Нина с деланной восторженностью закатила глаза. – Какая глубина мысли! Не верите? Убедитесь сами. Где закладка…
Юра открыл рукопись в указанном месте. У одного из абзацев стоял начертанный красным фломастером жирный восклицательный знак.
«Дверь с лязгом закрылась. Колотовкин исподлобья смотрел на следователя. Петр Романович прошел к столу, бросил на него пачку дешевых сигарет, достал из кармана зажигалку.
– Закуривайте, Колотовкин, – сказал и сам засмолил сигарету.
Гриша не двинулся с места. Его дешевыми уловками не купишь!
– Ведь вот какая мелочь, – проговорил следователь, – сигареты! Ведь вред, чистый вред! Кашляю, в горле першит, одышка, а бросить не могу. Я тут у врача был, так он твердит, как заведенный: мол, завязывать надо с куревом… А как бросишь? Чем я табачок заменю? Водочкой? Так я не пью. Вот беда-то, хе-хе! Недаром говорят, что все относительно.
Лицо Гриши становилось все мрачнее, а следователь уже успел доказать, что он отличный физиономист.
– Переживаете? Думаете небось: с чего бы это Петр Романович на допрос вызвал? Не о вреде же никотина покалякать! И то правда: не затем я сюда пожаловал, а чтобы объясниться с вами, гражданин Колотовкин. Я так рассуждаю, что для нас откровенность теперь – самое лучшее. Прежде я больше провокациями увлекался, на характер ваш взрывной рассчитывая. Полагал, проговоритесь в запале, вот тогда я вас в угол и загоню! И дожму там. Да, заставил я вас настрадаться, а ведь я не изверг, нет, не изверг. И не хочу я вас более обманывать, поскольку испытываю к вам в некотором роде симпатию. Потому что понимаю, чем вы себя оправдывали, когда на преступление пошли. Спорили с собой, а все-таки пошли!
– Докажите, – буркнул Гриша.
– Докажу, конечно. – Следователь опустился на шаткий стул. – Это у меня раньше только подозрения были, а из подозрений, как из ста кроликов лошадь, доказательства не составишь. Мудрые все же люди эти англичане, образно сказали. Да не о них речь. О вас говорим, Григорий Колотовкин, о вас! У меня ведь теперь и улики есть. Какие? А метки на вдовушкиных вещах. Забыли спороть, а? А я их нашел, вещички-то! И свидетель есть, умненький мальчик Николенька, он хоть и не видел ничего толком, а фактики кое-какие сопоставил, а я их у него выведал. И еще кое-что на вас указывает… И пуще всего – дневник ваш. Его я тоже нашел, хотя вы его под половицей спрятали. С большим интересом ознакомился… Многое, как классик писал, «дым, туман, струна звенит в тумане», особенно там, где о страдании. Но многое говорит о вас, как о человеке искреннем, даже благородном. А преступление ваше – это вроде помрачения рассудка.
– Я не убивал, – упрямо наклонил голову Гриша.
Петр Романович даже на спинку стула откинулся, так он, казалось, был поражен словами подследственного.
– Побойтесь Бога, гражданин Колотовкин! – вскричал он, совсем некстати помянув Всевышнего. – А кто тогда? И не запирайтесь, вы убили, вы! Больше некому».
– Дивно! – восхитился Юра, прерывая чтение.
– Понравилось? – спросила Нина, выступая из своего закутка.
– Еще бы! Вот так, ничтоже сумняшеся, взять и перелицевать «…».
Глава 5
Самородок
– Понравилось? – спросила Нина, выступая из своего закутка.
– Еще бы! Вот так, ничтоже сумняшеся, взять и перелицевать «Преступление и наказание».
– Творчески переосмыслить! – внушительно поправили Юру.
В дверях громоздился человек-глыба с плечами молотобойца и челюстью боксера. Нина дернула уголком губ, скрылась за стеллажами, и Юра понял, что ему предстоит в одиночку противостоять графоману-плагиатору Леониду Каменному.
– Чем могу служить?
– А прислуживаться не тошно?
Глыба вторглась в кабинет с неотвратимостью мамаева нашествия и грозно нависла над Юрой. Тот посчитал нужным отчеканить в стиле Юлиана Семенова:
