– Аламбик? – вырвалось у Петра. – Прости, что перебиваю, а что такое аламбик? – виновато спросил он.

– По-нашему это перегонный куб, в котором Шилов производил дистилляцию спирта, – ответил Кирилл так, словно о дистилляции через перегонный куб было известно всем и давным-давно.

Петр понял: чтобы не прослыть наивным глупцом, лучше вообще ни о чем не спрашивать, а только слушать.

– Так вот, – продолжал рассказывать попик, – Василий Шилов решил похвастаться иноземцам, что на Москве он готовит самые лучшие романеи, водки и спирты. Показал им стоящие вдоль стены кадушки с брагой, кубышки, крынки и стеклянные четверти с вытяжками из коры, плодов и соцветий самых разных растений, которые для вкусовых качеств и как лечебное средство от простуды добавлялись в хлебное вино. Купцы засомневались и не поверили. Тогда Шилов вытащил из-подо льда прикрытый опилками глиняный кувшин, налил полную чарку прозрачной ледяной жидкости и, отпив несколько глотков, передал иноземцам. Купцы попробовали и остались довольны, но сказали, что, на их взгляд, это обычная крепкая водка, которую они уже однажды где-то пробовали. Хорошо, сказал Василий Шилов, и поднес им «тонкий» напиток на основе хлебного вина, специально им изготовленный для царского стола. Когда гости попробовали предложенное Шиловым вино, они не могли нахвалиться, говоря, что впервые в жизни пробуют такое вино. На вопрос, как оно называется, Василий сказал, что название ему – «Гипокрас» и что вино настояно на вытяжке из коры корицы. Пили и разговаривали они до петухов. В ход пошли настои на кардамоне, имбире, бадьяне.… Но в отличие от некоторых кабаков, в которых запрещено было продавать еду, а продавали только питейное, в коктории у Шилова нашлась и закуска. В итоге купцы, несмотря на очень большую головную боль, остались весьма довольны знакомством с Василием Шиловым. Уходя, они благодарили его за радушный прием и гостеприимство и пообещали в следующий приезд обязательно привезти ему подарок из Голландии. Начальство Аптекарского приказа, прознав, что Шилов без ведома дьяка пустил на огороды иноземцев да еще напоил их царевой водкой, определило ему наказание – тридцать ударов батогами. Шилов, мужик крепкий, толстокожий, выдержал батоги. Сказывали, он долгое время не вставал, но потихоньку отудобел. От учебы не отлучили. Говорят, что Васька выходил себя сам. Почти две недели ползал по избе, делал из различного сбора пластыри и примочки и наконец исцелился.

В следующий приезд в Москву эти же купцы действительно разыскали Василия и преподнесли ему обещанный подарок – завернутые в холщовую тряпицу несколько семян неизвестных Шилову растений. Вот, сказали они ему, посадишь эти семена, и вырастет у тебя самое лучшее лекарственное растение – такое же, как и твоя романея, и получишь из него снадобье от многих хворей. Хоть Василий и был садовником и учеником алхимиста, но в семенах не разбирался. Говорят, не поверил он иноземцам, посмотрел на черные словно паучьи зрачки, блестящие зернышки, покатал их на ладошке, сплюнул вслед уходящим купцам, да и выбросил их в заросший бурьяном угол сада.

– И что ж, иноземцы обманули? – с сочувствием спросил Петр.

– На следующий год, когда Шилов, как обычно, понес скошенную траву на пригорок в дальний угол огорода, он обнаружил там множество различных цветов с удивительными по форме листьями и высоким стеблем. Первый, кому Шилов рассказал о найденных растениях, был аптекарь, немчин Кристиан Грабов. Тот сразу понял, что это лекарственные травы, но названия их не знал. Однако доктор Блюментрост и аптекарь Яган Гутменш, которым алхимист сообщил о находке, осмотрели стебли, листву и цветки, сличили их с гербарием, находившимся в Новой аптеке, и определили, что выращенная алхимистом Шиловым трава – не что иное, как кассия остролистая, майоран и эхинацея, которую Аптекарский приказ для нужд царской аптеки всегда закупал за границей. Конечно, дьяк Виниус сразу вызвал к себе немчина Кристиана Грабова, но тот еще до начала расспроса от всего открестился и все взвалил на садовника Ваську Шилова. На вопрос дьяка, как попали на аптекарский огород диковинные семена, Шилов рассказал всю прошлогоднюю историю с голландцами, за что он получил тогда батоги. Сказал, что, когда купцы вернулись опять из Голландии и нашли его, то он надеялся, что они привезли какую-нибудь диковинную иноземную настойку. А они, вспомнив его наивкуснейший «Гипокрас», дали ему в подарок что-то завернутое в холщевую тряпицу. Когда Шилов ее развернул, то, кроме нескольких черных зерен и горсти влажной земли, ничего больше там не обнаружил. Он расстроился, поскольку ожидал чего-то такого, от чего у него дух захватит. И, когда купцы ушли, он, по его словам, плюнув им вслед, вытряхнул семена в бурьян. А из них вон что выросло.

– И что, Шилова чем-нибудь пожаловали? – спросил удивленный этим рассказом Петр.

– Его пожаловали десятью рублями и назначили алхимиком-дистиллятором. Когда мы пришли в прошлом году обучаться в школу, ему уже разрешили иметь учеников. Теперь он нас учит выращивать разные травы и готовить из них всякие лечебные снадобья.

– Ну, а что немчин тот, аптекарь Грабов, что с ним?

– Немчина изгнали из Аптекарского приказа за мошенничество и казнокрадство и без всяких дач и выплат выслали в Саксонию.

– Скажи, а какие лекари лечат тех раненых и больных ратников, которые находятся в лечебных палатах на Рязанском подворье? – спросил Петр и мельком посмотрел на группу докторов-иноземцев, по-прежнему стоявших около учительского стола в глубине зала.

– Мы же сами и лечим! Раз в неделю их навещают доктора-иноземцы, а в остальное время мы, ученики лекарской школы, дежурим там. Как говорит ученая немчура, «другого материала в Московии для обучения нет».

Разговаривая со старостой Кириллом и иногда бросая взгляды на иноземных докторов, Петр вдруг обратил внимание, что юноша – на вид лет двадцати – время от времени смотрит в их сторону. И в один из таких моментов их глаза встретились. Иноземец неожиданно улыбнулся Петру и коротко махнул ему рукой, затем отделился от коллег и пошел в его сторону. Это был высокий, стройный юнец, единственный, видимо, из докторов, кто не носил букли. Вместо парика его голову украшала густая, темно-русая шевелюра и волосы крупными локонами спадали ему на плечи. Протиснувшись между столами, за которыми сидели стрельцы, он подошел к Петру и, обхватив обеими руками его плечи, произнес:

– Мне приятно тебя видеть в полном здравии, мой друг. Я рад, что ты здесь. Я за тебя очень волновался. Кстати, как ты себя чувствуешь после вчерашнего происшествия?

Петр ошарашенно смотрел на иноземца и не понимал, почему тому приятно его видеть и откуда этот молодой немец знает о вчерашнем происшествии. Петр, как бы отстраняясь от незнакомца, повел плечами. Юноша понял намек и тут же представился:

– Прости, мой друг! Готфрид Грегори, – произнес он, – алхимист-аптекарь, помощник аптекаря Ягана Гутменша при Новой аптеке, что на Гостином дворе. Я сын пастора приходской школы в новой Немецкой слободе, где, как я вчера узнал от твоего батюшки, после меня учился и ты.

– Да, я там учился… – пытаясь что-то вспомнить, проговорил Петр, – но тебя, аптекарь, я там не видел.

– Ты и не мог меня там видеть, я окончил школу много раньше, чем ты туда пришел. А ты помнишь вчерашнее происшествие? – спросил Грегори и стал внимательно рассматривать лоб Петра.

– Очень смутно. Кажется, я упал… и больше ничего, – ответил Петр и с подозрением посмотрел на помощника аптекаря.

– Вот она, вчерашняя отметина, – Грегори показал пальцем на шишку на лбу Петра. – Болит?

– Если не трогать, то ничего.

– Вчера мы с доктором Блюментростом – это мой дядя – ехали на аптекарские огороды, проводить там инспекцию. И так увлеклись разговором, что, поворачивая из проулка на Евпловку, не сразу заметили, что ты бежал нам навстречу. Повозкой управлял дядя, и вдруг в отблеске солнечных лучей я вижу тебя. Я вскрикнул, но было поздно, ты поскользнулся, обо что-то ударился и упал. Счастье, что дядя быстро поднял коня на дыбы.