— И правда, — Дайгрет хмыкнула, — Как это я не сообразила? Впрочем, я ее особо и не рассматривала. Но глазки приметные. Бедняжка — вырастет, упырицей задразнят.

— Почему? — удивилась Айвиэль.

— А потому, госпожа, что не всегда можно одно к другому безнаказанно лепить. Вот Черный приделал ящерице крылья — и вышел дракон, хоть и зловредная тварь, а красивая — не отнять. Прикинь теперь, как эта девчонка станет выглядеть, когда подрастет.

— Верно, — Морэндис вздохнула и кивнула в ответ на изумленный взгляд наставницы. — Как голодом заморенная упырица. Глаза слишком большие, черты лица слишком тонкие… не эльфийские, и не человечьи — чужие. Мне это ясно — уж сколько младенцев перевидала. Интересно, почему она такой уродилась?

— Боги ведают… случались же младенцы и двухголовые, и с хвостами, и вовсе страшные — а тут всего-то глаза странные, но ведь не слепые! Переживет — особенно, коли ты всерьез решила ее в ученицы взять. Мы, Ведающие, замуж не выходим.

Женщины замолчали. Морэндис занялась распутыванием небольшой сети — забросить за борт, да поймать рыбки на ужин, Айвиэль размышляла о новом удивительном случае в человеческой природе, а старая ведьма достала трубку и кисет, устроившись на корме. Она, орочья полукровка, в юности своей успевшая повидать своими глазами многое из того, о чем нынче только байки остались — видела, чуяла, что дело не только в глазах.

Новорожденная девочка и впрямь была странной. Пусть Дайгрет давно уже не занималась родовспоможением и всем, что с ним связано — но опыт, как известно, не пропьешь, особенно, если к опыту прилагается острое, звериное чутье. Звери чуют чужое — собаки и волки чуют, кошки еще и видят, но кошки часто равнодушны к тому, что не несет опасности лично им. Видать, в ней было больше собачьего, если младенец настолько встревожил ее.

Странная девочка. Пусть в таком малом возрасте еще рано о чем-то судить — она сейчас просто живой комочек, все потребности которого заключены в сытости и уюте. Но странная — и только ли в глазах дело?

С тех пор, как она закричала — вскоре после рождения, когда три женщины беседовали об именах Моргота — от нее почти не слышали звуков. Она тихо-тихо хныкала, сопела, не смеялась и не улыбалась. А когда не спала, смотрела. Смотрела… взглядом шамана. Так говорили орки о тех, чей разум блуждает меж двух миров, путая мир людей и мир духов.

Умалишенная? Просто дурочка?

Да будут милостивы к ней боги…

К кому из Совета Ведающих можно обратиться в этом вопросе? Нарбелет, Вильварин? Первая мастерица во всем, что связано с детьми, детскими болезнями и детскими уродствами. Вторая лучше всех понимает в душевных болезнях. Или обратиться к Гвайтрен, знатоку проявлений порчи?

***

Эльф с метлой гонялся за менестрелем, а у дверей гостиного дома ржали, как кони, веселые посетители.

— В чем дело, почтенные? — осведомилась Морэндис. После путешествия она чувствовала себя усталой, хотелось пообедать, выспаться и вымыть соль из волос. И совсем не хотелось видеть, как один болван прибьет другого палкой из-за обоюдного гонора.

— Айя, Морни, — к ней обернулась очень красивая девушка в легком сером платке.

— Айя, Гвайт, — ведьма улыбнулась, радуясь встрече. — Все молодеешь?

— Воистину женщине дарит силы любовь не к мужчине, а к делу, — улыбнулась Гвайтрен, ровесница ее матери, выглядящая не более, чем на двадцать лет. — Дайга с тобой?

— Матушка и наставница заглянули в лавку, — ведьма махнула рукой к концу улицы. — Нам нужно мыло.

— Вижу, что вы с дороги. Похоже, новость о Храме собрала всех наших вернее, чем зов обета.

— Неужели всех?

— Нари и Виль уже здесь, — Гвайтрен снизила голос, используя особый прием, чтобы слышала ее лишь та, к кому она обращалась. — Еще я видела стариков из Бретиля, трех Белых Дев, жреца Древних и женщину со знаком зимородка.

— Этим-то бесноватым что тут понадобилось? — «метких птиц» Морэндис не то, чтобы недолюбливала, но опасалась — пусть они еще никого просто так не убили, порядочки в ихнем «гнезде» царили воистину морготовы, причем, «смертоносные птицы» искренне этими порядками наслаждались.

— Они ищут себе покровителя, — Гвайтрен пожала плечами и оглянулась — эльф загнал менестреля на дерево, а забраться следом и стащить певуна на землю ему мешала новая нарядная рубаха. И теперь оба поливали друг друга отборной бранью под восхищенные возгласы зрителей. — Наш мир изменился здесь, и думаю, старики и старухи in Brethil уже дали им это понять. Есть Король — прежней чехарды за главенство в Совете Кланов не будет, а значит не будет и прежнего раздолья с «испорченными грибами» и «бешеными волколаками». С появлением королевского домена власть князей уменьшилась, но появилась некая сила, уравновешивающая и уравнивающая всех, и нас, меня и моих наставников, это устраивает. Меньше станет произвола в малых родах, обиженным будет, куда податься… раньше девы и юноши, имеющие разногласия с родней, могли лишь терпеть, ибо дом — есть дом, род — есть род, да и мы к себе не всякого примем, а теперь им найдется место здесь — при дворе Короля.

— Служить?

— А почему бы и нет? Сейчас это почетно — король у нас не просто какой-то ушлый князь, успевший первым поцеловать руку государя Финдарато. Богами благословлен и эльфам родня.

— Равновесие, — сказала Морэндис.

— И согласие, — подтвердила Гвайтрен. — Король — судья и покровитель, пусть при его дворе не зажируешь, но пропасть не даст.

— Так что ж они к Королю не обратятся?

Гвайтрен расхохоталась.

— Ах, и верно, — с досадой пробормотала Морэндис. — Убийцы — и к нашему благородному Королю? — она страдальчески скривила губы. — То есть, верно ли я угадала…

— Да. Не зря они послали свою вестницу туда, где наверняка соберется большой Круг. Ищут того, кто их подороже купит.

— Никому в отдельности не хватит на них меры, да никому и не позволят… если только весь Круг…

— Ну да. Птицы почувствовали, откуда ветер дует.

— Объединение? Мать моя, представляю, как мы будем с теми же Белыми Девами уживаться. Или со жрецами этими сумасшедшими.

— Да как раньше. Никто ведь нас по соседству не поселит… о, вижу, идет моя дорогая подруга.

========== Часть 5 ==========

Это был самый простой предлог для множества людей разного достатка и положения в обществе как бы случайно собраться вместе.

Ярмарка! Конечно, у главной гавани Острова уже лет десять, как стояли лавки со снедью и скарбом, но в нынешний месяц творилось что-то невообразимое. Торжище кипело, как молоко в котле, расплескиваясь далеко за пределы установленных границ. Айвиэль полюбовалась на роскошного рыжего петуха в руках у птичницы, отвесила затрещину мелкому карманнику, увернулась от короба с поросятами и нырнула под парусиновый навес большого шатра.

Там ее ждали.

Ученица и ее мать сидели почти у входа — там же устроилась и она, заранее предупрежденная. Три женщины рядом были одеты, как знатные дамы — у платьев пышные юбки и широкие рукава. Напротив — похожий на изваяние налысо выбритый мужчина неопределенных лет с полуприкрытыми неподвижными глазами.

Еще здесь были три женщины с белыми лентами в косах, две девочки, вероятно, из прислужниц в богатых домах, и седой старик, одетый опрятно, но бедно; несмотря на это, все присутствующие поглядывали на него с большим уважением.

В шатре было тихо и пахло сосновой хвоей — странным образом звуки и запахи рынка не проникали сюда.

Из угла неожиданно выскользнула незамеченная раньше маленькая женщина, неся на круглом подносе странной формы котелок и пятнадцать маленьких чашек.

«Сначала чай» — вспомнила Айвиэль. — «Но почему чашек больше, чем нас?»

— Ну, друзья мои и подруги, начнем, пожалуй, — слабым голосом произнес старик. — Девочка, разбей…

Девочка-прислужница схватила чашку, грохнула ее об пол и торжественно проговорила:

— Да не коснется нас под этим кровом ни чужой взор, ни чужой слух, ни чужая мысль!