Бэкетт снова замолчал. На этот раз в глазах его стояли слезы.

— Скот они тоже порвали. Две головы пропало, — продолжил он, когда смог. — А моего мальчика они оставили… разорванным. Вы можете представить, каково находиться в кошмаре, из которого невозможно вырваться? Ты кричишь, скрежещешь зубами, но не можешь проснуться. Вот, как я чувствовал себя в ту ночь. — Он болезненно вздохнул. — Когда Элла добралась до меня, все было уже кончено. Они ушли. Я не успел остановить ее, и она… она увидела, что они сделали с Уиллом. Почти две недели она не могла разговаривать. Ни слова не произносила. Вот, что твари, живущие на той дороге, сделали с моей семьей.

— Черт… — выдохнул Мэтью. Он был шокирован этой историей. — Господи Боже, это ужасно!

— Да, — согласился Бэкетт. — Эти твари… они могли учуять нас по запаху, они устроили нам отвлекающий маневр с помощью скота. Меня не покидает мысль, что… если бы Уилл не подстрелил одного из них, они бы его не убили. Тот, что сидел у меня на спине… он мог убить меня в мгновение ока, но не сделал этого. Как я уже сказал, они умны. И хитры. Но, Боже, каким существом нужно быть, чтобы получать от кровопролития такое удовольствие? — Он покачал головой. — Мы похоронили Уилла — то, что от него осталось, — и покинули ферму. Собирались переехать в Нью-Йорк, но семейство наших знакомцев, которые держали эту таверну, как раз выставило ее на продажу. Элла не хотела оставаться так близко к тому месту, где с нами приключился этот ужас, но зато… так мы можем чаще бывать на могиле сына. Я хожу туда. Просто стою там и разговариваю с ним. Но только днем, чтобы к заходу солнца обязательно вернуться домой. — Бэкетт поджал губы. — Сейчас мы хорошо обустроились, у нас неплохая жизнь, нам нравится помогать путешественникам. Мы делаем доброе дело и получаем за него хорошие деньги. У нас всегда зажжено много свечей. — Он повернулся к жене, которая все еще не двигалась, стоя у мойки. — Прости, Элла, — сказал он. — Я не хотел бередить старые раны, но ты ведь понимаешь, что мы должны были рассказать этому молодому человеку об опасностях, которые могут его подстерегать? — Он посмотрел на Мэтью через стол. Глаза его раскраснелись. — Это было около двадцати лет тому назад. А мне иногда кажется, что все случилось прошлой ночью. Вы можете себе это представить?

— Едва ли. — Мэтью сглотнул тяжелый ком. — Но… вы почему-то говорили о неких тварях, которые на вас напали. Вы ведь видели их. Раве это были не волки?

— Я и в самом деле не знаю, кем они были. Могу также сказать вам… знаете, я ведь научился понимать языки некоторых индейцев. Как выяснилось, некоторые из них и по-английски неплохо говорят. Так вот, на их языке слово «проклятый» значит то же самое, что «больной». Вот, как они называют эту дорогу. Она больна. И, если вы отправитесь к речным утесам этой дорогой и не достигнете пустого дома до наступления темноты, даже если будете идти в сумерках, вас ждет ад. Отправляться туда — безумие. Или самоубийство. Никто там не живет, хотя индейцы говорят, что до сих пор слышат вой где-то в лесу, когда на небо восходит полная луна. Эти твари все еще там, Мэтью. Даже двадцать лет спустя. — Бэкетт отклонился на своем сиденье. — Так что… теперь вы все знаете.

Мэтью не мог найти слов. Конверт, лежащий в его внутреннем кармане, вдруг показался тяжелым, как надгробная плита. А те десять фунтов, что фон Айссен заплатил ему — это, что, выплата Харону?

— Что ж, жена моя, ты устроила нам прекрасный пир, — сказал Бэкетт, меняя тему, хотя придать голосу былую непринужденность ему не удалось. — Мэтью, давайте посидим у камина в передней комнате. А вы расскажете мне, зачем вам все-таки понадобилось ехать в этот дом.

— Это нарыв на теле земли, — повторила Элла.

Когда Мэтью — в уютном свете свечей, согретый теплом очага — сидел с Бэкеттами в передней комнате, он чувствовал себя ужасно, скованный своей клятвой.

Ехать или не ехать? Сказать или не сказать?

— Меня нанял один джентльмен, назвавшийся фон Айссеном, — начал он. — Сказал, что я должен отправиться к его брату и доставить ему послание. Я не могу сказать, что это за послание, я ведь и того, что уже сказал, обещал не разглашать. Ужасно, что я нарушаю клятву, но то, что вы рассказали… — Он покачал головой, предпочитая не заканчивать эту мысль. — Прошу, не просите меня поделиться подробностями. Могу лишь сказать, что доставить послание я должен незамедлительно. И непременно ночью.

Бэкетт снова поднес ко рту трубку. Затянувшись, он выпустил густое облако дыма, которое сдвинулось и потянулось к очагу, стремясь вырваться в дымоход.

— Это смертный приговор, — заключил Бэкетт. — Если вы рискнете и отправитесь к речным утесам, живым вам оттуда не вернуться.

С первыми лучами солнца Мэтью оказался перед лицом тяжкого выбора.

День обещал быть ясным и солнечным. На деревьях щебетали птицы, на небе не было ни облачка, а окружающий лес казался, скорее, таинственным и привлекательным, нежели опасным. Однако Мэтью знал, что через этот дикий клубок густой растительности сможет пробраться только настоящий индеец.

Он не представлял, что ему делать.

Мэтью провел ночь на удобной пуховой перине в одной из комнат таверны, но спокойной эту ночь назвать было никак нельзя. Сон не шел, его одолевала тревога.

Утром он побрился, умылся, сменил сорочку и чулки, а затем позавтракал ветчиной и яйцами. Бэкетты за завтраком держались весело и легко и о своем сыне, почившем много лет назад, не сказали больше ни слова. Как будто вся эта ночная история оказалась не более чем дурным сном.

Мэтью собрал все необходимое в дорожную сумку, надел утепленное пальто, потому что снаружи все еще было прохладно, расплатился с хозяевами одной монетой из гонорара фон Айссена и теперь сидел в седле, прощаясь с Джоэлем и Эллой. Сьюви нетерпеливо фыркала и била копытом о землю.

Что делать?

— Мы надеемся в ближайшее время приехать в Нью-Йорк, — сказал Джоэль, приобняв свою жену. — Вы ведь знаете, женщины любят ходить по магазинам.

— Да, — растерянно пробормотал Мэтью, продолжая мучиться вопросом, что делать.

— Доброго вам пути, — пожелала Элла. — Очень приятно было провести вечер в вашей компании.

Мэтью не смог не задаться еще одним вопросом: что бы на его месте сделал Хадсон Грейтхауз? По сути, такое задание было ему — юному Мэтью Корбетту — не по зубам. Совсем не по зубам. У него не было опыта для чего-то подобного.

Черт побери! — подумал он. — Не думай, а гони Сьюви обратно в Нью-Йорк так быстро, как только можешь...

И вдруг в голове зазвучал голос, явно принадлежавший Хадсону Грейтхаузу: Ты слабый и тонкий, как глиста.

Джоэль шагнул вперед и погладил Сьюви по шее, после чего поднял взгляд кверху, щурясь от утреннего солнца.

— Вы все же решили поехать туда, не так ли?

— Я… — Мэтью понимал, что теперь и впрямь столкнулся с вопросом жизни и смерти. Собственных жизни и смерти. Но у него ведь было два пистолета! Разве они не помогут ему, в случае чего, держать оборону с наступлением темноты? И все же… у Джоэля и его сына было два мушкета. Разве это их спасло?

Ответ прозвучал раньше, чем Мэтью успел осознать, что произносит его:

— Я должен.

— Я пытался, — сокрушенно вздохнул Джоэль. Он еще раз погладил Сьюви по шее и отступил, став рядом со своей женой. Их лица сделались пустыми, как непроницаемые маски. Они действительно пытались его отговорить. — Удачи вам, — сказал Джоэль Бэкетт и отвернулся. Элла последовала его примеру.

Мэтью направил Сьюви на север.

Вскоре он вышел на небольшой тракт — достаточно широкий, если учесть, что это не основная дорога. С обеих сторон лес казался настолько густым, что солнце едва пробивалось через него своими настойчивыми лучами. Через некоторое время свет превратился в зеленую дымку, испещренную красными и оранжевыми вспышками древесной листвы, смыкавшейся в двадцати футах над головой Мэтью. В воздухе пахло не свежестью, а подгнившей сыростью из-за разложения виноградных лоз.