Мирная жизнь продолжалась три месяца и была прервана в начале мая телефонным звонком.

Было около одиннадцати часов утра. Я успел отвести Азарику в школу и уединился в лаборатории с очередным экспериментальным зельем. Услышав противное треньканье — а звонок телефона был слышен в любом конце мэнора, — я бросил на закипающий котел чары Стазиса и переместился в кабинет. Подняв трубку, я нарочито спокойно произнес:

— Алло. Доктор Грейнджер у аппарата.

— Северус…

Вопреки моим ожиданиям это была не учительница Азарики, на другом конце провода почти рыдала Петуния Дурсль.

— Северус, пожалуйста, приходи! Я не знаю, что мне делать!

— Петуния, без паники, через пять минут буду у тебя.

Не помня себя от беспокойства, я выскочил из дома и аппарировал в Литтл Уингинг.

Я совершенно не представлял, что могло так сильно расстроить всегда спокойную Петунию. Насколько я помню, лишь однажды за все наше знакомство мне довелось увидеть миссис Дурсль в расстроенных чувствах. И это еще мягко сказано. Но тот памятный случай был скорее комическим, несмотря на весь праведный гнев сестры Лили.

<empty-line>

Это произошло примерно за год до описываемых событий. Я мирно трудился в лаборатории, а отец как раз отправился в Мексику за очередным артефактом для изучения. Проводить занятия мы оба предпочитали в Принц-мэноре, навещая Багряный Чертог лишь в крайнем случае, так что ему иногда приходилось таскать драгоценные артефакты буквально с другого конца света. Просто ни мне, ни лорду Эварду не нравилась атмосфера мексиканского мэнора и мы не хотели оставаться там дольше необходимого. И вряд ли это положение вещей могло измениться в дальнейшем. Несмотря на свой титул Красного Принца, я не чувствовал никакой привязанности к собственному мэнору, продолжал жить в покоях Наследника рода, где чувствовал себя вполне комфортно. Будь у меня жена, семья, я, возможно, и захотел бы со временем отделиться от опеки отца, но пока положение вещей меня вполне устраивало.

Так вот, мой очередной эксперимент был прерван сигналом охранных чар. На время своего отсутствия отец перебрасывал бразды правления на меня. Прислушавшись, я смог разобрать, что опасность угрожает не Принц-мэнору, а дому Дурслей. Это было явно не нападение извне, сигнал опасности был слишком слабым, скорее, внутреннее возмущение. Я тут же рванул на аппарационную площадку, решив разобраться со всем на месте.

Оказавшись за домом четы Дурсль, я накинул чары невидимости и осторожно прошел во двор. Честно говоря, больше всего я опасался, что обнаружу в доме Дамблдора. До сих пор у нас, правда, не было причин для беспокойства. На обязательных встречах раз в полгода, согласно контракта, он ни разу не сделал ни малейшего намека о своей осведомленности по поводу моего вмешательства в судьбу Гарри. Напортив, на все вопросы о жизни сына Лили отвечал неизменными уверениями в полной безопасности мальчика и старался перевести разговор на другую тему. К тому же, судя по следящим чарам вокруг дома Дурслей, сам директор ни разу не посещал ребенка лично, вполне довольствуясь докладами миссис Фигг. Добрейшей, между прочим, женщины. Она же неоднократно указывала ему на излишне суровое отношение Дурслей к ребенку, что четко вписывалось в тайные планы Дамблдора. Да и зеркало в коридоре Дурслей показывало слегка затюканного, но вполне здорового мальчика. Словом, бдительность директора была усыплена очень тщательно. Но чем черт не шутит? Возможно, он решил удостовериться в правильном воспитании ребенка лично, а Петуния не удержалась и закатила ему скандал? Это было бы полным провалом, не мог же я наложить Обливиайт на самого Светлого мага. Силенок на это у меня точно не хватит.

Итак, предполагая самое худшее, я открыл дверь черного хода и вошел в коридор. Шум бьющейся посуды, доносившийся из холла, заставил меня отбросить осторожность, и через секунду я стал свидетелем совершенно невероятной сцены.

Под лестницей, ведущей на второй этаж, стоял Вернон Дурсль и тщетно старался прикрыться своим кожаным портфелем от разнообразных предметов, летящих на него с верхней площадки. Там в бешенстве металась достойная миссис Дурсль и яростно швыряла в своего благоверного его же вещами. Весь холл уже был засыпан брюками, пиджаками, драгоценными ямайскими сигарами, флаконами туалетной воды и парадными туфлями. А с величественных оленьих рогов, укрепленных над дверью, плавно покачиваясь, свисали огромные белоснежные трусы хозяина дома, словно флаг полной капитуляции. В момент моего появления в ход уже пошла тяжелая артиллерия из книг и клюшек для гольфа. Вся эта канонада сопровождалась пронзительным криком Петунии, по-моему, иногда она даже переходила на ультразвук:

— Мерзавец! Сволочь! Садист! Живодер! Чтоб ноги твоей не было в этом доме! Вон отсюда! Если ты хоть на шаг приблизишься к детям, я тебе глаза выцарапаю! Негодяй! Забирай свое барахло!

Еще одна клюшка со звоном прокатилась по полу и остановилась, только упершись в мой ботинок. Пора было вмешаться в эти семейные разборки, грозившие перерасти в полномасштабные военные действия.

— Я прошу прощения, но что здесь происходит? — снимая с себя чары невидимости, поинтересовался я.

Вернон осторожно выглянул из-под портфеля, а Петуния, заметив меня, опустила руку с очередной клюшкой.

— Северус! — со слезами в голосе воскликнула она, сбегая вниз, и схватила меня за руку:

— Северус, этот негодяй выпорол детей! Мальчики получили психологическую травму! Он их ударил, Северус!

Я удивлённо посмотрел в сторону совсем поникшего Дурсля. На садиста и душегуба он был похож меньше всего. Что же здесь произошло? Я сравнительно недавно познакомился с мужем Петунии, но за это время успел проникнутся к нему уважением. Он был спокойным и добродушным человеком. И поверить, что он способен ударить ребенка без веских причин, было сложно.

Кстати, о детях. Что-то не видно виновников всей этой заварухи. Но тут мое внимание привлекла чуть приоткрывшаяся дверь кладовки. Из-за нее осторожно выглянули две насмерть перепуганные физиономии. Так, главное, не напугать детей еще больше. Но только эта здравая мысль сформировалась в голове и я собрался осторожно расспросить Вернона о причинах инцидента, как Гарри, воспользовавшись затишьем в скандале, проворно выскочил из-за двери и умоляюще проговорил, обращаясь к тетке:

— Мама, пожалуйста, не прогоняй папу! Не надо! Это я во всем виноват!

Затем, не дожидаясь ее ответа, Поттер сорвался с места и с размаха вцепился в оторопевшего Дурсля.

— Папочка, прости меня, я больше не буду!

И он заревел, уткнувшись головой в обширный живот новоявленного отца.

— Мамочка, пожалуйста, не прогоняй папу!— в свою очередь завопил Дадли и вцепился в Вернона с другой стороны.

Миссис Дурсль застыла, словно соляной столп, не в силах вымолвить ни слова. Да уж, Гарри выбрал очень удачный случай, чтобы впервые назвать ее матерью, а Вернона отцом. Хотя и говорить он стал сравнительно недавно.

— По-моему, они больше переживают от твоего крика, Петуния, чем от травм, — наконец выдавил я из себя первое, что пришло мне на ум. То, что мальчишки вовсе не обижены на грубое обращение со стороны главы семейства, было понятно без лишних слов. Однако хотелось все же прояснить ситуацию до конца.

— Вернон, это, конечно, не мое дело, но может быть, ты объяснишь, что у вас произошло?

Толстяк только пожал плечами, растерянно прижимая к себе двух ревущих пацанов. Помолчав с минуту, он наконец вздохнул и нехотя пояснил:

— Я выловил их, когда они выезжали на моей машине. Сам, конечно, виноват, не спрятал ее с вечера в гараж. А утром за мной коллега заехал. Вот и стояла она целый день во дворе. В общем, только я за калитку, смотрю: машина к воротам едет. А из-за руля голова Гарри чуть видна. Потом стало ясно: Гарри рулил, а Дадли педали нажимал. Паршивцы.

“Додумались же до такого”.

Вернон мягко взъерошил волосы всхлипывающих мальчишек и продолжил: