Из-под пальцев Колдуньи вырывается пару еле заметных «нитей» сиреневой магии. Они немного прохладные, приятно обволакивают повреждённый участок кожи. Эдмунд блаженно, украдкой, выдыхает и немного поддается на встречу. Нос от действий Беллы встает на место, но все еще немного побаливает. Судя по хитрым искрам в серо-голубых глазах, могла бы сделать менее болезненно, но просто не собиралась. Решила преподать урок.

− Да, удивительно, что ты сама, Белла, не бросилась в драку. – то ли с сарказмом, то ли с удовольствием от не сверившегося действия, говорит Сьюзен. Питер фыркает, и Сью вспоминает о том, что отчитывала брата – старшего, на минуточку.

Нити магии теперь вьются вокруг рук Рабадаша. Сьюзен уже даже не косится на них, привыкла. Вообще, все со временем смирились с мыслью о том, что такие пустячные фокусы их подруга будет выкидывать часто. Люси же приняла это с особым энтузиазмом. Эдмунд немного скептически, но в ситуациях похожих на эту – а таких становилась все чаще – маленькие чудеса его девушки радовали.

Питер продолжает оправдывается перед Сьюзен:

− Я не мог просто уйти! – но встречая неодобряюще взгляд брата и сестер, вспыхивает, как порох. – А вам разве не противно, когда с вами, как с детьми?

Эдмунд отвечает мгновенно, самым режущим ответом, лишь потому, что он правдив:

− Так мы же и есть дети.

Грейс морщится. Ей всегда было обиднее, тут она понимала Питера. У Юной Колдуньи было такое состояние, словно ей намного больше, чем есть. Она прожила три жизни: Беллатрисы Грейс, которая не подозревала о своем истинном происхождение; Королевы Элизабет Чарующей, которая была любимой женой и матерью, взрослой женщиной; и Беллатрисы Элизабет Грейс, девушкой, которая знала, но была вынуждена скрывать. Эти три состояние словно хотели разорвать изнутри Королеву. Она уж точно не ребенок, не со всеми этими воспоминаниями и не с сиреневыми сполохами, которые обрываются, оставляя на костяшках Рабадаша шрамы.

− Я был Королем! – воскликнул Питер. Белла застонала:

− А я – Королевой! И тут, дорогой братец, сидит еще один Король, царевич и две королевы. Давай не будем поднимать эту тему.

− Уже год прошел. – напоминает Питер, садясь рядом с ними. – Сколько нам еще ждать?

У Грейс создается ощущение, что Питер ее не услышал. Он часто уходил в свои воспоминания, выуживая из памяти образ любимой супруги – Элодии и непослушной дочери Перлиты. А если понимал, что забыл какую-то деталь, бросался к Белле. Та была готова в любое время дня и ночи рассказать заново то, что Король забыл. Наверное, именно из-за ее четкой памяти, Пэванси сплотились вокруг нее. Им нужно было помнить, просто необходимо.

− Ну, а я думаю, что нам надо…

− АЙ!

Белла вскакивает. Сьюзен, как и все, удивленно на нее смотрит. Девушка болезненно поморщилась, потирая бедро.

− Не смешно. – пробормотала она, гневно сверкая глазами. Эдмунд не присматривался, но что-то в них изменилось. – Чем вы меня обожгли?

− Мы?! – воскликнули Рабадаш и Эдмунд одновременно. Они сидели о разные стороны от Беллы и видимо приняли вопрос на свой счет. Пришла запоздалая мысль о том, что им просто не чем было бы ее обжечь, да и незаметно это сделать бы не получилось. Но тут Белла снова пронзительно вскрикнула, словно ее ужалила оса. Под удивленный взгляды друзей, она принялась шипеть и трясущимися руками залезла под пальто, что-то отстёгивая. Люси первая поняла, что возится черноволосая подруга с алетиометром, поэтому ее глаза засверкали надеждой. Неужели…?

Белла, наконец-то отцепившая от себя компас, откинула его на лавочку, потирая руки. Алетиометр был горячим, словно его поддержали над огнем. Занявшись быстрым остужением пострадавших мест, она не сразу обратила внимание на то, что все пятеро смотрят на ее подарок. Привлек ее внимание только восторженный оклик Люси:

− Белла! Смотри, твой компас!

Девушка обернулась. Компас при ударе открыл крышку и теперь демонстрировал быстро крутящиеся стрелки. Высеченные знаки, такие знакомые и неизменившиеся, сверкали по контору темно-сиреневым. Все три стрелки внезапно заняли определённые позиции: одна из них замерла на Солнце, другая на Роге изобилия, а третья указывала на Лошадь.

Белла задохнулась.

Лошадь − был одним из последних знаков, указанных ей.

− Что это значит? – спросил Питер.

Бела нахмурилась. Она помассировала виски, надеясь, что это поможет сосредоточиться.

− Солнце означает власть и истину; Рог изобилия – это осень, радушие, а Лошадь…

− Путешествие и верность. – вставляет Эдмунд. Сьюзен удивленно косится на него, и мальчишка фыркает: − Простите, она все-таки была моей женой.

И тут уже он сам вскакивает с негромким вскриком. Алетиометр обжег и его. Потом Рабадаша, Сьюзен, Питера, и, напоследок – Люси.

Резкий порыв ветра едва ли не сбил Грейс с ног. Она схватилась за Эдмунда, которого поднимающийся ветер тоже пошатнул. Он все поднимался, срывая с платформы валяющиеся бумажки, пакеты. Этот ветер был каким-то тяжелым, он давил; Белла почувствовала, что задыхается. За левую руку – правой она держалась за Эдмунда – схватилась Люси. Они образовали цепочку из шести звений – Рабадаш, Сьюзен, Эдмунд, Белла, Люси и Питер.

− Это похоже на магию! – радостно воскликнула младшая Пэванси. Глаза на секунду застилает белый свет, а когда они вновь могут видеть, понимают, что каменные стены платформ, другие люди, гудки поездов исчезли. Двое Грейс и четыре Пэванси все еще держась за руки и тяжело дыша, очутились в лесу − да таком густом, что ветки деревьев кололись и не давали ступить шагу. Они протерли глаза и глубоко вздохнули.

− Ой, Питер! − воскликнула Люси. − Как ты думаешь, может быть мы вернулись назад в Нарнию?

Белла, не удерживаясь на шатающих ногах, оседает на землю, покрытую травой. Эдмунд крепко держит ее за руку.

========== Пару часов экзальтации ==========

Ищу бету, а пока ПБ мне в помощь

Pov Беллатриса/Элизабет

Наверное, наркоманы чувствуют себя так же, когда вводят в вену иглу. Дурманящие, захватывающее чувство удовольствие, возбуждения – тебя накрывает большой волной. Ты живешь этими секундами, они и есть твоя жизнь. Мир сосредотачивается на этих мгновениях.

Разница в том, что я не наркоманка. Я колдунья, но мои ощущения были такими же.

Экстаз. Возбуждение. Эйфория.

Не от наркотиков, а от магии. Она вновь начала течь по венам вместе с кровью, причем с такой силой, что я ощущала ее физически. Тепло. Словно жар во время болезни, магия нахлынула сначала на щёки, а затем на всё тело. Она разливалась в каждую клеточку, волной опускаясь всё ниже и ниже. Я поняла, что не дышу уже несколько секунд и почувствовала, как по горячему виску течёт капля пота. Пальцы вцепились в зеленую траву, но холодная земля – солнце не могло пробраться сквозь плотный «потолок» из листьев – не могла унять жар. Меня явно лихорадило, но именно эта болезнь была самой желанной.

Магия накрыла днём потоком, словно и вправду была водой. Я захлёбывалась в ней, боялась потеряться, но, тем не менее, страстно этого желала. Весь этот год – острое желание вновь почувствовать себя сильной, великой, всемогущей. Быть собой, осознать, что больше не являешься девочкой из Лондона, а вновь стала Королевой Элизабет Чарующей. И не просто Королевой: матерью старшего из принца и очаровательной принцессы, политиком, колдуньей, сестрой Короля и двух Королев, племянницей женщины, которую ненавидела.

Женой Короля Эдмунда, чьи пальцы сомкнулись на моем плече и чуть сжали, возвращая к реальности. Я подняла голову, смотрев не только вверх-тормашками, но еще и снизу. Глаза Эдмунда светились счастьем, он улыбался, и я не могла не улыбнуться в ответ.

− Все хорошо?

− Да.

С облегчением почувствовал, как жар, охвативший меня несколько минут назад, начал быстро растворяться в воздухе. Дышать становилось легче, я поднялась на ноги. Отряхнула школьную юбку и осмотрелась. Густой лес, деревья создавали сильную тень, сплетаясь ветвями вверху. Был явно день, но точно определить сложно из-за густой растительности.