А вот Генри Луиса Менкена, редактора American Mercury, ему убедить не удалось. «Каждой истине требуются люди, которые терпеливо, год за годом трудятся, чтобы сформулировать свои гипотезы, – писал Менкен. – Берман – не из таких. Но новым истинам нужны и герольды. Простим ему склонность устраивать слишком большую шумиху и отклоняться слишком далеко от темы, чтобы продемонстрировать свою разносторонность»[20].

Серьезные ученые были просто в ужасе от врачей, которые стремились к популярности. Или, может быть, они просто злились из-за того, что одному коллеге удалось добиться большего успеха, чем всем остальным, и они хотели быть более похожими на него. Доктор Бенджамин Харроу в своей популярной книге 1922 года Glands in Health and Disease («Железы в здоровье и болезни») сослался на нескольких коллег по Колумбийскому университету, но Бермана не упомянул. Он намекнул на работу Бермана как на «факты, смешанные с фантазией», добавив, что «воображение, недостаточно обуздываемое самокритикой, превращает муху в слона»[21].

Впрочем, Берману верили даже представители медицинского истеблишмента. В 1921 году на Втором международном конгрессе по евгенике, устроенном в нью-йоркском Американском музее естественной истории, доктор Чарльз Дэвенпорт, ярый сторонник евгеники, начал конференцию с лекции, в которой говорилось в том числе о гормонах и их воздействии на девиантное поведение[22]. На следующий день на заседании, посвященном исследованию желез, доктор Уильям Садлер сообщил коллегам, что «тяжелые нарушения в эндокринной системе неизменно приводят к более или менее выраженному преступному, аморальному и антисоциальному поведению»[23].

Евгеника, популярная среди политиков, выступала за спаривание так называемых «хороших людей» между собой точно так же, как сводят собак-чемпионов для выставки. Кроме того, сторонники евгеники призывали к стерилизации тех, кого считали слишком глупыми, уродливыми или как-то иначе непригодными для размножения. Даже Верховный суд США был на их стороне. В деле 1927 года «Бак против Белла» судья Оливер Венделл Холмс-младший заявил, что разрешение принудительной стерилизации инвалидов и «интеллектуально недоразвитых» необходимо «для защиты здоровья государства»[24].

Берман указал на то, что евгеника – довольно-таки сомнительная наука, потому что нет никакой гарантии, что умные и здоровые родители произведут на свет умных и здоровых детей. Он утверждал, что есть куда более надежный способ обеспечить здоровье общества – работа с внутренними секретами. «Теперь мы можем ожидать настоящего будущего для человечества, потому что сейчас перед нами открылись основы химии человеческой природы», – писал он в своем блокбастере «Железы, управляющие характером»[25]. Он призывал организовать национальную программу определения эндокринного типа школьников. После этого их можно будет лечить одними гормонами, чтобы улучшить хорошие качества, и другими, чтобы подавить плохие. Для Бермана эндокринология была религией. Как он писал в своей книге 1927 года The Religion Called Behavioralism («Религия под названием бихевиоризм»), «Христианство мертво, иудаизм мертв, магометанство мертво, буддизм мертв для любых духовных предназначений. Медленно, но верно в Соединенных Штатах растет новая мощная религия, результат нового психологического движения. Она зовет себя бихевиоризмом. Тело, душа, человеческая природа работают за счет химических веществ, внутренних секретов или воздействия желез»[26]. Оглядываясь назад, легко увидеть, где именно Берман исказил правду. Почти век спустя очень трудно, если не невозможно, сказать, искренне он верил в свои выкладки или же был шарлатаном, и верили ли на самом деле в его теории читатели.

В 1928 году Берман начал трехлетнее исследование 250 малолетних беспризорников и преступников в тюрьме Синг-Синг в Оссининге, штат Нью-Йорк[27]. Он брал у них кровь, измерял скорость метаболизма и делал рентген различных частей тела. Сравнивая результаты с контрольной группой здоровых людей, Берман пришел к выводу, что у преступников нарушений эндокринной системы втрое больше, чем у законопослушных граждан. У убийц, утверждал он, слишком много гормонов вилочковой железы и надпочечников и недостаточно гормонов паращитовидной железы. У насильников слишком много гормонов щитовидной железы и половых гормонов, но недостаточно гипофизарных. У грабителей и разбойников плохо работают гонады (яичники или семенники), зато много гормонов, вырабатываемых надпочечниками. Он также исследовал осужденных за мошенничество и поджоги, поместив каждую группу преступников в аккуратные категории с уникальными гормональными нарушениями. Свои данные он представил на лекции в Нью-Йоркской академии медицины в 1931 году и опубликовал результаты в American Journal of Psychiatry на следующий год[28]. Длинная статья была полна таблиц и графиков, изображавших рост преступности в стране и расходы, которые несет страна из-за преступности, но вот методология в ней была довольно слабая. Тем не менее Берман пришел к выводу, что его работа должна лечь в основу профилактической медицины. «Каждого преступника нужно исследовать на эндокринные дефекты и дисбалансы, – писал Берман, – в том числе в гипофизе, щитовидной железе, паращитовидных железах, вилочковой железе, надпочечниках и половых железах; это должно стать частью общего осмотра и дополнять психиатрические и социальные данные»[29].

Почти полвека адвокаты приглашали в зал суда психиатров, надеясь получить научные доказательства, благодаря которым их клиенты «сорвутся с крючка». Несмотря на то что бестселлеры Бермана были опубликованы уже после дела Леопольда – Леба, его идеи тогда широко обсуждались, в том числе среди врачей. Для адвокатов в деле Леопольда – Леба психоэндокринология Бермана помогла найти новую стратегию. Кларенс Дарроу нанял двух экспертов по эндокринологии: доктора Карла Боумена, главного врача Бостонского психопатического госпиталя, и доктора Гарольда Халберта, невролога из Иллинойсского университета. Обоих интересовало воздействие гормонов на мозг.

13 июня 1924 года врачи пригласили обоих убийц в специальную комнату в тюрьме и начали обследование. Толпа репортеров с биноклями пряталась в кустах на дальней стороне тюремного двора, надеясь получить хоть какие-нибудь визуальные подробности для новой порции ежедневных обновлений о деле. Врачи привезли с собой медицинское оборудование: рентгеновский аппарат, сфигмоманометр (для измерения артериального давления) и метаболиметр (для измерения метаболизма). Метаболиметр – это разработанная в начале XX века машина, состоявшая из канистры, закрепленной на подставке примерно на высоте коленей, и двух трубок. Из кислородного баллона по одной из трубок в канистру поступал воздух, а пациент всасывал воздух по другой трубке. С помощью формулы, включавшей в себя вес пациента, его рост и скорость вдоха, врачи получали число, которое якобы говорило им, с какой скоростью в организме сжигаются калории, – иными словами, скорость метаболизма[30]. Это, по их словам, было показателем гормонального здоровья. (Сегодня мы знаем, что скорость метаболизма – это не тот параметр, по которому можно оценить общее гормональное здоровье, но она может дать определенное представление о функциональности щитовидной железы, гормоны которой связаны с обменом веществ.)

Два врача использовали для получения представления о гормонах и рентгеновские изображения. Неважно, что на изображении видны кости, а не железы: считалось, что, если железа слишком увеличена, она будет задевать какую-нибудь кость. Так что если на рентгене какая-то кость находится не там, где нужно, можете быть уверены: в этом виновата железа. В конце концов, именно так несколько лет назад Кушинг изучал гипофиз: он проверял, не перекошены ли маленькие кости черепа. «Это методы, которые сейчас более или менее стандартизированы и используются в эндокринологических клиниках и исследованиях по всему миру», – писал Берман[31].