— Не разбилась, — с удивлением глянув на бутылку, произнесла Люси. — Ты со мной?
Эдмунд улыбнулся.
— Всегда.
========== К4.Г4. Рождение феникса ==========
Она взвыла от пронзающей боли, словно в грудную клетку вошло острое лезвие, и упала на колени, прижимая к сердцу новорожденного королевича. Боль пришла мгновенно, так же как и ушла, но вместе с этим Небит почувствовала слабость, словно что-то, какая-то ее часть испарилась.
— Ош! — испуганно прошептала женщина, когда поняла.
Тигр — второй кусочек ее души был убит, и теперь жрица стала уязвима. Лицо еще ныло от ожогов, а сердце от страха пустилось в сумасшедший пляс, потому как теперь ее мог любить любой прохожий.
Ребенок плакал, неистово заливался слезами и хрипел от крика, привлекая слишком много внимания. На улицах Ташбаана только светало, людей еще было не так много, но все они не упустили шанса обернуться на нерадивую мать в плаще, что нервно трясет ребенка. Им было интересно, и в то же время прохожие оборачивались в спешке, правила не позволяли долго смотреть на женщин. Простым торговцам, спешащим на базар, было невдомек, что ребенок — краденый царевич, об этом не знал никто, даже сам тисрок, а потому и колокола спали беспробудным сном.
Женщина петляла, уходила узкими проулками, мелькала то по одну сторону домов, то по другую, стараясь запутать след, но двигалась в направлении к тракту, ведущему на Залиндрех.
— Вы видели женщину в плаще с ребенком на руках? — послышался встревоженный голос совсем недалеко, что заставил Небит развернуться и спрятаться меж плотно стоящих домов из белого камня.
Две женщины, одна из которых была Иллария, бродили по рынку, выспрашивая у прохожих хоть какую-то информацию о бежавшей воровке с царевичем. Они буквально наступали жрице на пятки, но та все равно успевала ускользать.
Послышался плач ребенка, привлекший внимание Илли, душераздирающий такой крик, от чего у любого сердце начнет разрываться. Она стала выглядывать, откуда идет звук и ухватилась взглядом на ускользающий край плаща. Фигура стояла невдалеке к ней спиной и не торопилась убегать, что вовсе не показалось странным царице Калормена. Она остановилась от женщины в плаще на расстоянии пары шагов.
— Верни моего сына. Немедленно! — грубо приказала Илли и удивилась искренне, увидев, что под капюшоном скрывается пожилая тархистанка, а на руках у нее девочка. — Простите, обозналась.
Тем временем Небит направилась к главным воротам, оглядываясь по сторонам. Ей очень не хотелось быть пойманной, она своими собственными глазами видела, что Сет превратился в небольшую горстку пепла, изрядно покорячившись прежде. Она своей кожей ощущала последствия силы, которой обладает царица Калормена, и мысленно ненавидела ту женщину из трактира в Залиндрехе, потому что никакие деньги мира не стоят прекрасного лица жрицы, которое более таковым не является.
Буря в голове успокаивалась только при мысли об Имхотепе, надежда, что великий жрец Хамунаптры вернет ей лицо и красоту, пустила корни внутри нее. Ей нужна была вера во что-либо, как и любому человеку, ведь без веры даже в собственные силы, никто не способен ничего добиться.
А ребенок? Небит допустила мысль, что похищенный младенец мог унаследовать от своей матери дар огня, а вот сама царевна сломается под натиском горя. С последним жрица просчиталась, кажется, она только сильнее распалила огонь, способный сжечь ее дотла.
Небит запуталась в полах своего плаща и чуть не упала, проехавшись коленом по песчаной дороге. Кошачья ловкость, так же как и грация, испарились вместе со смертью последнего тигра.
— Это она! — воскликнул женский голос позади.
Жрица оглянулась через плечо, что стало ее роковой ошибкой, капюшон слетел, открыв миру кошачью маску. Теперь у Илларии сомнений не было, это точно она. Она кинулась бежать за воровкой. Их разделяли десятки метров, что было хорошей форой для жрицы, но Небит несла на руках беззащитное дитя, и это значительно ее тормозило.
Она завернула в проулок, затем еще раз свернула и ещё раз, надеясь запутать след, но малыш продолжал плакать, надрываясь до хрипоты, чем выдавал их местоположение.
Жрица выбежала к главным городским воротам, к этому времени улицы уже заполнились людьми. Ей бы перейти пустыню, но Небит понимала, что такое путешествие не выдержит ребенок, а он ей был нужен.
— Да замолчи ты уже! — шикнула женщина на младенца и, заметив стремительно приближающихся к ней мамашу со служкой, нырнула в очередную щель между домами. — Шакал пустынный! — выругалась женщина, уставившись на высокую стену, что преградила ей путь.
— Ты в западне, — огласила победно, но немного устало Илли. — Отдай моего сына, и я оставлю тебя в живых.
Небит только сильнее прижала королевича к груди и сделала шаг назад. Это был провал, отступать больше некуда, и спорить с этим жрица не могла, как и не могла просто сдаться.
— Тебе больше некуда бежать. Либо ты вернешь мне ребенка, либо я сама заберу.
Руки ее вновь нагрелись, покраснели. Иллария чувствовала как страх, разлившийся будто яд по ее телу претерпевает изменения, исчезает, а на его место приходит гнев. Гнев — отрава еще сильнее, он приносит с собой этот злосчастный огонь и желание убить, с которым спорить бесполезно, будто это часть ее сущности.
Небит отступает еще на шаг, чувствуя спиной, что больше и ступать-то некуда. Позади только высокая стена, а спереди женщина, способная ее сжечь, не моргнув и глазом. А в глазах ее уже заплясал недобрый огонь.
— Не боишься сжечь сына? — коварно улыбнулась жрица, хватаясь за слова, как за воздух. Фраза брошенная невзначай, казалось бы, но попадает в самое яблочко, заставив Илли измениться в лице. — Вижу, боишься. Потому что не имеешь контролировать свою силу.
— Это ты сделала со мной! — выпалила разъяренная царица. — Если бы ты не пришла, то ничего этого бы не случилось. Отдай сына, иначе, я тебе обещаю, ты пожалеешь.
— Так подойди и возьми, — ответила жрица беззаботно, но сама вся тряслась, как осиновый лист. — Нет, не твоя служанка. Сама, — она криво улыбнулась, наблюдая, какой тяжелый выбор стоит перед Илларией, как метаются ее глаза. — Какая же ты мать, раз не можешь приласкать собственное дитя? — издевательски подметила Небит.
Она боялась, блефовала, играла словами так, как было угодно ей самой, чтобы выжить. Раньше подобного не происходило, стоило сказать «фас», и ее мальчики уже разрывали врага на куски, а теперь и говорить некому. Она могла бы сдаться, получить помилование, в чем очень сомневалась, потому что уже очень давно она перестала верить людям и их обещаниям. В отчаянии они могут пообещать все, что угодно, но не сдержать слова.
— Я убью тебя, — прорычала разъяренная Илли, сделав шаг в сторону жрицы, и тут же застыла на месте с распахнутыми глазами.
Слова порой ранят острее ножа, особенно правдивые. Иллария не могла, не посмела бы прикоснуться к сыну, не после того, как спалила тигра. Она переживала, волновалась и теперь была сломлена, как деревянная веточка. Но большее ее ранили не слова жрицы, а свои собственные. Она стала жестокой, такой же, как Рияз, фиаллэ, которого она ненавидела всей душой. Она превратилась в ту, какой не хотела стать.
— Говори, что ты хочешь в обмен на королевича? — с шумом выдохнув свой пар, заговорила девушка.
— Ты забрала у меня мое дитя, кровожадно убила, — Небит вытащила из-за пояса нож и наставила его острие на ребенка, — почему я не могу забрать твоего?
— Ты сама виновата, — ответила ей Илли, прикрыв глаза и стараясь сконцентрироваться на дыхании, чтобы в очередной раз не вспылить. — Мой сын еще младенец, он не пытался тебя убить.
— Зато его мать сделала это! — сдернув с себя кошачью маску, жрица показала свое лицо.
При солнечном свете это зрелище выглядело ужасно. Истекающие неприятно прозрачной лимфой волдыри, глубокие рубцы красного, даже алого цвета. Но лице Небит не осталось живого места, она выглядела словно потекший пластелин.
