― Ты перестанешь с ним встречаться, ― с нескрываемой ревностью произносит Давид. Талия щурит глаза. Из самых их глубин на Эрденко смотрят морские чудовища. И им ― не Талии, а именно им ― он уступает. ― Последняя встреча. Сегодня. Завтра идем на этот твой пикник и возвращаемся в город ― меня тошнит от этого мерзкого городка. Ты все поняла?
Талии действительно смешно от того, что Давид считает, будто владеет ситуацией. Он мог сколько угодно думать, что Талия Янссен-Лавр меркантильная сучка, готовая раздвигать ноги ради денег. В последствии, именно это мнение его и погубит. Талия невольно присматривается к его шеи, представляя, как Роман будет рвать его на части. За то, что ублюдок делал с ней, зная, что она не может дать отпор.
― Договорились, ― произносит она. ― Сегодня я ночую у Романа.
Давид смотрит с какой-то яростью, но в глазах Талии все те же морские чудовища, которым простой человек уступает. Мужчина обреченно кивает. Талия берет рюкзак с вещами и выходит, даже не посмотрев на Романа и Питера, которые притаились в кустах под окнами. Годфри тихо, неразборчиво выругался и выполз из кустов, буквально на четвереньках. Свет на кухне погас, и чуткий слух упыря уловил, как ублюдок стал подниматься на вверх. Роман выпрямился и поспешил догнать Талию, которая остановилась за поворотом.
Питер вынырнул из «засады» через пару минут после Романа, но направился в другую сторону ― Тал и Годфри надо было побыть одним. Лавр-Янссен ему нравилась, даже очень. Она была милой, веселой, очень остроумной, но, как и у него, и у Романа, под фасадом обычности была тонкая, сломленная натура. Монстр, как и они сами. Наверное, именно по этой причине Питер согласился учувствовать в этой затеи ― он не хотел, чтобы с его подругой обращались подобным образом.
Питер Руманчек закуривает.
Роман приближаете к Талии, и они идут вместе по дороге. Девушка засунула руки в карманы, думав о чем-то своем, не говоря Роману ничего. Годфри косится на Талию, после чего оказывается немного ближе к ней, обнимая за талию. Тал усмехается и обвивает рукой торс парня.
― Предвкушаешь? ― спрашивает она. Роман усмехается.
― Как вырву глотку этому ублюдку, который насиловал тебя почти год? ― парень зло скрипит зубами, усмехаясь. ― Конечно.
Талия улыбается. Она не думает о том, что будет с Фергусом после смерти брата ― она за себя боится больше, хотя очевидно, что Годфри не позволит, чтобы с ней что-то случилось. Снова.
Что такое любовь монстра? Это чувство глубокой, самоотверженной, сердечной привязанности. До определенного момента, ни Роман, ни Талия не подозревали, что представляет собой это чувство. Пока не встретили друг друга, монстра, что полюбил другого, бескорыстно и самопожертвенно. Полюбили обе стороны. Темную и светлую. Готовые защищать и оберегать свое от любых недугов и внешних угроз. Ради одной цели. Просто быть рядом.
Талия устало наклоняется голову на плечо Романа, замедляя шаг.
― Мы можем вернуться в гостиницу, ― мягко говорит упырь. Талия кивает.
― Ненавижу неделю, предшествующую празднику, ― сообщает Талия, говоря о грядущем Дне Святой Троицы. ― - Такая слабость во всем теле, хочется то ли спать, толи есть.
Роман обеспокоенно посмотрел на девушку. На шее у нее стали появляться тонкие полоски.
― Ты же помнишь, что не должна….
― Помню, помню. Не бойся, я не сорвусь, ― обещает Талия. Она смотрит на улицы с каким-то отстраненным интересом, словно с каждым шагом вспоминает старое время. Они с Романом довольно часто так гуляли ― ей вход в дом Годфри был заказан. Помнит, как она убегала от него под дождем, а он ―догонял. Помнит, как он разорвал буквально на куски парня, который ударил ее по заднице. Помнит, как впервые услышала о страшном диагнозе от Прайса, о том, что будет, если она сорвется…
― Мы все сделаем быстро, и ты будешь свободна, ― внезапно добавляет Роман. Талия поднимает на него глаза.
― Ты говоришь это себе или мне? ― уточняет она.
― Нам обоим.
Талия ухмыляется.
― Несмотря на то, что мы делали… Знаю, у нас плохо получалось, но мы действительно любили, Роман.
— И эта любовь причинила нам слишком много боли. Все переменилось. Мы переменились…полагаешь, мы снова сможешь стать семьей? Простить друг друга? Стать прежними?
— Да, я в это верю. В конце концов, иначе меня бы здесь не было. Как и тебя.
Роман улыбается. Талия смотрит на него, и в темных глазах мелькает что-то новое, словно она впервые видит его улыбка.
― В тебе что-то изменилось, Роман.
― Что именно?
– Не знаю… Взгляд. Я помню тебя раздраженным, гневным. А сейчас ты сидишь передо мной такой спокойный и равнодушный, и мне становится ещё страшнее. Раньше я хотя бы могла представить, чего ожидать от тебя, а сейчас… ты стал другим. Ты словно с того света явился…
– Отчасти так и есть, ― Роман убрал руку и повернулся к Талии лицом. ― Я хочу начать новую жизнь, но без тебя в этом нет смысла. Уедем вместе. Когда все это закончится.
– Куда, Роман?
Роман широко расставил руки и улыбнулся.
― Куда? Да, куда угодно. Начиная с Хум в Хорватии и заканчивая Чунцин в Китае. Перед нами открыт весь мир, и у нас чертовски много времени, чтобы посмотреть его.
Талия улыбается и смеется. Он сверлит её взглядом, прожигая кожу. Он громко дышит, привлекал её внимание.
Талия будто кукла, её фарфорово-белая кожа, розоватые губы и большие черными глазами, обладающие пронзительным взглядом, что ей никогда нельзя соврать — так манило Романа, что он не мог видеть её более ни с кем.
Роман будто кукловод, он знал, где и когда будет Талия, что она предпочитает в одежде или пище, и что она никогда не ослушается его.
Кукла попала к кукловоду, что полюбил её, но возможна ли эта любовь, если у неё тысяча препятствий?
Годфри быстро оттесняет Лавр-Янссен в какой-то темный переулок и целует, нежно и аккуратно, боясь, что это сладкое мгновение, которое он так ждал, быстро исчезнет. Он знал, что быть мужчиной трудно. Еще труднее сдерживать своего хищника, когда мысли заставляют тебя вернуться в первобытное состояние, и велят тебе взять желаемое, но ты держишься, как только можешь. До последнего.
На краю, на острие стального клинка, на грани, за которой скрывается вечная полночь. Больше не существует «хорошо» и «плохо». Есть только он. Его голос, проникающий под кожу. Его взгляд, лишающий гордости. Его прикосновения, дарующие боль и наслаждение.
Он умирает. Задыхается в собственных чувствах, непривычных и пугающих. Тонет где-то в собственной грязной душе и пытается схватить кого-то, чтобы его вытащили из этого омута, иначе он затащит всех с собою. В собственный пустой ад.
☩ ☨ ☦ ✙ ✚ ✛ ✜ ✝ ✞ ✠ † ┿
Талия нервничает.
Ладно, если быть честными, у Талии пиздецки быстро сдают нервы. Потому что ублюдок откладывал этот пикник, по каким-то неизвестным причинам, и они оказались вдали от города только через три дня ― ночь Троицы была уже завтра, и Талия ощущала себя очень плохо. У нее начинался мандраж ― слух обострился, и любой громкий звук раздражал ее, еда без соли казалось омерзительной. Да что там еда, Лавр-Янссен казалось омерзительной даже простая вода.
С ее русалочьими «проблемами» все происходило очень тяжело. Начиналось все это в Пасху, и длилось пятьдесят дней. Первые две недели мало чем отличались ― первые четырнадцать дней ― мало чем отличались от обычных. Талия начинала больше пить воды, больше времени проводила в душе, да и любые контакты с водой старалась продлить ― даже в бассейн ходила. Без долгого питья ей начинало казаться, что она вот-вот иссохнет и умрет.
Следующая неделя ― двадцать один день ― начиналась с острой потребности в соленой пищи. Талия могла разводить целые пачки соли в воде, а еда начинала казаться отвратительной. С этой недели и до конца Талия почти не ела сладкого, потому что любой десерт заставлял ее выворачивать организм на изнанку. Талия даже прогуливала школу, чтобы подольше проводить время в бассейне ― там был сильный запах хлорки, и это немного облегчало потребность в соли.
