Annotation
К 2134 году человечество получает возможность корректировать события прошлого. Это позволяет избежать войн, насилия и катастроф. Но не всё так просто. В самом закрытом и загадочном городе на Земле, где расположена Святая Машина — девайс, изменяющий реальность, — происходит череда странных событий, нарушающих привычную работу городских служб. Окончательную судьбу города решит дружба человека и ога — существа с нечеловеческой психикой, умудрившегося сбежать из своей резервации.
Ольга Игоревна Дернова
Пролог. Разбивая мандалы
Алекс Бор. Выбор
Эдвард Риомишвард. Дело эмпата Крамарова
Алекс Бор. Арена
Интермедия. Иерархи
Алекс Бор. «Мосандер»
Эдвард Риомишвард. Записи, надиктованные в телефон
Интермедия. К 70-летию Субраманьяма Гиаза. Интервью с биографом Первого Координатора
Алекс Бор. На изнанке Таблицы
Интермедия. Котлован
Алекс Бор. Неприкосновенное время
Алекс Бор. Во власти центробожных сил
Эдвард Римишвард. «Авгурская неизведанная»
Алекс Бор. ЗоНеР
Ольга Игоревна Дернова
Реальность 7.11
Пролог. Разбивая мандалы
Смотровая площадка «Санфлауэра» была забита туристами, ожидающими заката, а вот солярий стремительно опустел. Стоило температуре упасть на пару градусов, как серьёзные люди, равнодушные к краскам вечернего неба, переключились на гостеприимные бары и полулегальные казино огромного гостиничного комплекса. Воздух наполнило мелодичное треньканье непрерывно работающих лифтов.
Эмпат не рискнул смешиваться ни с первой, ни со второй группой. Он бесцельно бродил между рядами разложенных кресел, ещё хранящих очертания человеческих тел. Время от времени он нетерпеливо косился в сторону смотровой площадки; пальцы его крутили и тискали маленький портсигар в кармане плаща. Потом, испугавшись, что его могут принять за террориста, он вытаскивал руку из кармана, но та вопросительно повисала в воздухе, мешая его движениям. Эмпат не привык ходить без перчаток; боясь ненароком коснуться какой-нибудь поверхности, он снова запихивал неловкую руку в карман, и пальцы его снова вцеплялись в заветный портсигар, и весь круг действий повторялся сначала.
Наконец смотровая площадка очистилась от народа. Солнце ушло за горизонт, и кресла в солярии с металлическим щёлканьем стали складываться. Эмпат по какой-то загадочной дуге направился к нависшему над городом прозрачному пузырю. Сейчас, когда он понял, что время пришло, его охватила неуверенность, граничащая с физической слабостью. Оттягивая решающий миг, он посмотрел вверх, потом вниз. Над головой было чистое тёмно-синее небо, ещё хранящее отсвет солнца. Звёзды ещё не засияли на нём в полную силу. Под ногами, подёрнутый серой облачной рябью, притаился город. Город деловито поблёскивал бусинами окон, цепочками выкладывал фонари, подмигивал машинными фарами и задом наперёд писал на облаках бесконечную вязь рекламы. Но за всей этой мышиной вознёй, за всем этим карнавальным сбродом огней мерещилось то, что эмпату было хорошо знакомо. Холод. Вечная сырость. Мрак. Стараясь не думать о том, как он будет спускаться обратно в этот кромешный вавилонский ужас, эмпат вытащил из портсигара единственную сигарету и закурил.
Всё изменилось после второй затяжки. Голова сладко закружилась и куда-то поплыла, но, совершив маленький круг, вернулась на прежнее место. Тогда он открыл глаза, которые из-за какого-то суеверного страха держал зажмуренными, и приготовился к зрелищу нового мира…
Что следовало поставить во главу угла, а что — отмести, как несущественное? То многоцветное и текучее, вязко струящееся поверху, которое просвечивало сквозь маленькие овальные окошки? Или то, в чём эти окошки были проделаны, — белое и вроде бы плоское, но если смотреть как следует, в нём начинала просвечивать глубина, а за ней вторая, а вторую, кажется, подпирала третья, и вовсе необозримая… Эмпат покачнулся и, чтобы сохранить равновесие, прижал подбородок к груди. Глаза его рассеянно скользнули по руке с зажатой между пальцами сигаретой. Теперь он ясно видел, в чём фокус. Эмпат усмехнулся и, чувствуя, что всё идёт как надо, начал смотреть на город.
Город тоже изменился. Наивно было думать, что наполнявшие его миазмы исчезнут, и они действительно никуда не делись, даже сделались гуще и как-то значительнее. Но среди этих ядовитых скоплений, пронзая их во всех направлениях, протянулись прочные сияющие линии. Некоторые из них были шириной с человеческую ладонь, другие не уступали какой-нибудь оживлённой магистрали. Симметрия, с которой они сближались и расходились, наводила на мысль, что все эти линии — явление рукотворное. На окраинах города они изгибались широкими плавными дугами, и когда эмпат медленно повернулся по часовой стрелке, он понял, что все линии замыкаются в гигантскую светлую мандалу. Под ней золотилась вторая; сколько их было ещё, эмпат не знал, но возникшее в нём ощущение страшной тесноты и скученности подсказало, что таких мандал должно быть много.
Взгляд его невольно обратился к Башне, шпиль которой вздымался в небо к северу от «Санфлауэра». Центр города, обозначенный шпилем, был чёрен и пуст. Все мандалы казались стопкой ажурных салфеток, наколотых на длинное остриё. Только из маленького чёрного шарика, венчающего Башню, бил в небо невыносимо ясный световой луч.
Сражаясь с ощущением безнадёжности, эмпат слабо тряхнул головой. Мысли его путались, с губ сорвалось несколько хриплых восклицаний. «Значит, Цепь существует, — пробормотал он, — и они…» Вытащив из нагрудного кармана пластиковый квадратик извещения, он ещё раз вчитался в скудные строчки текста. «По крайней мере, — сипло сказал он, — там мне не придётся страдать от одиночества». Ему стало смешно. Но на самом деле эмпат был близок к состоянию помешательства. «А может, всё-таки…» — неуверенно пробормотал он. И сам себе возразил: «Нет. Живым я им не дамся».
Стены смотровой площадки были сделаны из толстого, прочного пластика, но к этому он как раз подготовился. Обхватив локоть левой руки пальцами правой, он нащупал под рукавом маленький бугорок и надавил со всей силы. Почувствовал онемение кожи под пластырем и резко выставил локоть вперед. Раздался хруст, и в прозрачной стене площадки образовался пролом. Острые осколки так и брызнули во все стороны, прежде чем начать тягостное, пугающее падение вниз. Нервным щелчком эмпат отправил туда окурок. За солярием уже звенели лифты, слышался топот ног. К нему устремились бегущие силуэты с просвечивающими изнутри полосками синтов. Эмпат попятился к пролому и то ли прыгнул, то ли упал в воздушную бездну. Он полетел вниз, переворачиваясь в тугом воздухе; воздух словно пытался запеленать его в бесчисленные невидимые полотнища, но человек всё-таки падал, пробивая своим телом светящиеся мандалы, которые — во всём огромном городе — в этот час видел он один.
Алекс Бор. Выбор
Голова начинала болеть за много километров от города. Я знал, что такое возможно. Вслед за головной болью возникала снаружи мелкая серебристая морось. Морось-мигренница. Это словцо из жаргона транзитников. Я как раз и был транзитником, хотя всё ещё числился в новичках. Это был мой шестой рейс в Реальность за пределами города.
Транзитники пахнут бензином и потом, пролитым кофе и дешёвым дезодорантом, а ещё — дорожной пылью и бессонными ночами. В городе их уважают, но сторонятся. Должно быть, из опасения подцепить кислотную заразу. Обыватели вечно путают одинаково чуждые им явления. Но болезнь — или дар — транзитника не передаётся воздушно-капельным путём. Это что-то в генах, в глубинных структурах психики. Неизвестно как и кем встроенный локатор, при любых смещениях Реальности безошибочно указывающий на Таблицу. Это то, что позволяет им уезжать и возвращаться. Впрочем, есть одно небольшое, но важное условие. Чтобы всё получилось как надо, транзитник должен верить, что он едет домой. Поэтому при первых признаках мигрени я сосредотачиваюсь на финале пути. Вспоминаю шумную захламлённую общагу на западной окраине города, и мысли мои обгоняют передние фуры, скрытые за неласковой серебряной пеленой. Там, в авангарде, мои товарищи. Крутят свои баранки, щурясь, вглядываются вдаль. С прошлой стоянки я намеренно выехал последним. Никто не должен знать про моё задание. Надо подобрать пассажира… Ничего особенного. Трансурановая Церковь изредка даёт транзитникам такие поручения. Но я всё-таки нервничаю и едва не пропускаю Последнюю Заправку.
