– Как я тут оказалась? – удивленно оглядываясь, спросила она, сообразив наконец, что сидит на ступеньках возле церкви.

– Ты начала терять сознание… Я так испугался… когда ты с мертвенно-бледным лицом повернулась ко мне и начала медленно оседать на пол. Я подхватил тебя и вывел из толпы. Возле дверей подбежала девушка-волонтер. Она помогла вывести тебя на улицу и усадить на ступени перед храмом. Тебе лучше?

– Да, уже лучше. Наверное, в церкви было слишком душно, – Вера пыталась успокоить саму себя, но это у нее плохо получалось.

– Ты прости, я, наверное, своим видом испортил тебе настроение. Знаешь, не сложилось как-то у меня с церковью, несмотря на то, что по настоянию бабушки в детстве я был крещен. Помню, как сопровождал бабушку за несколько месяцев до ее смерти, уже ослабевшую, с мелко дрожащими морщинистыми руками, в церковь. Священник после прочтения молитвы, раскачивая кадило, вошел в толпу прихожан и направился прямо ко мне. – Антон выдержал паузу и посмотрел на Веру.

– И что было дальше?

– Он грозно посмотрел на меня и закричал: «Руки из карманов вынь, отрок, ты в Господнем храме!» Я поймал на себе укоризненные взгляды окружающих людей. Они даже расступились, отстранились, будто выявили чужака в своей стае. Мои руки действительно были в карманах, вот только как священник мог это увидеть издалека? Я стоял посреди осуждающе-молчаливой толпы, и мне вдруг стало страшно. Страшно и неуютно. Благовонный дым из кадила от воскурения фимиама душил и вызывал головокружение. Я решил, что священник намеренно выбрал меня как жертву для назидания. Даже если бы мои руки были не в карманах, меня все равно бы осудили.

– Это действительно неприятная ситуация.

– Сложно сказать, как бы я поступил, случись такое сейчас. Возможно, послушался бы, вынул руки из карманов и потупил взгляд, изображая покорность, чтобы от меня отстали. Во всяком случае, не придал бы такого значения инциденту. Но тогда внутри меня все вскипело. Я разозлился и демонстративно выбежал из церкви. Дождавшись бабушку на улице, получил нагоняй еще и от нее. На первый взгляд, пустяковая совсем история, которую другой давно бы забыл, осталась в моей памяти на всю жизнь как негативный опыт, который я не хотел бы повторять.

– Теперь понятно, почему ты стал воспринимать церковь как атавизм и рудимент человеческой цивилизации. – Вера попыталась улыбнуться, но глаза ее были печальны.

– Ты можешь идти? Пойдем прогуляемся пешком, – предложил Антон, желая как можно быстрее покинуть церковный двор.

– Пойдем, конечно, – ответила Вера.

Они перешли на другой берег Москвы-реки по Патриаршему мосту. Антон говорил без остановки, стараясь отвлечь Веру от негативных мыслей. Он вспоминал общих друзей, их университетские проделки и смешные студенческие истории. Вера слушала молча, лишь изредка кивая в знак согласия, или отделывалась короткой фразой: «Да, помню». Неожиданно она перебила Антона:

– Послушай, а если ты не согласишься работать на «Ана Ката», то что? Они ведь не собираются вернуть экспериментальный образец «Временатора» и все расчеты и схемы, которые принадлежат тебе и в данный момент находятся в корпорации.

– Но мы же решили принять предложение «Ана Ката», и, думаю, они знали наверняка, что мы согласимся.

– Потому что поняли, что ты находишься в безвыходном положении?

– Я не понимаю твоих вопросов, мне казалось, что мы обо всем договорились и приняли решение. Если бы во время беседы с Ильиным я отказался от сотрудничества, то, наверное, он предложил бы какие-либо новые условия. Хотя, мне кажется, они предусмотрели все.

Антон не стал говорить, что «Ана Ката» предусмотрели даже место работы для Веры, закрыв сразу вопрос насчет их отношений. Это и так было понятно. Вера, подумав, согласилась:

– Конечно, условия контракта фантастические. На твой проект будет работать целый Завод, полное и практически неограниченное финансирование. Вот это меня и настораживает.

– Что именно тебя не устраивает?

– Я не могу объяснить, но внутри неприятное чувство тревоги, когда я начинаю об этом думать. Будто мы совершаем ошибку, которую потом невозможно будет исправить.

– Успокойся, все неприятности позади. Просто жизнь дала резкий разворот, и ты не успела к этому адаптироваться. Мы вместе, и это самое главное. Ты же сама говорила, что внутри каждого из нас есть остров Веры, который дает нам опору и защиту, и позитивные мысли делают этот остров сильнее. Страх неизвестности плохо на тебя действует.

– Ты помнишь все, что я говорила? – хмыкнула Вера, услышав из уст Антона свои собственные слова, некогда сказанные ему.

– Не все, только самое важное. Ну же, улыбнись.

Вера попыталась улыбнуться, но у самой внутри все переворачивалось от ужаса. Грядет нечто нехорошее. Она пришла в церковь, чтобы получить успокоение, но страшное видение во время праздничной службы внесло в ее душу смятение. Необъяснимые сомнения, возникающие по поводу контракта с корпорацией «Ана Ката», стали казаться совсем ненадуманными.

Должно произойти нечто ужасное, но она не могла понять, откуда исходит угроза. Красное на белом. Безумное видение окровавленных белых голубей породило внутри нее фиксированную фразу. Красное на белом. Почему эти слова застряли в мозгу и возникают снова и снова? Что это? Какой-то знак? Обсуждать далее все это с Антоном не имело смысла. Вера постаралась скрыть беспокойство и, прислонившись щекой к плечу своего спутника, сказала:

– Хочу мороженого.

Антон остановился возле одной из высоток Москва-Сити и невольно посмотрел вверх на уходящие в небо гигантские овальные конструкции, закрепленные на темно-зеленых панорамных стеклах. Овал во всю высоту здания зрительно ломал строгие линии, придавая высотке объем.

– Башня «Империя» – Imperia Tower. Мы пришли, – сказал он спутнице, которая была в этот момент сосредоточена и серьезна.

– Какая красота, дух захватывает, – ответила Вера.

Через вращающуюся стеклянную дверь они вошли в огромный холл с высокими потолками и исполинскими коричневыми колоннами, опоясанными золочеными обручами. Между колоннами за стойкой сидел молодой человек в черном джемпере с серебристым наушником в ухе.

– Как, вы говорите, ваша фамилия? – переспросил он, не расслышав тихий голос Антона.

– Соколов, – повторил тот.

– Нашел! Есть пропуск на имя Соколова.

– Посмотрите пропуск на имя Веры Урусовой.

– На Веру Урусову тоже есть. Проходите, вас ждут на тридцатом этаже. Мой коллега вас проводит.

Администратор говорил монотонным голосом. Застывшая на его лице улыбка казалась неестественной, но при этом украшала невзрачное лицо с водянистыми серыми глазами.

Из-за колонны появился еще один молодой человек в таком же черном джемпере и с серебристым наушником. Он пригласил Антона и Веру пройти за ним.

– Не волнуйся, держи себя естественно, – пыталась Вера дать наставления Антону, но скорее говорила это себе, чтобы успокоиться. Ее вдруг охватило непонятное волнение, хотя никаких явных причин для этого не было.

– Ты со мной, и я спокоен, – ответил Антон.

На тридцатом этаже створки лифта бесшумно разъехались, выпустив Антона с Верой, и тут же закрылись за спиной. В приемной их встретила секретарь-голограмма, девушка приятной наружности. Секретарь уже получила информацию о посетителях и приветливо улыбнулась вошедшим.

– Рада приветствовать вас в офисе корпорации «Ана Ката». Меня зовут Гела. Прошу Веру Урусову пройти в кабинет на собеседование, вас ожидают.

Вера проследовала в кабинет, а Антон уселся на длинный, тянувшийся вдоль стены, обтянутый экокожей диван. Оставшись наедине с секретарем, молодой человек почувствовал себя неловко. Ему не нравилось общаться с голограммами – копиями людей. Это хуже, чем разговаривать с кофеваркой или роботом-уборщиком, которые хотя бы имеют физическое тело. Голограмма, которая выглядит как девушка, похожая на твою соседку или коллегу, но сквозь которую при этом просвечивает противоположная стена, навевает тоску. Он всегда недоумевал, зачем голограммам-помощникам придают человеческий облик, да еще и разрабатывают разную внешность. Но потом догадался, что дело тут в маркетинге, и никакой иной пользы от очеловечивания голограммы нет.