– Все, пришли! Здесь и остановимся, – скомандовал Зубарев и указал пальцем на небольшую симпатичную полянку, лежавшую слева от их пути. – Юлька, Муха, берите палатку и ставьте ее вон, между теми соснами. Остальные, давайте быстренько за ветками для костра.

Колямбо оторопел от столь энергичного развертывания лагеря. И на минуту выпал из течения происходящего вокруг. Устанавливать палатку он все равно не умел, а Сапрофеня и Димка настолько быстро где-то насобирали мелких веток, что их было вполне достаточно для разведения огня. Он еще немного с тупым видом постоял, наблюдая за стараниями сестер. И решив, что тоже надо заняться хоть чем-нибудь полезным, устремился к Димке, который невдалеке обдирал кустарники.

Однако противные заросли не спешили ему отдавать собственные конечности. Колямбо с большой натугой откручивал крепкую ветвь уже вторую минуту к ряду, не понимая, каким образом Димке удается так быстро с ними расправляться.

– Ты не живые ветки крути, а сушняк обламывай. – Посоветовал Димка, наблюдая за тщетными потугами товарища. – Так ты до утра крутить будешь.

– А кто из них сушняк?

– Ну, видишь, вот эти, ветки помельче, уже отмерли. Их и ломай. – Он подошел к кусту, с которым упражнялся Колямбо и легко, одной рукой, обломал небольшую ветвь. – На, возьми. Понял, какие нужно?

– Ну, понял, – согласился Колямбо и потянулся за новым объектом.

Вскоре посреди поляны выросла большая куча мелких хворостин, и вернувшийся с разведки близлежащих окрестностей Зубарев, приступил к разведению костра. У Мухи и Юльки, кажется, возникли определенные проблемы с палаткой, для чего к ним были отправлены «на подхват» Димка с Сапрофеней.

– А ты, Колямбо, никуда не уходи, – проговорил Олег, аккуратно поддувая в зачавшийся в недрах костерка огонек. – Сейчас пойдем с тобой деревья пилить. Кстати, доставай пока пилу.

– А где она, – поинтересовался Колямбо, заинтригованный скорым необычным занятием.

– Она у Юльки в рюкзаке в коричневом чехле, который в целлофан обернут.

Колямбо осторожно достал двуручную пилу из чехла и легонько попробовал остроту ее зубов. Пилить он, конечно, умел. В своей жизни не раз пилил на уроках труда. Но так, чтобы прямо здоровые сосны. Да уж, это занятие куда интереснее растягивания палатки, которая все никак не хотела устанавливаться и уже в третий раз упала, накрыв под собой Юльку.

– Давай же, Егорыч, давай, некогда валяться! – Умоляющий тон принадлежал человеку средних лет, за тяжелым зимним тулупом которого висела потертая охотничья двустволка.

– Не торопи меня, Андрей, – пыхтел уставший Егорыч, медленно поднимаясь со снега. – Уже немолод я. Вот и спотыкаюсь.

– Ну, не успеем же, ведь все заберут, сволочи! Все наши труды пропадут! Ты вспомни, как мы эти мешки таскали!

– Да уж помню, – огорченно пробурчал Егорыч. Он стряхнул с колен налипший снег и двинулся за компаньоном. – Да чего только таскали-то? Ты вспомни, как мы этот хлебушек взращивали. Это ж не приведи господь, на такой-то земле, где одни камни да коряги!

– Ну, так и пойдем быстрее, осталось верст десять. Надо до вечера успеть. – Андрей взглянул на блеклый диск зимнего солнца, висевшего чуть выше верхушек окружающих сосен. – Если не успеем из сторожки перепрятать… Эх! – от отчаяния и злобы он махнул кулаком. – Откуда только эти собаки появились! Итак, уже пол Урала обобрали. Теперь за нас взялись.

– Да. Жили до энтой ихней революции, жили. – Егорыч на ходу поправил свалившуюся на бок ушанку. – И нормально я даже скажу, жили. Работали, пахали, косили, охотились. И на тебе, советская власть. Понаехали тут со своею продразверсткой. Последнюю корову им отдай, последний мешок муки тоже отдай, а то в стране голод, в столицах вообще жрать нечего.

– Это им-то нечего? – встрепенулся Андрей.

– Ну, не знаю, так говорят. – Егорыч угрюмо пожевал усы. – А почему ж это я должен свое отдавать, моим потом политое?

– Егорыч, ты лучше давай меньше болтай, больше двигай. Они, кажись, с Тургояка направляются, до вечера, конечно, вряд ли доберутся. Но все же.

– А какого же черта им наш поселок понадобился?

– Ну, чего ты, не понимаешь, что ли? В Тургояке поживы взяли, теперь повеселиться надо. А в Златоусте громко гулять не с руки. Вот и решили на ночь в лесном поселке остановиться, там пирушку закатить. Ну, а на следующий день уже в город.

– Вот незадача, – выдохнул Егорыч, одновременно споткнувшись об один из камней, что являлись неотъемлемой частью Старой Киалимской дороги.

Андрей недовольно поглядел, как старика качнуло в сторону, и он снова чуть не улетел в сугроб.

– Слушай, ты что, опять сивуху гонял с утра?

– Да, ничего я не гонял, – отмахнулся старик. – Нехорошо мне сегодня что-то, понимаешь? Да и вчера тоже нехорошо было. – Егорыч мученически взглянул на чистое ясное небо, безмятежно расстилавшееся над их головами. – Опять приступы начались.

– Какие там у тебя приступы? – Андрей ехидно улыбнулся. – Знаю я твои приступы. Не вчера, так позавчера пил весь день, наверное.

– Не-е. Это другое. Это, как бы тебе сказать. Болезнь такая, наш врач говорит, психическая. – Егорыч на секунду задумался, сощурив глаза и пытаясь подобрать нужные слова, чтобы Андрей понял его. – Вот я могу идти, идти и вдруг бах… начинаю понимать, что я это уже видел. Видел то, что у меня сейчас перед глазами.

Андрей недоуменно поднял бровь.

– Ну, старик, удивил. Я много чего по сто раз вижу каждый день.

– Да нет, – перебил его Егорыч. – Не так. Я-то, как бы вижу все в точности до мелочей, понимаешь?

Андрей, по-прежнему стараясь быстро шагать, пожал на ходу плечами.

– Нет, не особо.

Егорыч посопел, но решил все-таки попытаться объяснить.

– Ну, вот смотри, например, остановились бы мы сейчас и повернулись вон к той елке. – Он показал на небольшое молодое деревце, немного выбившееся из общей массы леса и стоявшее почти у самой тропы. – Ведь именно так же, след в след, ты вряд ли когда-нибудь встанешь, все равно какая-нибудь разница будет.

– Ну, положим, действительно, не встану так ровно.

– То-то и оно. А мне иногда кажется, что я как раз и вижу все так, как когда-то якобы это уже видел.

Андрей недопонял старика.

– Почему якобы?

– Да потому, что совсем не обязательно, будто я эту картину, ну, я имею в виду картину перед глазами, уже видел раньше.

– То есть и в совершенно незнакомом месте может возникнуть такая оказия? – Андрея заметно забавлял рассказ старика. – Слушай, да ты просто чародей!

– Да, какой там чародей! – разозлился Егорыч. – Иди ты, знаешь!

– Ладно, ладно, чего взъелся. Это я пошутил.

– Хреново ты пошутил. У меня в такие моменты голова кружиться начинает, и я в обморок бухаюсь, не всегда правда, но часто. – Егорыч немного подумал и добавил. – А знаешь, во время этих приступов, как их врач называл, у меня ощущения такие… Вроде бы и плохо становится, но вроде и приятно, как будто в прошлое невзначай заглядываешь. Ну, не знаю, как тебе объяснить.

Минуту они шли молча, слушая, как мерно поскрипывает снег у них под ногами.

– Да, – вспомнил Егорыч. – А болезнь эта, психическая, называется… – Он снова наморщил лоб, пытаясь вспомнить точное название. – Дежа ву, какая та. Это вроде как по-французски.

– Французы ей болеют, что ли? – усмехнулся Андрей.

– Того не знаю, этот врач мне много всяких болезней заумных перечислял, и как-то все не по-нашенски называются. Я же говорю, психическая. Это болезни для умников, а они все по Европам шатаются.

Андрей покивал головой, то ли соглашаясь, что все умники в Европе живут, то ли в знак того, что понял, о чем старик ему толковал, и вдруг резко дернулся, будто что-то вспомнил.

– Слушай, а воды-то мы взяли?

Егорыч скривил губы и постучал три раза себя по лбу.

– Эх, забыли, а! И, как назло, ни одного ручья. – Он посмотрел в левую сторону от тропинки, туда, где в этих местах обычно протекал чистый предгорный ручеек.