Артур наклонился вперёд, звякнули наручники.
— Я скучал, — тихо сказал он, будто извинялся.
Захотелось вскочить и влепить ему звонкую пощёчину, стереть с лица эти губы, посмевшие так долго лгать. Плюнуть в лицо едкое слово, а потом ещё и ещё, лить на него слова до тех пор, пока ненависть не достигнет дна, а после натравить на Артура все свои тени, которые мучили Лизи из-за него. Это с его лёгкой руки безумие поглотило её, и она хотела окунуть Артура в этот адский котёл, в котором только страх, боль и темнота, густая-густая, непроглядная. И только шёпот, только прикосновения невесомых пальцев напоминали, что вокруг не пустота, а толпы сумрачных теней. Лизи хотелось спустить их всех на проклятое чудовище, посмевшее притворяться заботливым мужчиной и Джокером.
Обида вмиг растаяла, как тонкий лёд под жарким солнцем жадного июля, и всколыхнулась ярость. Чёрная. Бездонная. С притаившимися голодными монстрами внутри, готовыми вот-вот напасть. Лизи тяжело разомкнула губы, сдерживаясь, чтобы не выплеснуть на Артура всю ярость, скопившуюся внутри, и сдержанно спросила:
— Как ты?
Но на языке вертелось совсем другое.
«Мразь!»
«Ненавижу тебя!»
«Я тебя любила, а ты растоптал меня».
…или:
«Надеюсь, тебе здесь очень плохо».
Артур пожал плечами. Он разглядывал Лизи, ловил каждую тень на её уставшем лице, не ухмылялся, не скалился. Просто смотрел. Они так давно не виделись, что и Лизи вглядывалась в его черты, вспоминала, а на душе было гадко.
— Неплохо, но могло быть и лучше, — ответил он.
— Я читала про твою болезнь, — Лизи вскинула брови, подбирая правильные слова. — Что у тебя раздвоение личности.
Артур усмехнулся и тряхнул головой. Судя по всему ему хотелось сигарету, но по какой-то причине здесь курить не разрешали, хотя запах табака пропитал его одежду. Он дотронулся до подбородка кончиками жёлтых от сигарет пальцев и склонил голову. В глазах вспыхнули искры.
— Психиатры так любят… слова, — он выдохнул воздух так, словно смаковал горький дым. — Я не люблю банальностей, но придётся это сказать: мыслить надо шире. Глубже, что ли. Кажется, так говорят мозгоправы.
Лизи поборола вновь накатившее желание влепить Артуру пощёчину. Он говорил так, будто они сидели в кафе на побережье океана, пили коктейли и наслаждались сытой беззаботностью. Никуда не надо спешить, можно только складывать солоноватые слова в причудливые предложения. Словно никаких белых стен вокруг, а пугающего названия «Аркхем — психиатрическая лечебница для душевнобольных преступников» и вовсе не маячило перед глазами.
— Вот, значит, как, — сухо ответила Лизи и сама себе кивнула. — А мне ты любил много слов говорить, даже слишком много. Больше, чем нужно. И кстати, с кем я сейчас из вас двоих говорю?
Лизи нервно хохотнула и прикрыла рот ладонью, не веря в происходящее.
— С Артуром, — спокойно ответил он, будто у него только что спросили что-то вроде: «Какая погода за окном?», а он такой: «Немного ветрено, наденьте плащ». Буднично так. Легко, словно не он чёрной кошкой перешёл жизнь Лизи и наследил в ней будь здоров. Так, что нескоро забудешь.
Бугай напрягся, когда Артур протянул по столу руки к Лизи, ей и самой хотелось отпрянуть от тонких пальцев, как от ядовитых змей, и она даже вжалась в спинку стула, но Артур замер, так и не дотронувшись до неё. Лишь склонил голову, и будь его волосы не забраны в хвост, непременно упали бы на лицо и закрыли его каштановой завесой от белостенного мира.
В прошлой жизни Лизи любила его прикосновения, ей нравилось, как пальцы Артура мягко отмеряли на её теле жизнь, очень нежно, будто он играл на невидимом музыкальном инструменте. Чувствовал её ритм. А теперь ей при одной мысли о том, что он дотронется до неё, становилось не по себе. Страшно. Страшно?
— Мне нелегко тут без тебя, ни дня не проходит без мысли о моей девочке. О наших вечерах. А ты вспоминаешь обо мне? — Артур с надеждой посмотрел на Лизи.
Будь ситуация иной, при других обстоятельствах, она бы назвала его взгляд трогательным, способным растопить даже самое ледяное сердце, а каменное обратить в живое, трепещущее. И видят боги, Лизи хотела высказать Артуру всё, что о нём думала, отдать ему всю свою боль, чтобы после их так называемого свидания он остался с ней один на один в белой комнате. И жил с этой болью до конца своей жизни. И если обиду и ненависть она могла отдать ему, то куда девать любовь? Что сделать с чувством, которое уцепилось за ярость мёртвой хваткой, как паразит, как проклятие? И как разделить её на двоих людей, уживающихся в одном очень худом теле? Лизи всё ещё любила их, при этом ненавидела себя за эту гадкую слабость.
— Каждый день. Я думаю о тебе каждый день, сукин ты сын, — после недолгих раздумий ответила Лизи.
— Главное, что не забываешь, — он улыбнулся. — Нам ведь было хорошо несмотря ни на что. Я бы хотел, чтобы ты навещала меня почаще, мы ведь друг другу всё-таки не чужие люди. Ты бы рассказывала мне о себе, о том, что творится в городе.
Он не к месту улыбнулся и выпустил на волю вместо густого табачного дыма удушающий смешок. Лизи снова задалась вопросом, зачем она сюда пришла: получить какие-то ответы? Выкрутить душу Артура, как тумблер, чтобы удостовериться, что всё произошедшее не её наркотический бред из-за колёс? Это было бы очень милое открытие, что это всё на самом деле какой-то странный сон, а сама она сейчас в коме ловит умопомрачительные глюки. Мысли опять принялись душить, и тени обступили плотнее, не давая продохнуть. Страха не было, и тени просто стояли за её спиной: тёмные попутчики, безобидные, никому не причиняющие вреда и глядящими на всё вокруг своими безглазыми лицами. Но говорить больше не хотелось, попросту не о чем, потому что Лизи убедилась в одном: перед ней сидел глубоко неуравновешенный, несчастный человек, погубивший сам себя. Или город победил, сделав его своим адъютантом.
Смешно. Адъютант его величества Готэма. Ну просто смех.
Лизи вздохнула, тяжело поднялась из-за стола, и Артур стёр с лица обворожительную улыбку чеширского кота, сменив её на подчёркнутое удивление. А смотреть было на что: как-никак пятый месяц, живот не спрятать ни под одним платьем. Она встала перед Артуром, взяла его скованные руки и положила ладони на свой живот.
Бугай шагнул к ним, роняя на ходу слова: «Не положено, мисс!», но Лизи не отпрянула, сильнее сжала запястья Артура, и работник Аркхэма просто встал рядом, готовый в любой момент схватить придурка за шкирку и оттащить от ополоумевшей дамочки.
— Всё хорошо, Ричи, — спокойно отозвался Артур, и бугай послушно кивнул.
Лизи наблюдала за вытянувшимся лицом Артура, и когда ребёнок толкнулся в его ладони, он выпрямил спину и издал восторженное «О-о!» Он так и сидел, не шелохнувшись, таинственный, с лёгкой улыбкой, его глаза оживились, и весь он стал будто прежним. Старый добрый мистер Флек. Надёжный, как вовремя заведённые часы.
— Я боялся,— тихо произнёс он, и от прежнего тона, больше напоминавшего Джокера, не осталось и следа. — Боялся, что ты избавилась от него. Думал каждый день об этом и боялся.
Лизи с шумом втянула воздух.
— Ребёнок не при чём, не ему отвечать за твои грехи. Он такая же жертва, как и я, мне не за что было его казнить.
— Спасибо, — Артур поднял глаза. В них отражалось глубокое небо Готэма, голодные улицы и пугливый свет лампы, — что оставила его.
Лизи отпрянула, развернулась и ушла. Она не обернулась, когда Артур позвал её. Ей хотелось поскорее выйти на улицу и забыть ещё один страшный момент жизни. Все скелеты, которые она старательно прятала в шкафу, оказались чужими.
Но уже через неделю Марта наконец уговорила Лизи переехать в Нью-Йорк и перевести накопления туда же, в один из банков. И вроде бы пришла пора забыться и забыть, отпустить туманное, пугающее прошлое, но обида не таяла, любовь не иссякала, хотя теперь походила больше на горько-сладкую ненависть. А долгие встречи с психологом не привели к ожидаемому результату: Лизи так и не смогла простить ни себя, ни Артура, ни время, ни город её пугающего и сумрачного прошлого. Так и тянулось лето, небывало жаркое, с открытыми окнами и видом на маленькое кафе. В конце концов Лизи сдалась и стала проводить в этом уютном заведении каждое утро, избегая утренних газет. А ещё тут не было телевизора, только по радио крутили музыку — и ни одной новости. Лизи рискнула сбежать от себя, но по возвращению домой вновь оказывалась со своими мыслями и тревогами наедине.
