«Удивительно, – сказал Папа, – я и понятия не имел, что внутри Церкви так много тайн, но эта кажется самой абсурдной из всех: конфиденциальная организация, которая убивает, священники, убивающие во имя Папы и Церкви! Трудно понять, Ваше Преосвященство».

«Я понимаю, Ваше Святейшество, – ответил Виллот, – но мы говорим об одном из старейших учреждений Церкви. Первый Решатель был избран в V веке, и Совет никогда не был расторгнут или изменен с течением веков, всегда считался символом, незыблемым для любого Понтифика. Только Тамплиеры в течение двух столетий, превзошли силу SCS, но с их уходом осталась единственная организация Церкви, которая по-прежнему считается вооруженной. Они всегда блестяще выполняли свою задачу, поэтому я прошу Вас разрешить мне ввести выбранного кандидата».

«Мне не нужно это объяснять, Ваше Преосвященство, – ответил раздраженно Папа, – не мне менять правила Церкви, по крайней мере, не через месяц, после выборов. Скажите мне, кто этот человек и почему он правильный кандидат».

Виллот взял папку и разложил ряд документов на столе, иллюстрируя свою позицию Папе: «Кандидата зовут Томмазо Сантини, он входит в Совет примерно пару лет. Он молодой, выделяется оружейной подготовкой в бою, а также был выбран предыдущим Решателем, который обучал его. Он активный, проницательный, умный и обладает культурой высокого уровня, прекрасно владеет семью языками, включая арабский. Но, прежде всего, он человек Веры, Святости».

«Сколько лет этому молодому человеку?» – спросил Папа.

«Двадцать пять, Святой Отец» – отвечал Виллот.

Понтифик встал: «Боже мой, Ваше Высокопреосвященство, но это мальчик! И должен ли он быть человеком, защищающим фундамент Церкви, Государственную тайну и Папу?».

«Святейшество, позвольте мне пригласить его, – уверенно сказал Государственный Секретарь, – Вы увидите его своими собственными глазами».

Они пригласили парня, и он появился в кабинете, нисколько не смущенный присутствием могущественных лиц Папы и Кардинала. Сантини отличался величавым ростом метр девяносто, гордой осанкой, ледяные глаза нагоняли страх. Кроме того, от него исходила безопасность, отраженная в чертах лица: он был уже зрелым человеком, невзирая на возраст. Он подошел к Папе уверенно, оказался намного выше, Понтифик смотрел ему в грудь. Молодой человек опустился на колени и поцеловал Папское Кольцо, глядя в глаза Святого Отца, который, на удивление, выдержал ледяной взгляд Сантини. Он стоял на коленях, пока Папа не дал ему разрешение и не позволил расположиться в кабинете.

«Почему ты смотришь подобным образом?»– спросил Папа у Сантини.

«Потому что мне нужно понимать, кому служить и кто распоряжается моей жизнью!» – ответил молодой человек, почти легкомысленно.

Однако этот парень понравился Папе, он спросил его еще: «И что ты понял обо мне?»

«Что Вы, Святейшество,– отвечал он, – хороший человек. В связи с этим, я вверяю Вам свою жизнь и мое служение, даю Вам клятву послушания и верности, Мой Святой Отец».

Сантини опустился на колени, отвел взгляд, прежде всего в знак послушания и в полноте смирения перед сильным.

«Вставай Томмазо, – сказал Папа, – мне было приятно смотреть в твои глаза: я видел твою Веру перед твоей силой. Тебе мое благословение, Решатель».

Это было официальное назначение, не было никаких письменных документов, ни и даже Папских декретов; Решатель был тысячелетним секретом, который не имел славы, известный только избранным. Судьба Решателя в том, что бы служить, не ожидая ничего взамен, жертвуя всем для выполнения поручений. Сантини, в своих задачах, будет сопровождаться группой людей, выбранных им самим, и хранить эту огромную тайну. Он поклялся в верности и послушании Папе, его люди поступят так же, но только с ним. Решатель мог встречаться с Папой Римским и Государственным Секретарем Ватикана, однако, ни один из Совета не мог приблизиться к этим важным персонажам. Ему была гарантирована индульгенция, и даже будучи священником, он был освобожден от служения, в связи с чем он не мог практиковать священство. Тем не менее, он оставался священником, человеком Церкви. Сантини знал, что с его назначением он начнет новую жизнь, единственную, которую ему разрешат. С этого момента альтернативой может быть только отлучение или смерть. Государственный Секретарь, будучи тем, кто лучше знал секрет Совета, взял инициативу, заранее согласованную и уполномоченную Папой.

Он обратился к Сантини: «Томмазо, с этого момента ты назначаешься и получаешь звание Решателя, но ты еще не готов, твой учитель не успел завершить твою подготовку. Итак, твое обучение будет завершено мастером Джованни Сантини, братом твоего деда».

«Братом Паскуале? – спросил удивленно Сантини. – Возможно, это ошибка, я забочусь о Брате Паскуале, он … старый!»

«Да, он старый, как ты непочтительно говоришь, но он знает, как завершить твою подготовку, – ответил Виллот. – Томмазо, дело заключается в том, что ты не знаешь, что Джованни или Брат Паскуале тоже был Решателем, одним из лучших, единственным, кто смог уйти в отставку. Он знает свое дело, он сам тебе все расскажет».

Государственный Секретарь попросил Папу разрешения войти специально приглашенного Джованни Сантини. Проворный монах был взволнован, он не входил в Ватикан уже много лет, но еще больше его волновало назначение Решателем многообещающего и молодого племянника. Он опустился на колени перед Папой и поцеловал его Кольцо, Папа не хотел этого, но тот сделал это без каких-либо усилий. С той же ловкостью он выпрямился, демонстрируя силу. Приветствовав Государственного Секретаря, расположился рядом с Сантини.

«Мне сообщили, Ваше Превосходительство, что вы сами были Решателем?» – спросил Папа Брата Паскуале.

Решатель мог претендовать на звание Превосходительства, как Епископы или Монсеньоры, за заслуги и служения, оказанные в пользу Папы, так называемые военные или оружейные заслуги. Но молодой Сантини еще не знал об этом, поэтому он молчал и усваивал каждое слово.

«Да, Ваше Святейшество, – ответил монах, – с тридцати семи до шестидесяти девяти».

«Хорошо! Я убедился в великих ваших делах, – подтвердил Понтифик, а затем спросил. – «Чувствуете ли вы готовность завершить подготовку Томмазо?»

Монах кивнул с сияющими глазами, это задание почитал сверх меры. Будучи избранным для деликатной задачи, он вернулся обратно на двадцать лет.

Государственный Секретарь заключил: «Решатель, Бог поможет тебе в задачах, которые ждут тебя. Ты вверяешься мастеру Джованни Сантини на необходимое время и до тех пор, пока он сам не решит, что ты будешь готов. Одновременно будет помогать тебе в команде Совета, и это всегда будет он, будет указывать тебе на то, что будет поддерживать тебя в случаях индульгенции. Знай, что индульгенция простит каждый твой грех, но это не твоя совесть, тебе нужно найти духовного учителя и духовника. У тебя есть кто-то на уме?».

У Сантини не было сомнений: «Если Брат Паскуале согласится стать моим духовником и духовным отцом, я буду счастлив, горд и польщен».

Сантини поклонился пожилому монаху: Решателю прежних времен.

Прошло девять месяцев со дня оплодотворения, и команда профессора Каллегаро была готова через несколько дней принять роды. Девушка была закрыта в стерильной комнате и не выходила все это время. Родители рассказывали всем, что Паола уехала в Канаду учиться и проводить исследования. Беременность была ужасной, постоянная пульсирующая боль и тошнота были настолько жестокими, что девушка с нетерпением ждала, когда все закончится. Даже опасность возможной смерти от родов, которую не исключал профессор, была бы с безмятежностью принята девушкой, которая больше не могла выносить эти мучения. Когда начались первые схватки, Паоле казалось, что это освобождение, но это была самая интенсивная боль предыдущих долгих девяти месяцев, эта боль была ничто по сравнению с тем, что она уже испытала, это был конец мучений, которые продолжались слишком. Она прокляла тот день, когда решилась пройти этот эксперимент, то, что она могла даже умереть, больше не заботило ее, и самое главное, она не хотела ребенка, которого рожала; она не хотела, что бы он родился, и что самое главное что бы он был. Она подверглась эксперименту с энтузиазмом, с уверенностью и убеждением, но этот неспокойный плод, странное чувство того, что в утробе было бесчеловечным существом или, возможно, просто идея о том, кто его отец, заставила ее почти сразу передумать. Она также знала, что не может отступать, и если смерть не придет с родами, она сама найдет ее: она не могла позволить себе остаться жить с мыслью об ошибке и ужасе, который она совершила. Муки продолжались, роды подходили к эпилогу, схватки были все чаще и чаще. Она орала от боли, роды отражали обличие того, что она носила в утробе, плод не хотел ожидать времени, продиктованного природой. Родовой канал был открыт всего на несколько сантиметров, обычно схватки должны были продолжаться еще шесть-семь часов, но мучительная боль и сила сокращений, вышедшие из-под контроля измерительного оборудования, указывали, что больше нельзя терять времени. Профессор Каллегаро решился на кесарево сечение; в противном случае, молодая женщина будет мертва из-за серьезных разрывов и потери крови. Команда профессора поспешила перевести Паолу в операционную, когда произошло страшное и непоправимое: ребенок родился независимо от всех прогнозов. Паола упала в обморок, кровь сочилась обильно, погруженный в алую жидкость, выскочил ребенок.