— Ты вся дрожишь.

Подтверждая его слова, она всхлипнула.

— Мне страшно.

И всё-таки она ответила на его поцелуй, обняла, прижалась, будто боялась потерять его. Кажется, что это страсть, желание, но внутренний голос шепчет странные слова: «Это тоска». Артур тут же поймал себя на мысли, что поцелуи Лизи и правда печальные. Так целуются, когда прощаются навсегда. Наверное. Артур не знал, так ли это, но иначе почему-то не подумал.

Важно не напугать её.

— Чего ты боишься? — удивлённо спросил он и нахмурил брови.

— Не знаю… Не могу сказать.

— Не можешь или не хочешь?

— Не могу, — тихо ответила она.

Она уже не вздрагивала, не боялась его прикосновений. Мелодия всё ещё наполняла комнату, Артур слушал её и улыбался. Голос Джокера постепенно затихал, становился всё тише. Тише. Замирал в сердце.

***

— Артур, поможешь мне с повязкой? Я вчера не успела поменять.

Он приподнялся, и его изумрудные волосы рассыпались по плечам. Взгляд задумчивый, глубокий, как будто Артур здесь и не здесь одновременно. Он чмокнул её в щёку и, натянув брюки, ушёл на кухню за аптечкой, по пути щёлкая зажигалкой. Горький дым облачком рассеялся по комнате, и Лизи тоже потянулась за пачкой. Гадкая привычка завладела ей.

Когда Артур снял повязку, Лизи присмотрелась: рана совсем неглубокая, ничего страшного — лезвие ужалило, опасно поцеловало, а Джимми как смог залатал. Да нет, не как смог, а первоклассно справился. Хотя что она понимала в ранах? Обработал, промыл, наложил швы. Лизи отвернулась и выпустила дым в приоткрытое окно.

— Болит? — спросил Артур.

— Немного.

Лизи натянула на себя одеяло и ойкнула, когда волосы зацепились за серёжку. Дёрнула. Украшение стукнулось об пол и укатилось под тумбочку. Вот ведь! Как она могла забыть? Как посмела не выбросить этот ужасный подарок, напоминание о мучениях? Нелепая насмешка над отношениями. Артур отложил пульт и, свесившись, нашарил под тумбочкой серёжку, повертел её в руках, хмыкнул и положил на одеяло.

— Симпатичные.

«Симпатичные». Лизи отвернулась, чтобы в который раз бесцельно рассматривать пошлые цветы на старых обоях.

«… мы получили это видео вчера вечером. Человек, который его прислал, представился мистером Иксом, голосом Джокера и совестью Готэма. Вот это видео:

— Здравствуй, Готэм. Хорошо ли ты спишь? А твоя совесть дремлет или валяется на помойке?»

Лизи глянула на говорившего: ничего нового, очередной прихвостень в клоунской маске сложил руки на груди и пытался напугать людей.

«…никто не уйдёт безнаказанным. Вы — вы все, люди этого города — получите то, что заслужили…»

Лизи сняла вторую серёжку и сжала её в кулаке.

— Артур, скажи мне: я плохой человек?

Он мотнул головой и нахмурился. «Нет! Нет. С чего ты взяла?»

— Тогда почему я это заслужила? Что я сделала?

Лизи посмотрела на Артура: он выглядел растерянным, задумчивым и уже не улыбался.

— Иди ко мне, — он лёг рядом и потянул её к себе.

***

Она не могла прятаться вечно, это ведь смешно! Так недолго сойти с ума: шарахаться от каждой тени, и, чего доброго, Артур что-нибудь заподозрит. Лизи поедом себя ела за то, что не рассказывала ему о Джокере, а ведь он всё чаще приходил к ней, и если раньше заглядывал, чтобы по-быстрому трахнуть, а после раствориться в Готэме, то теперь задерживался. Говорил с Лизи. Отвечал на её вопросы. Дичь какая-то. Да, ей хотелось поговорить об этом с кем-нибудь, но кто бы стал слушать? Психиатр? Артур? Марта, у которой проблем и без того хватало?

Лизи ощутила, как щёки вспыхнули огнём при мысли, что ей пришлось бы рассказать Артуру свой грёбаный секрет. О горьких поцелуях, полных греха и порока. О стонах, что срывались с её губ, когда она по своей воле отдавалась негодяю. А когда он брал её против её желания, кричала и вырывалась, кусалась. Плакала. Наступал следующий вечер, и всё повторялось опять.

— Оставайся у меня, если хочешь, — Артур взял её ладонь в свою и улыбнулся уголком губ. Глаза хитрые, словно уговаривали согласиться, спрятаться ещё раз.

Она покачала головой: нельзя.

После обеда Артур оставил её одну, только часы тихонько отсчитывали время, не пропуская ни секунды и напоминая о неизбежном. Третий, мать его, вечер. Почему же так легко сбежать от себя, но так трудно — от Джокера? Это же нелепо! Всё перевернулось с ног на голову. Но надо решить уже что-то: или она сбежит опять сегодня к Артуру, или попытается что-то сделать, и тогда хотя бы будет знать, что рискнула.

Вечером Лизи дошла до кафе, заказала кофе и долго сидела над кружкой, словно в чёрном напитке плавал ответ. Так и не притронувшись к кофе, она вышла на улицу и тихонько побрела обратно домой. Морось целовала лицо и холодила руки, забиралась в карманы, оседала на волосах. Лизи замёрзла, но старалась не думать об этом. Она остановилась напротив своего дома и привычно отыскала родные окна на шестом этаже. В кухне темно, а в комнате горел свет.

И снова шесть пролётов вверх по грязным лестницам: красться как вор, чтобы ни одну тень не спугнуть, не потревожить грохотом лифта, не разбудить ещё больший страх. Стыдно и страшно.

Ну вот и всё.

Лизи встала у своей двери и прислонилась к ней лбом. Зажмурилась. Сунула руку в карман и ощутила холод металла. Всё получится. Она подняла кулачок, замерла, испугавшись самой себя, и тихонько постучала. Пальцы повернули ручку, дверь открылась, скрипнув в насмешку: точка невозврата пройдена, назад дороги нет. Лизи робко вошла внутрь, пряча глаза, и прикрыла за собой дверь.

Запах табака ударил в нос. Стало нечем дышать, захотелось выбежать и спрятаться, — плевать! — но голос окатил её жутким холодом:

— Где ты была, радость?

Она вздрогнула. Вопрос простой, надо просто ответить, но сколько в нём откровенной угрозы! Так говорили, когда хотели выпотрошить. Лизи отшатнулась.

— Смотри на меня. Отвечай.

Она послушно подняла глаза и встретилась с поразительно спокойным и вместе с тем пугающим взглядом. Джокер не спеша бросил окурок на пол и наступил на него. Раздавил.

«Всё получится», — пугливо мелькнула мысль, и Лизи неуверенно шагнула к Джокеру.

— Я была у Марты, — голос не дрогнул. Наверное, потому, что она не врала, но если он спросит, почему она к ней ушла, то непременно выдаст её страх.

— У Марты, — мурлычет Джокер и расплывается в улыбке. — Хотела сбежать от папочки, маленькая мерзавка?

Улыбка сползла с его лица, в голос вернулась угроза.

«Всё получится», — уверенность растаяла, оставив едва живую надежду. Лизи робко приблизилась к нему, понимая, что это самоубийство. Но отступать некуда, поздно менять план, а плыть по течению уже не было сил. Джокер выслушает её, она заставит его. Если нужно, она будет говорить всю ночь, а утром… Господи, дай же сил. И всё-таки решимости не хватало: Лизи остановилась в двух шагах, и Джокер как всегда сделал последний штрих за неё. Протянул тонкие пальцы, ухватил за талию и притянул к себе. Теперь точно не отпустит.

Она привстала на носочки, и сердце забилось запертой в клетке птахой, напуганной до полусмерти, но ещё осознающей, что уже нечего терять, кроме жизни. Ничего сложного. Зажмуриться. Ощутить его горячее горькое дыхание. Обжигающее. Прикоснуться губами к его губам. Обмануть поцелуем. Пусть думает, что она извиняется, что ей жаль, но ведь ей нихрена на самом деле не жаль.

Он жадно ответил на пугливый поцелуй, пачкая краской её губы.

Поверил? Лизи заставила себя разомкнуть губы. Его пальцы нетерпеливо прикоснулись к её бедру, и Лизи накрыла его ладонь своею. Пора. Или сейчас, или никогда. Она погладила его пальцы, а другая рука вытянула наручники из кармана. Щелчок. Браслет обнял запястье Джокера, и Лизи дёрнула его руку на себя. Завязалась борьба.

Не дать пальцам лечь на горло. Не позволить ему дотянуться до пистолета на столе. Собрать все силы в кулак и хотя бы сегодня на секунду стать сильнее. Джокер больно схватил её за плечо, одновременно выворачивая пойманную в оковы руку, а Лизи тянула его к батарее. Его пальцы больно впивались в кожу, оставляли синяки.