Страх за другого — за себя Шоквейв никогда не боялся.

— Хм… — Голдвайсп задумался. — Скажи, какие у вас были отношения до… всего этого?

— Отношения? — Слегка рассеяно переспросил бывший сенатор. — Мы… дружили. Очень близко. Я был готов ради него на очень многое… почти на всё. А он… я знаю, он очень переживал, когда не смог мне помочь. Пытался… кажется, подружиться со мной после… но я, наверное, тогда его напугал.

— Ты любил его? — Спросил Голдвайсп.

И Шоквейв замер. Любил ли он до операции Ориона Пакса? Так сложно ответить. Он помнил, что ему, сенатору, было очень хорошо рядом с Орионом. Тепло, свободно, искренне. И помнил, как уже после казни, но до разгара войны ему в руки попала запись из кварты полицейского. Тот то ли не знал о ней, то ли забыл стереть систему автоматической защиты. А может, кто-то из его друзей хотел проверить, действительно ли в переделанном сенаторе не осталось ничего прежнего? Момент, когда он узнал, что сделали с его другом… упавший на колени, воющий и раскачивающийся из стороны в сторону Орион не произвел на него в том состоянии ни малейшего впечатления.

А сейчас?

Сейчас ему просто страшно. Снова, как раньше — за другого, не за себя. И кажется, Голдвайсп понимает это. Мерцание линз, грустная улыбка, легкий кивок…

— Что ж, тогда у вас обоих будет шанс проверить себя. Понимаю, что возможно, это будет слишком внезапно для тебя, но тут уж одно из двух: или ты сумеешь до него достучаться, или он погаснет. Слушай, что я придумал, и помни: никто не сможет тебя заставить. Ни я, ни даже ты сам.

***

Орион открыл глаза и привычно зафиксировал серый безынтересный потолок. Для него сейчас всё было серым. Точнее краски-то присутствовали и всё было так, как раньше, просто воспринималось… никаким. Эмоции снова отошли на задний план, позволяя вздохнуть с облегчением. Прохладная муть безразличия ко всему вокруг позволяла спокойно существовать в реальности, успокаивая боль в искре.

Рядом зафиксировалось движение.

— Орион. Ты в порядке?

Бывший лидер автоботов повернул голову и вздрогнул. Рядом сидел Шоквейв. Десептикон. Точно.

В голове прояснилось и последние воспоминания встали на место. Значит, он потерял сознание. Интересно, почему? Впрочем, не важно. Внешний вид живого призрака больше не вызывал желания оторвать твари голову, однако всё равно было неприятно. Шлак! Ну, почему же он выбрал именно этот облик? Если в функциональности двух здоровых рук сомневаться не приходилось, то вот лицо…

Шоквейв потянулся к его плечу и Орион отшатнулся, резко садясь на платформе.

— Не прикасайся ко мне!

В тихом голосе кипел гнев, но за ним скрывалось что-то ещё, пониманию не поддававшееся.

— Я просто хочу помочь, — спокойно произнес десептикон, не убирая руку, но, впрочем, так и не касаясь его. — Ты упал…

— Мне не нужна имитация заботы, со мной всё в порядке. Просто не трогай меня, — Орион раздражённо цедит слова, но вспыхивающая злость вновь и вновь затягивается серым безразличием. Словно огненные всполохи под пеплом. Они погаснут, дай только время и прекрати раздувать.

Но нельзя. Надо продолжать дергать, тревожить, не давая сомкнуться, закрыться в броне, и тихо угаснуть. Против такого исхода восстают и старые планы, и новые эмоции — не любовь, но зарождающееся сочувствие, тревога, жалость, печаль… резко вздыхая, Шоквейв пытается успокоить растревоженные чувствами мысли.

— Посмотри на меня, Орион. Что не так? Я не собираюсь тебе вредить. Война закончилась.

Пакс послушно поворачивается, но молчит. Линзы снова наливаются яркостью — злится. Не понятно на что, но злится так, что подавляется эмоциональный контур.

— Орион…

— Прекрати изображать того, кем ты не являешься. Шоквейв, которого я знаю, умер много орн назад. Ты, может, и обладаешь его памятью, а теперь и внешностью, но являешься кем угодно, но не им. Избавь меня от этого спектакля, десептикон.

Он передёрнул плечами и резко встал, делая несколько быстрых шагов от платформы. Хватит разлеживаться. Работа поможет избавиться от мыслей — благо её много. И может быть, за ней он забудет, кто стоит рядом с ним…

Но внезапно из-за спины послышалось настоящее рычание — и он удивленно повернулся, ведь ни Шоквейв-десептикон, ни тот, кого он помнил, не издавали таких звуков…

А потом его схватили за локти и опрокинули на платформу. В сиянии синих линз Орион увидел настоящий гнев — нет, даже ярость, с какой на него никогда не смотрели ни сенатор, ни десептикон… и в ответ на этот взгляд в груди что-то жалобно задрожало.

— Знаешь, я тоже могу разозлиться, Орион, — тихо прорычал Шоквейв.

— Не трогай меня!

Он дёрнулся, но десептикон быстро перехватил его руки и зафиксировал над головой. Сейчас он был сильнее и намного быстрее ослабленного автобота.

— Не заставляй меня идти на крайние меры, Орион, — выдохнул он чуть тише, а затем вдруг несильно провёл пальцами по центру раскрытой ладони, заставляя вздрогнуть — маленькая старая тайна Ориона Пакса.

Бывший носитель Матрицы почувствовал внутри зарождающуюся пугающую дрожь.

— Ты умер… — прошептал он. — Уйди. Оставь меня в покое.

— Ты тоже, — ответил учёный, прижавшись сверху. — Ты тоже умер, приняв Матрицу.

— Тогда просто отпусти меня, и мы вместе уйдем в Колодец…

— Нет, — Шоквейв налег сильнее, словно чувствуя судорожное, болезненное биение искры автобота. — Я сумел вернуться… пусть еще не до конца… и ты тоже вернешься. Не отпущу. Я не прежний — теперь я не буду ждать, предоставляя тебе время на бесконечные раздумья. Я помню — тебе очень просто было решиться на что-нибудь самоубийственное, но вот сделать шаг к счастью ты не находишь сил…

Корпус под ним задрожал и в голубых линзах на миг промелькнула тоскливое отчаянье.

Он отчаянно боялся поверить.

— Прекрати это…

— Нет.

Шоквейв осторожно прижался губами к углу искривлённого в муке рта. Он подозревал, что ему самому и вполовину не так больно, как автоботу, пытающемуся глушить искровый зов.

— Ну, же! Неужели ты, действительно, так хочешь умереть? — Яростно прошептал Шоквейв, прикасаясь губами к подрагивающим антеннам. Его искра снова дрогнула, разворачивая и усиливая поля, натыкающиеся на отрицание, страх, старую ненависть, обиду, обреченность и желание уйти. Кануть в сияющую бездну, частица которой так долго жила в его груди…

Орион всхлипывал, жмурился и пытался сжать кулаки, но чужие пальцы, поглаживающие ладони, каждый раз не давали этого сделать. Все внутри дрожало и скручивало, искра металась в ложементе, словно сумасшедшая.

— Давай вернёмся… вернёмся вдвоём…

— Не верю, — шепчет он. — Я устал. Ты снова уйдешь.

— Если я уйду, то и вернусь. Просто путь назад был очень долгим.

Чужие губы нашли его рот, а свободная рука опустилась на грудные стёкла.

— Открывай.

Голос у бывшего сенатора был тихий и мягкий. Он просил, как просят самых близких — и Орион не обязан этому подчиняться. Достаточно просто… не сопротивляться. Мелкая дрожь прошла по корпусу, оставляя после себя невыносимую, неприятную слабость и…

Орион обмяк, выдыхая и устало роняя шлем на платформу. Грудная броня тихо щёлкнула, надламываясь, совершенно без участия разума, только в оптике стало подозрительно мутно. Это было невероятно странно — и словно в старых романтических повестях, слияние искр без интерфейса, ради спасения жизни — любовь, осознанная при угрозе потери, в единый миг и навсегда…

Но он не знал, была ли она, эта любовь. Он не знал этого Шоквейва. Он не верил ему. Он подозревал, что открытие искры могло быть вызвано каким-то искусственным образом — жестокость экспериментов Шоквейва-десептикона была хорошо известна. Он открывал броню, наполовину надеясь, что тот сейчас скажет что-то вроде «опыт прошел успешно», или просто протянет руку и раздавит беззащитную камеру. Но этого не происходило… десептикон продолжал его целовать, не отрывая взгляда ни на мгновение. Треск его собственной брони прозвучал ярким громом, несмотря на шум вентиляции и скрип металла.