Он узнал это слово в восемь и с тех пор его обожал. Впрочем, в этом и заключалась вся его жизнь.

— Люди дают друг другу прозвища, — пожал плечами Кроули.

— А он тебя как зовет? — поинтересовался Хасс.

— Нечестивое создание, демон, — начал загибать пальцы тот. — Лукавый, шайтан, но это было давно и в Аравии, почему именно ты, за что мне это наказание, убийца на дорогах, но чаще всего просто Кроули.

— Кроули — это ведь тоже прозвище.

— Исторически да, но вообще-то теперь это называется фамилией. Еще есть имя: Энтони Джей Кроули.

Хассалех улыбнулся, и черты лица преобразились: он не скалился, как Габриэль, не ухмылялся, как Вельзевул. Обычная немного застенчивая улыбка, из-за которой на щеках появились ямочки, а синие глаза заискрились весельем. Наверное, Вельзевул улыбалась так до падения.

Кроули вот уже шесть тысячелетий не мог вспомнить, кем и какой она была в раю. Хастур — хоть сейчас как на ладони, Лигур, который создавал тропические леса по просьбе первого, Дагон, управлявшая морскими течениями — всех их Кроули прекрасно помнил, а вот владыка ада словно появилась сразу из-под земли.

Почему-то Кроули боялся ее сильнее Люцифера, вероятно потому, что видел самого сатану последний раз в момент падения.

Хассалех прошелся по комнате под пристальным взглядом Кроули, разочарованно оглядел книжные полки.

— Ты вроде сказал, что любишь читать, — напомнил демон, развалившись на диване.

— Да, — подтвердил Хасс. — И я все это уже читал.

— И даже «Сагу о Форсайтах»?

— Три года назад.

— Тяжелое детство, — хмыкнул Кроули.

— Нет, мне нравилось в аду, — Хасс повернулся к нему. — Только скучно, когда одна комната и все. Я только один раз был в тронном зале.

— Что делал там? — усмехнулся демон, вспоминая зал, от которого навевало холодом, и мороз шел по спине даже у него. Чего стоит то, что колонны состоят из черепов, в глазницах которых полыхает адский огонь: Вельзевул любит тепло.

— Сидел на троне, — Хасс пожал плечами. — Ты когда-нибудь сидел хоть на чем-нибудь в аду?

Уел, маленькая язва. Стульев в глубоком аду был тотальный дефицит, тронами обзавелись только сатана, Азазель и сама Вельзевул, Вельзевул еще кресла поставила для особо близких ей персон; а вот остальные даже за столами стояли. Своеобразное наказание.

Хастур и Лигур, насколько помнил Кроули, не мудрствуя лукаво, сидели и на полу, но подобное пренебрежение традициями мог позволить себе герцог и его, если можно так выразиться, друг, а остальные страдали.

Хасс подобрался к выходу в зал, где были покупатели, и осторожно выглянул. Кроули соскреб себя с дивана и подошел к нему, тоже посмотрел.

— Можно? — спросил Хасс, подняв голову на Кроули, и тот машинально кивнул. Хассалех подобрался к стеллажу с комиксами и почти благоговейно открыл: если в чем Вельзевул и Габриэль сходились полностью, так это в абсолютном неприятии всего современного: Вельзевул с трудом смирилась с тридцатыми годами двадцатого века, Габриэль — с шестидесятыми, хотя мнил себя ультра-современным и иногда притаскивал на Небеса какую-то совершенно новую модную идею и внедрял с энтузиазмом, как например, гироскутеры и мобильные телефоны. Хастур, бывший для Хасса авторитетом в области искусства, глядя на современные рисунки, появившиеся как-то у Хасса из верхних уровней ада, плевался и ругался, а потом садился с холстом и красками и за пару дней рисовал такую панораму преисподней, что казалось, будто можно войти в картину.

Азирафаэль, спровадив большинство потенциальных покупателей, заглянул в проход между стеллажами и увидел, что Кроули сидит на полу и почти спит, а возле него высятся две огромные стопки, и Хасс перекладывает один журнал за другим, быстро проглядывая.

— Надо рассматривать, — заметил Азирафаэль. — Не только читать.

— Я такого не видел никогда, — с восторгом отозвался Хасс. — Я хочу сам рисовать.

— Наверняка можно купить краски, которые будут оживлять нарисованное, — вспомнил Азирафаэль. — Или волшебное перо. У меня есть несколько магических газет, там движущиеся фотографии и…

— Какой милый мальчик! — вдруг громко умилилась женщина. Хасс подскочил от громкого звука и вцепился в рукав кожаной куртки демона: он никогда не слышал ничего подобного — Вельзевул разговаривала тихо, Габриэль старался шептать, чтобы никто не заметил, Хастур говорил редко, предпочитая изображать то, что хотел бы сказать, а Михаил обменивалась с Хассалехом записками.

— Ага, это наш, — отозвался Кроули, не открывая глаз.

— Это мой племянник, — возразил Азирафаэль, вставая между Хассом и источником звука.

— Но его родители по не зависящим от нас причинам покинули нас, и мы с мужем его усыновили, — подхватил Кроули. Он вспомнил, что сделал им с Азирафаэлем свидетельство о браке, и раз он вполне жив и здоров, ангел не рассердился, значит, можно продолжать шутить.

— Как мило, — просюсюкала мадам и попыталась подойти ближе, чтобы потрепать милого ребенка по щеке. Милый ребенок нахмурился, и воздух вокруг него заискрил. «Уведи его», одним взглядом велел демону Азирафаэль. «Нет, я хочу посмотреть, чем все закончится», Кроули поднял бровь и окончательно проснулся.

— Хасс, сейчас Энтони отведет тебя в магазин за альбомом, — не терпящим возражений тоном проговорил Азирафаэль, отдавая Хассалеху старомодный женский кошелек для мелочи, в котором лежали разные купюры.

— Энтони отведет? — усмехнулся Кроули.

— Да. Или отправится домой пешком, потому что совершенно случайно пожарная машина запрет его «Бентли» на парковке.

— О-о-о, мне все же удалось довести тебя до сарказма, время покурить, — Кроули закатил глаза. — Хасс, чем ты рисуешь?

— Углем, — ответил Хассалех, проскользнув мимо женщины, и в дверях уже добавил. — И карандашом. Красками мне пока рано.

— Кто сказал? — фыркнул Кроули, открывая ему тяжелую дверь, ожидая услышать имя Габриэля, потому что Вельзевул своему сыну явно ничего не запрещает, но Хасс вдруг смешался, почти в панике глянул на Кроули и убежал вперед. — Эй, ты все равно не знаешь, куда идти! — крикнул тот вслед и торопливо зашагал за ним.

Хассалех остановился посреди улицы, понимая с ужасом, что на него надвигается толпа. От испуга все лица показались ему одинаковыми, он обернулся назад, но с той стороны тоже все шли, и он бы заметался, но его парализовал ужас. Он уже зажмурился, помня, что Хастур говорил в случае величайшей опасности перемещаться в ад и схватился было за висящий на шее оберег-портал, но тут на него налетел Кроули и, лавируя между людьми, вынес его обратно на тротуар.

— Куда тебя понесло на проезжую часть? — спросил он, ставя его на ноги.

— Какую часть? — переспросил Хассалех, хватаясь за его руку. Кроули только сейчас понял, что на нем бежевые перчатки из тончайшей кожи.

— Не отходи от меня, — не стал пускаться в объяснения Кроули и, дойдя с ним до магазина, уперся рукой в дверь над головой Хасса, так и не выпустив его ладони, открыл и вместе с ним прошел внутрь.

— Вам для школы нужно купить? — улыбнулась консультант эпатажному посетителю, больше похожему на байкера или музыканта, чем на отца, но сразу оборвала свои мысли: как будто рокеры не размножаются. Но мальчик был одет в шелковую рубашку с воротником-бантом, больше похожую на женскую блузку, и бархатные штаны, на ногах были лакированные туфли. Когда он выпустил руку сопровождающего его взрослого, она заметила перчатки.

— Нет, — отозвался Хассалех, оглядываясь: у него от яркости и света начинала кружиться голова. — Я хочу рисовать. Мне надо все, чтобы рисовать.

— Конечно, милый, — ласково проговорила женщина, и Хасс посмотрел на нее удивленно, но ничего не сказал. Может, все так говорят. Ласковые прозвища давала ему только мама, в книгах такого не писали.

То, что ему показали, его разочаровало:

— Это не то, — заявил он, крутя в руках упаковку фломастеров. — Я хочу рисовать по-настоящему.

— Покажите карандаши и уголь, — ухмыльнулся Кроули, сполна насладившись сценой.