На отпевание пришло несколько тысяч верующих, народом был заполнен весь монастырский двор и прилегающее кладбище. Надгробные речи были запрещены, но владыка Николай так прочитал заповеди блаженства, что все присутствующие рыдали. Каждая из этих заповедей была исполнена святителем: «Блажени нищии духом… Блажени миротворцы… Блажени, егда поносят вас… Радуйтеся и веселитеся, яко мзда ваша многа на небесех»…

В Москве 8–9 апреля 1998 года Священный Синод Русской Православной Церкви под председательством Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II рассматривал вопрос о канонизации архиепископа Илариона (Троицкого). 24 июля того же года по благословению митрополита Санкт-Петербургского и Ладожского Владимира были обретены мощи новомученика и положены в Казанском храме Воскресенского Новодевичьего монастыря Санкт-Петербурга.

10 мая 1999 года состоялась канонизация священномученика Илариона в лике местночтимых святых, и его мощи были перенесены из Санкт-Петербурга в Москву, в Сретенский монастырь, в котором он был одним из последних настоятелей. Божественную литургию и торжества канонизации в этот день возглавил в Сретенском монастыре Святейший Патриарх Алексий.

13–16 августа 2000 года в Москве состоялся Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. На исходе второго христианского тысячелетия Русская Православная Церковь принесла Христу плод своих голгофских страданий – великий сонм святых мучеников и исповедников Российских XX века. «Боголюбивая полнота Русской Православной Церкви благоговейно хранит святую память о жизни, подвигах исповедничества святой веры и мученической кончине иерархов, священнослужителей, монашествующих и мирян, вместе с царской семьей засвидетельствовавших во время гонений свою веру, надежду и любовь ко Христу и Его Святой Церкви даже до смерти… Рассмотрев церковное Предание и мученические акты о подвигах новомучеников и исповедников Российских XX века, которым было дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него (см.: Флп 1, 29), освященный Архиерейский Собор единомысленно определил прославить для общецерковного почитания в лике святых новомучеников и исповедников Российских XX века, поименно известных и доныне не явленных, но ведомых Богу» (См.: Сборник документов и материалов Юбилейного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви. Москва, 13–16 августа 2000. – Нижний Новгород, 2000).

Среди пострадавших за веру – имя архиепископа Верейского Илариона (Троицкого). Память его празднуется 15 (28) декабря, в день его смерти, и 28 апреля (10 мая), в день перенесения его мощей в Сретенский монастырь.

Архимандрит Иларион (Троицкий) – инспектор Московской духовной академии

Так в девятом члене Символа веры исповедует каждый православный христианин свою веру в великую истину Церкви.

Но едва ли можно указать иной член Символа веры, который столь мало воспринимался бы сердцем человека, устами читающего Символ веры, как именно девятый, где и выражена истина Церкви. Отчасти это и понятно. Ведь именно в девятом члене Символа веры человек исповедует свою связь с видимым обществом последователей Христовых, и тем самым уже в этих кратких словах исповедания он дает обещание соглашаться со всеми истинами, преподаваемыми Церковью, которая признается хранительницей Христова учения и в жизни своей подчиняется всем тем законам, которыми Церковь достигает цели своего существования и по которым она как общество, живущее на земле, управляется. Поэтому, думается, мы не погрешим, если выскажем ту мысль, чтo истина Церкви по преимуществу перед всеми другими касается самой жизни каждого христианина, определяет не только его верование, но и саму его жизнь. Признать Церковь – это значит не мечтать только о Христе, а жить по-христиански, идти путем любви и самоотречения. Вера в Церковь требует подвига и от ума, и от воли человека. А потому-то и противна истина Церкви тем началам жизни, которые долгим путем и незаметно вкрались в сознание и самосозерцание даже и русского православного общества, преимущественно, конечно, так называемого общества интеллигентного и образованного. С печальных для Церкви времен Петра I верхи русского общества оторвались от церковной народной жизни и стали жить, скорее, общей жизнью со всеми другими европейскими народностями, только не с русской. Подчиняясь западному влиянию во всех областях жизни, русское общество не могло избежать влияния и на строй своего религиозного миросозерцания со стороны западных исповеданий. А эти исповедания недаром верный сын Православной Церкви и святой родины А.С.Хомяков [1]называл «ересями против догмата о существе Церкви, против ее веры в самое себя», и отрицание Церкви не напрасно он считал самой характерной чертой и католичества, и протестантства.

Истина Церкви много была искажена на Западе после отпадения Рима от Церкви, и Царство Божие стало походить там на царство земное. Латинство с его земными счетами добрых дел, с его наемническим отношением к Богу, с его подделкой спасения помрачило в сознании своих членов христианскую идею Церкви.

Латинство породило вполне законное, хотя и весьма непокорное чадо в лице протестантства. Протестантство не было лишь протестом подлинного древнецерковного христианского сознания против тех искажений истины, которые были допущены средневековым папством, как это нередко склонны представлять протестантские богословы. Нет, протестантизм был протестом одной человеческой мысли против другой; он не восстановил древнего христианства, а одно искажение христианства заменил другим, и была новая ложь горше первой.

Протестантизм сказал последнее слово папизма, сделал из него конечный логический вывод. Истина и спасение даны любви, то есть Церкви, – таково церковное сознание. Латинство, отпав от Церкви, изменило этому сознанию и провозгласило: истина дана отдельной личности папы – пусть одного папы, но все же отдельной личности без Церкви, – и папа же заведует спасением всех. Протестантизм только возразил: почему же истина дана одному лишь папе? – и добавил: истина и спасение открыты всякой отдельной личности независимо от Церкви. Каждый отдельный человек был произведен в непогрешимые папы. Протестантизм надел папскую тиару на каждого немецкого профессора и со своим бесчисленным количеством пап совершенно уничтожил идею Церкви, подменил веру рассудком отдельной личности и спасение в Церкви подменил мечтательной уверенностью в спасение через Христа без Церкви, в себялюбивой обособленности от всех. Для протестанта истина – только то, что ему нравится, что он сам считает за истину. На практике, конечно, и протестанты с самого начала окольными путями, контрабандой, так сказать, ввели некоторые элементы догмата о Церкви, признав кое-какие авторитеты, хотя бы в области только вероучения. Будучи по существу церковным анархизмом, чистый протестантизм, как и всякий анархизм, оказался совершенно не осуществим на деле и тем самым засвидетельствовал перед нами ту непреложную истину, что душа человеческая по природе церковна.

Однако протестантизм пришелся весьма по сердцу человеческому себялюбию и своеволию всех родов. Себялюбие и своеволие получили в протестантизме как бы некоторое освящение и благословение, что сказалось и ныне обнаруживается в бесконечном делении и дроблении прежде всего самого протестантизма. Именно протестантизм открыто провозгласил эту величайшую ложь: можно быть христианином, не признавая никакой Церкви. Связывая же, однако, своих членов некоторыми обязательными авторитетами и церковными правилами, протестантизм тем самым запутывается в безвыходном противоречии: сам же освободил личность от Церкви и сам же ставит некоторые границы этой свободе. Отсюда постоянный бунт протестантов против тех немногих и жалких остатков церковности, которые все еще сохраняются официальными представителями их исповедания.