Он помахал мне рукой из кресла, в котором сидел. Сбоку от него стоял маленький столик, на котором покоились журнал (лежащий обложкой кверху), тарелка с какой-то снедью и пустой винный бокал. Похоже, я оторвал его от весьма приятного отдыха.

— Присаживайся, — пригласил он. — Терпеть не могу просить прощения, но, видимо, придётся. Я не планировал с тобой видеться. Думал уйти в тень до самого перезапуска. Но вокруг тебя стала сгущаться опасная атмосфера. И поскольку я несу частичную ответственность, пришлось организовать эту встречу.

— Погоди, не так быстро, — пожаловался я. — Когда ты не был авгуром, ты выражался куда яснее. Расскажи мне всё по порядку… то есть, нет, всё-всё не надо. Я примерно понимаю, что произошло в туннелях. Ты почуял легионеров и сбежал. Чтобы сохранить свою свободу.

— Из двух зол я выбрал меньшее, — подтвердил Эд. — Если бы Церковь получила и меня, и ога… — он помедлил, раздумывая, потом кивнул. — Да, это было б для них слишком жирно.

— Почему ты не предупредил, что мы встретим Рема?

Он поморщился.

— Не буду отрицать: этот недочёт — целиком и полностью на моей совести. Оправдать меня может лишь то, что там сильно фонило. Эта чёртова Туша…

— Но как ты здесь оказался? — продолжал допытываться я. — Это твоё тайное убежище?

— Можно и так сказать, — согласился Эдвард. — Хотя дом не мой. Я здесь на положении политического эмигранта. Кстати… самое время представить тебя хозяйке.

Время её появления было рассчитано идеально. Свет из коридора жемчужным ореолом окутывал точёную фигуру. И когда я обернулся на цокот каблуков, она показалась мне богиней. Впечатления не портило даже хищное выражение лица.

— Знакомься, — произнёс авгур, — Рита Риомишвард. Моя мачеха, а также соратница Гиаза и проектировщица первой Таблицы.

— Ты, как всегда, предельно тактичен, — перебила она. — Обязательно выдавать первому встречному мой истинный возраст?

Эдвард усмехнулся.

— Я хотел заранее избежать неясностей. И потом, какая тебе разница? Ты ведь не собираешься с ним спать…

Возможно, я бы не возражал, но кто меня тут спрашивал?

— Ну да, я бабушка всей Таблицы, — с вызовом сказала Рита. — И первый, кто посмеет сказать: «Ты неплохо сохранилась», вылетит отсюда к чертям собачьим!

— Я бы попробовал, — с улыбкой заметил Эд, — но явно не сегодня.

Его мачеха достала из специального шкафчика бокал и полупустую бутылку, налила себе солидную порцию и только затем спросила:

— Ну, и к чему же ты клонишь?

— Мне надо, чтобы ты рассказала Алексу о своём первом замужестве, — ответил он.

Её губы сложились в беззвучное «фью». Потом Рита сказала:

— Дорогой пасынок, ты редкостный нахал. Знаешь, сколько тебе это будет стоить?

По улыбке Эда можно было понять, что сделка движется в нужном направлении.

— Как видишь, я даже не торгуюсь.

Рита Риомишвард, дразняще покачивая бёдрами, прошла мимо нас и плюхнулась на боковой диванчик. Положила ногу на ногу, убрала с лица светло-рыжую волнистую прядь и спросила:

— Это действительно так важно?

Она задала этот вопрос нам обоим. Я пожал плечами, но Эд твёрдо ответил:

— Для меня — да.

И она засмеялась, глядя на меня, приглашая присоединиться к веселью: «Вот дурные они, эти авгуры, правда?» — и пригубила свой алкоголь. А потом отставила бокал в сторону, сложила тонкие кисти рук домиком и серьёзно сказала:

— Ну ладно, так и быть, мальчики. Слушайте.

Начать с того, что она была не совсем человеком. В её крови сохранялись примеси крови другого, древнего рода, который управлял Землёй задолго до появления всех человеческих цивилизаций.

— Я бы не назвал их «родом», — запротестовал Эд. — Все эти автохтоны были одиночками. Поэтому и потомство их почти не сохранилось.

— Не буду спорить о том, чего не видела, — сказала Рита. — Может быть, они использовали свои синты как-то иначе. В нашем роду было принято извлекать из них максимальную выгоду.

— Поэтому она такая гедонистка, — пояснил Эд. Но покорно умолк под её сердитым взглядом.

— Подождите, — робко вклинился я. — Значит, вы и ваши предки всегда знали про синты? Ещё до Гиаза?

— Разумеется. Наш фамильный синт не способен творить чудеса, но умение обращаться с ним передавалось из поколения в поколение, неукоснительно.

На что именно способен её синт, она не сказала. Зато назвала свою девичью фамилию. До замужества она была Ритой Серебряковой. Впрочем, это не изменилось и после заключения брака. У её мужа были индейские корни. Почти такие же старинные и древние, как у неё. Вместо фамилии — какое-то дурацкое непроизносимое прозвище. Но в той, первой Таблице многие брали новые имена, и он поступил точно так же. Все звали его просто: Карбон.

Познакомились они, когда Таблица только начинала строиться. Оба работали на Гиаза. Она — главный проектировщик и архитектор города. Что касается Карбона, многие называли его правой рукой Отца-Основателя. Он был не авгуром, а эмпатом. Самым сильным из группы, которой руководил. По поручению Отца-Основателя они занимались в ноосфере какими-то сложными разысканиями. Кажется, ныряли в чужое бессознательное. На эмпатовском жаргоне это называлось «Погружениями». Происходило это внутри только что возведённой АВ-Башни — самого прекрасного и совершенного из всех Ритиных детищ. Тогда она действительно была увлечена своей работой, своим новоиспечённым мужем и собственной ролью при нём. И, возможно, их совместная жизнь сложилась бы неплохо… если б не эта китайская штучка.

У неё тоже было не имя, а прозвище — Уло. Многообещающая юная исследовательница из Лаборатории Абиогенеза — вот как о ней говорили. Белый халатик, золотые серёжки, каблучки… Она и Карбон часто пересекались по разным рабочим вопросам. Рита, которая вычленила Карбона среди нескольких сотен мужских особей, придирчиво изучила все его привычки и предпочтения, провела правильную охоту и законно наслаждалась статусом замужней женщины, оказалась бессильна перед их внезапно вспыхнувшей страстью.

— Обычное дело, в общем-то, — улыбаясь, сказала она. — Как истинная гедонистка, я его не осуждаю.

Однако в их роду не было принято прощать и терпеть. Тем более — выпускать завоёванное из рук. И Рита закатила супругу грандиозный скандал. Напирала на то, что беременна, что обязанность мужа — содержать и её, и отпрыска. Карбон слушал спокойно. Ни слова не проронил на протяжении всего разноса. В какой-то момент Рита осознала, что впустую тратит силы. Как эмпат, он не мог не знать о буре, которая сгущалась над головой. И если не пытался избежать скандала, значит, пришёл к жене с уже созревшим решением. Это было обидно, и Рита не выдержала, расплакалась.

Кажется, супруга это удивило. Из чего делаем вывод: даже самый гениальный эмпат не в состоянии проследить все хитросплетения женской логики. Он заставил её умыться, усадил в удобное кресло, принёс воды. И когда она немного успокоилась, поклялся, что разорвёт связь на стороне. Сказал: «Я навеки останусь твоим мужем». Ну, можно сказать, сдержал обещание.

Успокоенная Рита отпустила его на работу. Группа, которую он возглавлял, готовилась к важному Погружению. Но что-то у них разладилось в самый ответственный момент. Гиаз объяснял ей, и не единожды, но Рита лишь в общих чертах поняла механику процесса. Якобы сознания всех, кто участвовал в эксперименте, угодили в зазор между слоями ноосферы и оказались в плену. Ловушка получилась настолько мощной, что в неё затягивало любого, кто пытался вывести пленников из транса. В скором времени пробовать перестали. К чести Гиаза, он не бросил участников эксперимента совсем уж на произвол судьбы. Их поместили в специальный медицинский центр, расположенный по соседству, в близлежащем городке. В застывших телах всеми способами поддерживали жизнь. Это оказалось не так сложно, поскольку вся Группа Карбона, судя по внешним признакам, погрузилась в мирный летаргический сон. Через какой-то десяток лет систему жизнеобеспечения полностью автоматизировали, и центр поменял свой статус — из медицинского стал мемориальным. Когда же ещё через сорок лет Мемориал бесследно исчез, оставив вместо себя большой котлован и проделав дыру в местном краеведении, всем было уже глубоко плевать на этот реликт Гиазовой эпохи.