«…Бет, я воспитаю твою девочку, только не отдавай её в приют».

— Поэтому меня воспитывала бабушка.

— А твои родители?

Лизи посмотрела на него: кажется, он был поражён. Выглядел растерянным, сдвинул брови, а потом его взгляд сменился на внимательный, удивление сползло с лица, оставив после себя тень возмущения.

— Бабушка часто повторяла, что она по жизни всегда была везучим человеком. Если срывала куш в казино, то самый жирный. Если у неё появлялся новый мужчина, то роковой, богатый, влюблённый по самые уши, безумно красивый, как голливудский актёр. Ей везло и в работе, и в любви, и в жизни. Пробивная женщина. Была. Она умерла несколько лет назад.

«…Бет, как корабль назовёшь, так он и поплывёт: назови дочь моим именем, хоть судьбу ей хорошую подари. Лизи Новак — хорошо звучит».

— Бет Новак — ужасное имя. Моя мать назло бабушке делала всё с точностью до наоборот. Так как родительских прав ни отца, ни мать не лишили, без их согласия нельзя было имя сменить. Я привыкла, меня ведь всегда все называли Лизи, а паспорт — всего лишь клочок бумаги.

— Где твои родители теперь?

Лизи пожала плечами.

— Не знаю. Кажется, перебрались в Австралию. Я не следила никогда за их жизнью, мне всё равно. Мы ведь с ними чужие люди друг другу, понимаешь?

— А квартира бабушки? Она же тебе что-то должна была оставить?

Она всё-таки выпила остывший чай и потянулась за банкой кофе.

— Был пожар. Страховка почти ничего не покрыла. Так, на съём только хватало в основном.

— Может, стоило бы попробовать найти родителей.

Лизи покачала головой.

— Нет. Зачем? Я их и не видела никогда, только на фотографиях. После моего рождения они почти сразу уехали. Как видишь, в моей истории нет ничего сверхъестественного. У меня хорошие гены, родословная ничего так: если бы удачи побольше, то могла бы жить припеваючи.

Она не хотела больше продолжать эту тему. Какой смысл, если время вспять не повернуть, детство не переиграть. Всё на своих местах, всё уже случилось. Чем лить понапрасну слёзы, не проще ли отказаться от прошлого и жить сегодняшним днём? Тем более, наступили непростые времена, разобраться бы теперь с будущим, которое не просто под вопросом, а на грани краха. Лизи думала отложить сложные разговоры на завтра, а сегодня — сейчас — она взяла Артура за руку и повела его в ванную. В их чистую, просторную ванную, не опороченную тяжёлыми воспоминаниями.

Это в прошлой квартире всё было пропитано слезами и Джокером, а здесь только они: Артур и Лизи. И хотя Джокер всё так же порой приходил к ней по вечерам, она не пускала его в свою душу. Тело — ему, сердце — Артуру.

Артур сел на стул, положил ногу на ногу и будто перестал принадлежать этому миру. Лизи даже не сразу поняла, где настоящий Артур, а где зазеркальный. Где чьё отражение? Она поцеловала свои пальцы и дотронулась до зеркала. Он притянул её к себе и вдохнул запах её волос, затем поцеловал в губы.

— Я тут — не там, — он кивнул на зеркало. — Меня целуй.

Лизи выскользнула из его объятий, когда руки легли на талию, а пальцы интимно сжали, пробуя тело на податливость, проверяя, не налилось ли оно желанием.

— Не сегодня, мистер Флек! — с наигранным упрёком откликнулась на прикосновения Лизи. — Я вообще-то вас сюда красить привела, а не для всяких штучек, если вы понимаете, о чём я, мистер.

Она улыбнулась, довольная игривым настроением.

Артур зачесал волосы назад и изобразил удивление, вздёрнув брови.

— О нет! Никаких штучек!

Он поднял руки и показал пустые ладони.

— Смотри, я безоружен.

Лизи хмыкнула и легонько щёлкнула его по носу.

Она красила его в зелёный, прядь за прядью обновляла цвет, возвращая волосам насыщенный изумрудный оттенок. Артур курил, сигарета таяла за сигаретой, наполняя комнатку удушливым туманом, так что пришлось приоткрыть окно и впустить внутрь вечернюю морозную свежесть парка. Когда Лизи закончила с краской, Артур притянул её к себе и усадил к себе на колени. Затушил окурок о раковину, взял кисточку и, выбрав прядь, провёл по ней.

— Эй! Я на это не соглашалась! — воскликнула Лизи и хотела было подняться, но Артур молча удержал её.

Она не смогла сопротивляться его острому взгляду, упавшему на неё, говорящему громче и ярче, чем любые пронзающие душу слова. Когда Артур докрасил её прядь и опустил вдоль щеки, Лизи прижалась к нему. Может, это их последний вечер.

— Хотела поговорить утром, но не знаю, дотерплю ли.

Она всё-таки выскользнула из его рук, встала у раковины и виновато опустила голову. Можно промолчать, можно соврать, никто не запрещал копить ложь за ложью, забивать ею шкафы, собирать скелет за скелетом. А совесть куда девать?

— У меня будет ребёнок, — холодно выпалила она на одном дыхании.

Артур замер. Протянутая к Лизи рука остановилась, пальцы так и не прикоснулись к ней. Он чуть наклонился, заглядывая в её лицо.

— Разве это… плохо? — непонимающе спросил он, не пряча удивления.

— Это ещё не всё.

Лизи повернулась к нему, уже не в силах сдержать слёзы. Совесть стучала в двери её сердца, требовала рассказать всё как есть. Всё вокруг замерло в ожидании правды. Страшной, горькой, ужасной. Постыдной. Всё тело ныло, кости будто выворачивало, до боли, до невыносимого ужаса.

— Что? — пальцы Артура всё-таки преодолели расстояние между ним и Лизи и прикоснулись к ней. Скользнули по руке вверх, от запястья до локтя, и Лизи вздрогнула. Вытерла слёзы, растирая их по щекам, и прикрыла ладонью рот:

— Я не ушла с работы.

Она зажмурилась и всхлипнула. На мгновение его пальцы сползли с её руки, но затем легли обратно, уверенно обхватив запястье. Лизи подошла к Артуру, пряча от него заплаканные глаза.

— Э-эй, — тихо позвал он. — Неужели ты думала, что я тебя брошу? Работа… Чёрт с ней. Конечно, ты поступила неправильно, не сказав мне сразу… Не сейчас — ладно? — мы говорим об этом не сейчас. Потом.

Он склонился и уткнулся лицом в её живот, пачкая накрашенными волосами белую футболку. А потом засмеялся, но не так, как это бывало не раз — не выплёвывал хохот, не давился им, не умирал в жутких спазмах, а смеялся свободно. Он посмотрел на Лизи и улыбнулся, глаза его светились.

— Я буду отцом? — он был изумлён и всё ещё не верил в услышанное.

— Да, — тихо ответила Лизи.

— Так почему же ты плачешь? — Артур протянул руки и стёр слёзы с её лица.

Она пожала плечами и попробовала улыбнуться:

— От счастья.

***

Может, порох ещё не закончился и Джокер мог бы дать столько огня городу, сколько тот не видел за всю свою историю со дня основания, но ничто не вечно под этим серым проклятым небом. Ни пламя, ни верность ничтожных людей, идущих за Джокером лишь потому, что он давал им хаос, позволял вплетаться в безумную продажную историю. А она та ещё шлюха: сегодня она смачно сосёт и давится, а завтра сосут у неё.

Не стоит обманывать самого себя: пик волнений прошёл, наступила пора медленного тяжёлого увядания, а Джокера это не устраивало. Он пламя. Он хаос. Он граната без чеки. И угасать вот так, болезненно наблюдая свой собственный закат, — это за гранью. Либо всё, либо ничего, и если гвоздь программы должен уйти со сцены, то город уйдёт вместе с ним. По-другому никак, сладенькие. Не будет вам покоя, трусливые суки, уж кто-кто, а Джокер об этом позаботится.

Старина Флек запаниковал бы, заметался бы, как зверь в клетке, не понимая, что выход есть всегда. Подними голову, оглянись вокруг, и ищущий найдёт.

Ну что ж, Артур, всё произошедшее — всего лишь прелюдия перед настоящим представлением. Репетиция. Теперь пришло время для следующих действий, потому что старая добрая инерция сошла на нет. Так заводи мотор.

Прихвостни Томаса Уэйна, тараканами разбежавшиеся по углам города, всего лишь вершина айсберга, потому что взять их в кулак было проще простого. Толстые ленивые задницы трусливы до чёртиков! Стоило сказать «Бу!» и пару раз пальнуть в воздух, как они все встали на колени и пооткрывали рты, готовые с удовольствием принять всё, что в них засунут. Глотайте, суки. А Джокер всё это время хлопал их по щекам и кивал, посмеиваясь.