— Алло?

Тишина. Я покосился на Кобольда. Шеф СБ отвернулся от меня — стоял, засунув руки в карманы и качаясь на каблуках, и изучал вход в лабораторию. Кажется, он тихонько насвистывал. Но я сознавал, что разговор наш не кончен, наоборот: именно сейчас игра пошла по-крупному. И не карусель, а рулетка вращалась под моими ногами. Я даже расслышал звук, с которым шарик снуёт и бьётся о стенки ячеек… Но нет, это был не стук шарика, а чей-то судорожный всхлип.

— Алло? — повторил я и на этот раз дождался ответа.

— Алекс… Бор? — неуверенно спросила она. Я не узнал её по голосу.

— Да. А кто…

— Злата. — Она шумно выдохнула мне в ухо. — Злата Секель.

— Что случилось?

Наверное, если существует в судьбе точка невозврата, неприступная для всех, кроме Святой Машины, она была пройдена сейчас, пока Злата Секель собиралась с мыслями. Я во время этой паузы готовился к плохим новостям, ещё не зная о них доподлинно, но ощущая их близкое дыхание и невольно транслируя их наружу. Бог его знает, при помощи какого органа я излучал эти дурные предчувствия; возможно, они просачивались сквозь поры на моей коже, но вот уже и Кобольд встал вполоборота и наклонил голову, прилаживаясь к нашей беседе. Хотя поначалу я только слушал сбивчивый монолог девушки.

— Я… хотела предупредить. — Новый глубокий вздох. — Рем в городе, и… и он готовится действовать. У него с собой пластыри — те самые, из-за которых он лазил в мою квартиру…

— Разве вы их не перепрятали? — удивился я.

— Перепрятали, конечно! В одном из заброшенных кварталов. Тимур каждую неделю ездил проверять их сохранность. Но мы не учли… — Тут голос её снова прервался. Похоже, Злата из последних сил сдерживала рыдания. — Рем следил за ним… наверное. Тимур обожжён, очень сильно.

— Это он сказал тебе про Рема? Или ты его видела?

Кажется, от волнения я заговорил слишком громко. Кобольд, подобравшийся при упоминании Рема, подошёл ко мне вплотную. Но это было хорошо, это было правильно. Я вскинул на него глаза и скороговоркой сообщил:

— Серебряков сейчас в городе с пластырями. Ваш легионер… Тимур Акимов наткнулся на него и был ранен.

Шеф СБ молниеносно всё понял. Взвесил, подверг проверке, оценил уровень опасности. Я видел это по его лицу. Злата спросила: «Кто там с тобой?», и я машинально отозвался: «Кобольд». Он уже рванулся куда-то, на ходу извлекая рацию, но нечто важное, не прояснённое снова бросило его ко мне. Скрипучим изменившимся голосом, похожим на хриплый крик птицы, он спросил:

— Сколько у него пластырей?

Я повторил этот вопрос Злате.

— Не знаю! — в истерике крикнула она. — Откуда мне знать, я приехала позже! Тимур… врачи говорят, он не выживет… Что мне делать, Бор? Это ведь всё из-за меня!

Будь у меня время на размышления, я бы, конечно, придумал какой-нибудь разумный и на сто процентов бесполезный совет. Но в этот миг из-под земли донёсся короткий глухой рёв, и весь переулок словно приподнялся на цыпочки, а потом с размаху опустился на пятки. Нас несильно тряхнуло. Но самым загадочным было не это, а то, что двери лаборатории куда-то исчезли; на их месте зиял странно перекосившийся проём, и Кобольд, выкрикивая в рацию отрывистые команды, сломя голову мчался к нему. Его длинные ноги так и ходили ходуном, будто он пытался опередить само время. Надо было бежать следом, и я торопливо прокричал в трубку единственное, что пришло в голову:

— Не расставайся с ним, слышишь? Будь всё время рядом! Я перезвоню!

За границей раскуроченного пролома висело плотное облако пыли; ступив внутрь, я сразу закашлялся. Прикрыл рот рукавом и прищурился, пытаясь разглядеть внизу Кобольда. Прежде я спускался в лабораторию по нескольким ступеням, но их разметало в мелкий щебень. Бардак даже при первом, поверхностном взгляде выглядел ужасающим. Эта бетонная крошка по всему помещению, и торчащие края железной арматуры, и какое-то невообразимое месиво из мятых, скрученных корпусов там, где раньше стояли приборы. Присмотрев внизу относительно ровное местечко, я мягко спрыгнул на пол. Как ни странно, взрыв пощадил большую часть перегородки, за которой содержался Афидман. Я догадывался, что не найду внутри саркофага, но при виде опустевшего лабораторного бокса у меня защемило сердце. Кобольд, с головой, подсвеченной нимбом, стоял у растрескавшейся дальней стены; бетонная взвесь тут почти улеглась, открывая взгляду путь, которым явился и по которому ушёл Серебряков.

— Как минимум две Сулоты, — сказал он, когда я подошёл вплотную. — А может, ещё что покруче… Он использовал подземные туннели, чтобы подобраться к лаборатории, разворотил внутреннюю стену, а, получив своё, попробовал обвалить наружный вход. Чтобы мы не смогли войти. Но просчитался. Стены здесь больно толстые.

— Это я понимаю, — ответил я. — Но как он прошёл туннелями? Я слышал, что там вода.

Кобольд хмыкнул.

— Это в вашем секторе вода. А здесь уже десять лет как сухо. И подземная ветка метро, ведущая к Башне.

— Короче, ваш персональный крысиный лаз, — прокомментировал я, имея в виду администрацию АВ-Башни. Грубее некуда, но мне было плевать. — Что он сделал с Афидманом?

— Думаю, забрал с собой. Когда я вошёл, твоего ога тут не было. Только ошмётки саркофага и этот, второй…

Лишь теперь я заметил бурый неровный след, который тянулся по полу за оставившим его огом. След уводил в сторону внутреннего пролома, соединявшего лабораторию с подземельем. Стала ясна и причина тревожного запаха, которым был пропитан стоячий воздух. Это был запах крови, и я направился туда, куда вела страшная кровавая тропинка.

Я ожидал увидеть рельсы, полукруглые своды железнодорожного туннеля, а может быть, и подобие перрона, но всё это хозяйство, видимо, начиналось дальше; я попал в узкий и сумрачный коридор, почти лишённый освещения. Только в дальнем его конце была различима бледная точка лампы. Горя, она издавала тонкое противное дребезжание, иными словами, света и шума от неё было примерно поровну. Пыльная сухая атомосфера накрывала входящего волной технических запахов — резина, машинное масло и прочее в том же духе, — но сейчас они только оттеняли довлеющее: сигналы близкой опасности, металлический привкус во рту. Ослеплённый легионерским нимбом Кобольда, я сделал несколько шагов наугад и едва не споткнулся о неподвижное тело ога.

Переворачивая его на спину, я малодушно порадовался полумраку, скрывшему неприятные детали. В лёгких лежавшего что-то заклокотало при перемене позы, а когда я попытался приподнять ему голову, Второй Протагонист закашлялся, и на руки мне выплеснулась порция густой горячей жидкости. Он и вправду больше не мог считаться огом. Иначе бы, наверное, его организм уже приступил к регенерации.

— Вы… — позвал я и запнулся. У него ведь не было имени, и я не знал, как к нему обращаться. — Это Рем вас так изувечил?

— Да… Я распечатал саркофаг, а потом… случилось это. — Он с усилием выталкивал слова, и каждый его вздох сопровождался жуткими клёкотами и хрипами. Словно оркестр, состоящий из каких-то неведомых инструментов, выбрал его грудную клетку для исполнения прощального концерта.

— Он сказал мне «спасибо»… когда забирал Афидмана… Посмеялся надо мной… Люди всё-таки… страшные существа.

— Да, — согласился я. Не смог ничего возразить перед лицом его утекающей жизни. Мы действительно эгоисты и разрушители. Но сожаление, которое я испытывал, касалось и нашего уничтоженного будущего. Проживи он подольше, у нас был бы шанс повлиять друг на друга. Любые ожесточённые споры, любое презрение и вражда лучше небытия. Пока живёшь, всегда есть возможность что-то изменить в себе и окружающих.

Мы молчали несколько минут, но я бы не смог припомнить более наполненного молчания. Я боролся с нахлынувшими чувствами и непрошеными мыслями, а Второй Протагонист… наверное, просто отдыхал. Собирался с силами перед последним рывком в неведомое. И чем дальше, тем острее я ощущал при нём свою собственную ненужность. Когда он неожиданно зашевелился — наверное, это близилась уже агония, — я не нашёл ничего лучше, чем спросить: