Воздух на крыше был прохладнее, здание было выше соседних. Бетонная стена окружала периметр, создавая ощущение изолированности, и именно за этим я приходил сюда. Я сидел в своем шезлонге, смотрел на небо, воображая, что вижу звезды.

Этим я и занимался сейчас.

Я разложил шезлонг и растянулся на нем, сложа руки за головой. Гнев, который закипел во мне так быстро в доме Нилов, теперь приносил мне только смятение и боль. Я не хотел чувствовать ничего из этого. Почему я не могу быть человеком «которому-похер-на-все»? Почему я не мог иметь «длительные-необременительные-ничего-незначащие-отношения» с кем-то?

Все сводилось к одному: я был виновен в том, что слишком много переживал, а Вайпер — в том, что не переживал ни о чем.

ГЛАВА 39

ВАЙПЕР

Спустя три часа после того, как молча наблюдал удаляющуюся спину Хейло, я стоял напротив двери в его квартиру. Если бы кто-нибудь спросил, как я здесь оказался, я не смог бы ответить.

Пытаясь найти наглость постучать, я уставился на облупившуюся краску в левом углу двери.

После нашей эпичной битвы перед домом мамы я решил, что нет необходимости быть мудаком со всеми, и заставил себя вернуться внутрь, чтобы съесть немного торта, на приготовление которого мама убила полдня. Мама была достаточно мудрой и не стала пытать меня по поводу унылого настроения, которое только усугубилось после возвращения с «перекура». Затем я поцеловал ее, пожелал спокойной ночи и направился к станции. По дороге планировал остановиться у винного магазина, купить дешевый виски, чтобы заглушить слова, которые снова и снова крутились в моей голове.

Мои слова. Его слова. Все ужасные слова, произнесенные нами в пылу этого побоища. Мы оба выжили, но остались изрядно покалеченными. Еще никогда я не испытывал такой боли. За все эти годы я стал профессором похуизма. Но с того момента, когда Ангел отстранился от меня за столом доме моего детства и до финальных: «ты совершаешь ошибку», я пустил первую кровь. Я не стал останавливать ее, рана кровоточила, и я оцепенел, пребывая в состоянии шока. Блядь, что я натворил? С собой, с нами. И я понял, мне не нужен алкоголь, потому что без Хейло не хотелось чувствовать, блядь, ничего.

Подняв руку, я постучал и стал ждать. Я понятия не имел, что собираюсь сказать, когда Ангел откроет дверь — если он ее откроет, — но очевидно, что я не просто так находился на пороге его квартиры.

Никто, однако, мне не открыл, и никаких движений за дверью не было слышно. Я постучал вновь, на этот раз громче, решив увидеться с Хейло во что бы то ни стало — я был готов провести ночь на коврике у его двери.

Боже, я чувствовал, как болит что-то в груди. Возможно, мое сердце. И если бы ранее я не вырвал его из груди и не бросил на землю, то испугался, что у меня может случиться сердечный приступ. Я был готов на любую сделку с кем угодно, лишь бы Хейло открыл дверь.

Прошло пять, десять, пятнадцать гребанных минут, а дверь все так же оставалась закрытой. Я чертыхнулся и ударил ладонью по ней. Блядь. А чего я ожидал? Каждое мое долбанное слово отталкивало Хейло все дальше от меня, и после этого он должен открыть мне и пригласить внутрь? Черт, я понял, что не знаю, почему нахожусь там, где нахожусь. Пока мы разговаривали возле дома мамы, все сказанное мной имело смысл, но теперь — нет.

Я сделал шаг назад, развернулся и заскользил вниз по дверному полотну на задницу. Какое-то движение на пожарной лестнице привлекло мое внимание. Показался Хейло и, встретившись со мной глазами, застыл на месте. Он схватился за дверь позади себя, выражение шока на его лице сменилось презрением. Он отступил, распахнул дверь и прежде, чем она закрылась, рванул вверх по лестнице.

Ни о чем не думая, я устремился следом. Мне хотелось только одного — бежать за ним, видеть его, приблизиться к нему, я взял след Хейло, словно гончие ада наступали мне на пятки. Я толкнул дверь и ворвался на лестничную клетку, дверь позади меня с грохотом захлопнулась. Хейло оказался в одном лестничном пролете от меня. Он стоял неподвижно, крепко держась за металлические перила, пока мы вели молчаливую борьбу взглядами. Дыхание у него было тяжелым. Даже находясь на расстоянии в один этаж, в столь замкнутом пространстве, я слышал, как вздымалась и опадала его грудь. Я бросил взгляд на ступеньки, затем — на него. Полагаю, в тот же миг мои намерения стали явными, потому что Ангел неожиданно пришел в движение. Наверх.

Хейло бросился на ступеньки следующего пролета, пока я поднимался по первому, и быстро преодолел два лестничных пролета. Но у меня было преимущество: я не оглядывался и не останавливался посмотреть вниз. Я видел расстояние между нами, а Хейло — нет. Каждый раз, оглядываясь назад, чтобы определить мое местоположение, он замедлялся. Так мы добрались до последних ступенек, и я преодолел их. Ангел почти выбежал на крышу, к свободе, но как только его рука опустилась на дверную ручку, я потянулся к нему и схватил за запястье.

Контакт прошиб электрическим разрядом все мое тело, и тело Хейло — тоже, судя по тому, как он повернул голову. Я воспользовался его замешательством. Сильнее стиснув его запястье, дернул Хейло так, что мы оказались друг напротив друга, и притянул его к себе.

Ангел сжал мои пальцы и отцепил их от своей руки, но я вновь перехватил его и привлек к себе с такой силой, что он споткнулся, вскинув руку. Когда Хейло коснулся ладонью моей груди прямо над сердцем, в голове промелькнула мысль: может ли он ощутить его бешенный стук. Я задавался вопросом, знал ли Ангел, что мое сердце так бьется из-за него, пусть ему и было уже все равно. А потом Хейло поднял голову. В его глазах вспыхнула ярость, он буквально вонзил пальцы мне в грудь и оттолкнул меня, застигнув врасплох. Моя хватка ослабла, и он выдернул руку. Хейло отступил назад, прожигая меня «пошел-ты-на-хер» взглядом, которого я никогда не видел прежде. Затем протянул руку к двери и взялся за дверную ручку.

Хейло развернулся, открыл дверь и выскочил наружу. Казалось бы, прямой посыл «отвали», но я пошел следом. Видимо, я был одержим или типа того, потому что не собирался позволить Ангелу уйти от меня. Мне нужно было прикоснуться к нему, поговорить с ним и каким-то образом заставить его понять, что все ужасные слова, произнесенные мной сегодня, были сказаны для его блага. Я сделал это лишь для него.

Хейло застыл недалеко от меня. Он стоял спиной ко мне, изучая взглядом городские огни, и его послание было очевидным: уходи. Когда я приблизился, плечи Ангела напряглись.

На кончике языка вертелись слова. Те, что я никогда никому не говорил: прости меня. Десять букв, два слова, и, все же, из всех возможных произнести их было тяжелее всего.

Хейло по-прежнему стоял спиной ко мне. Я подошел к нему и, хотя не прикоснулся, он отшатнулся от меня как от чумного. Не давая ему возможности сбежать, я схватил его за руку и развернул к себе, приложив спиной к бетонной стене. Необходимо было завладеть его вниманием, отрезать все пути к отступлению, поэтому я запер его, прижавшись бедрами.

Не будь этих последних часов, Хейло обрадовала бы такая перестановка. Но с тех пор, как я ушел и послал все к чертям, ему уже не нравилось положение наших тел. Хейло напрягся, грудь у него резко вздымалась и опадала, словно из-за близости ко мне ему не хватало воздуха. Он не глядел на меня. Мы стояли нос к носу, и все же он смотрел куда угодно, только не на меня.

Я прихватил Ангела за подбородок в ожидании его взгляда. Сначала он отказывался, но я был достаточно терпелив, и вскоре бледно-зеленые глаза, наконец, замерли на мне. Я открыл рот, чтобы произнести эти два слова, десять букв, но Хейло высвободил руку и приложил ладонь к моему рту.

Ошеломленный, я уставился на него. Он покачал головой, не желая слушать меня, не желая внимать моим извинениям. Я сегодня сказал больше, чем он хотел услышать. И если ранее я считал себя самым большим долбанным мудаком на планете, то новое чувство ошпарило меня. Потому что в глазах Хейло отражалась не только ярость, которую он мог направить на меня. Нет, в этом огне кружилась более доминирующая эмоция — боль.