Мама тогда быстро пошла на поправку – за ней ухаживали, как за королевой. Ее выписали, и вскоре она даже смогла устроиться на работу в почтовое отделение, с бумажками возиться. Но без Гогиной помощи все равно пришлось бы Ленке бросать институт. Но деньги от него приходили регулярно, и раз в неделю он звонил, интересовался как дела у мамы. Та в нем души не чаяла, а Ленке все происходящее казалось каким-то сном. Нереальностью. И вот нереальность сбылась: она, в пене белоснежных кружев, тихо ответила: «Да».

Потом был номер в гостинице, заваленный цветами. Неловкое молчание. А потом… Нет, Гоги не был садистом, но силы своей не сознавал. Когда он просто брал ее за руку, на руке появлялся синяк, а уж в пылу страсти… Ему нравилось тискать ее в своих лапищах, мять… То, что потом по всему телу разливались огромные синие отметины, его забавляло. «У тебя нежная кожа. Вы, женщины, любите, силу».

Ленка терпела, сколько могла, потом, в одну из ночей, попыталась его ударить. Гоги удивился. Тогда она ударила его еще раз, в ответ он сжал ее так, что хрустнули кости. Они катались по ковру, рыча, как два диких зверя, и тогда она впервые испытала некое подобие оргазма и удивилась этому до глубины души. Вот значит, что имели в виду подружки, когда пытались рассказывать про секс. Это открытие боле менее примирило ее с ночами, но вот дни протекали ужасно однообразно.

Пока она училась в институте, это было еще терпимо. В Краснодаре нашелся институт похожего профиля, и она перевелась туда. Днем она сидела на лекциях, вечером занималась домашним хозяйством в их двухкомнатной квартире. Квартиру подарили Гогины родственники на свадьбу. Поначалу ей нравилось заниматься обстановкой, выбирать в магазинах занавесочки, скатерти, полотенца. Но потом… Ей не хватало активных действий, она скучала по тренировкам. Но о спорте не могло быть и речи – Гоги выразился определенно. Его часто не было дома, он-то в тренировках себе не отказывал. Иногда ей хотелось выть от бессилия. Плюнуть и уехать. Домой, к маме… И тут же она представляла себе мамины глаза. «А как же мы, доченька? Сережке учиться надо, ему бы в институт поступить. Без Гогочки мы пропадем…» Мама называла его Гогочкой. Ему нравилось. А она начинала его тихо ненавидеть.

Как-то подруга из института пригласила на день рождение.

– Или со мной или никак, – заявил Гоги.

– Ну, вот еще, – фыркнула она, – тебя не приглашали, у нас девичник.

– Знаю я ваши девичники…

Когда она поняла, что он не шутит, она пришла в ярость.

– Пусти! – вопила она, пытаясь прорваться к двери.

Завязалась настоящая драка. Силы, конечно, были не равны, но она была ловчее и увертливее. Через какое-то время на физиономии у Гоги красовались ярко-красные полосы – следы когтей. Дело кончилось вывихнутой рукой (у нее, конечно) и долгим разговором на кухне.

В итоге Гоги согласился с тем, что так дальше продолжаться не может. И на следующий день она сидела в спортзале, наблюдая, как крепкие парни в белых кимоно валяют друг друга на татами: Гоги теперь не только самбо занимался, но и другими видами восточных единоборств. «Хотя боевое самбо – самый страшный вид», – ухмылялся он, вытирая разбитую губу или нос. Ленка смотрела на него и счастливо улыбалась, вдыхая острый запах пота. Крови и пота она не боялась.

***

В экономике страны происходили разные события – рубль то падал, то поднимался, снова падал, но на их семье это никак не отражалось: Гоги еженедельно выдавал ей сумму на расходы и не просил экономить. По выходным они ехали на рынок и забивали багажник пакетами с едой. Про то, что в стране какой-то очередной кризис Ленка узнала случайно, от соседки, а когда с удивлением спросила об этом мужа, он отмахнулся – ерунда, не бери в голову, дорогая. Где Гоги берет деньги, она понятия не имела, а от вопросов он отшучивался.

Потихоньку она приноровилась к буйному нраву супруга: то чего от Гоги нельзя было добиться никакими уговорами, легко разрешалось в драке. После бурного выяснения отношений, он зализывал ей синяки, она ему, и боле менее приемлемое решение как-то находилось. Не сразу, но все же Гоги разрешил ей участвовать в тренировках. И она начала делать успехи.

Когда она первый раз победила в спарринге здорового парня, Гоги ухмыльнулся и заявил:

– Поддался.

– Ты же все видел, – возразил тренер.

– Куда ты все время уезжаешь? – спросила она как-то мужа. – Только не ври про командировки.

И ему пришлось взять ее с собой. Все оказалось просто: Гоги участвовал в подпольных боях без правил.

Она и раньше догадывалась, чем занимается муж, но сейчас увидела все воочию. И ей понравилось. Здесь легко зарабатывались и не менее легко проигрывались бешеные деньги. Кого здесь только не было: бизнесмены с женами, госчиновники, мафиози всех мастей и прочий люд, желающий быстрого обогащения и острых ощущений. Ленка довольно быстро вписалась в эту пеструю компанию, въехала в тонкости дела и начала управляться с делами мужа не хуже заправского менеджера.

Разными путями она ухитрялась вызнать все о предполагаемом сопернике, его сильные и слабые стороны: не раз ее своевременная информация приносила половину победы. «Твоей жене цены нет», – заявлял тренер. Гоги улыбался и самодовольно клал руку ей на плечо.

Узнав, что она никогда не была на море, Гоги повез ее в Сочи. Стоя на берегу возле самой кромки набегающих с тихим шуршанием волн, Ленка чуть не заплакала от восторга.

– Хочу здесь жить, – заявила она вечером, лежа на широкой кровати номера люкс.

– Прямо здесь? – засмеялся Гоги.

– Хочу дом на берегу моря, – серьезно сказала она. – Как ты думаешь, сколько это может стоить? – Гоги пожал плечами и закатил глаза. – Сколько ты получаешь за бой? А сколько получает Нодар? То-то.

– Нодар – хозяин. Это его бизнес.

– А кто мешает тебе, нам, организовать свой бизнес? Ты же мастер спорта! Мог бы и свою школу открыть.

– Чтоб ты понимала, женщина… – ухмыльнулся Гоги и разговор прекратил.

Но слово сказанное запало. Гоги, не без помощи все того же Нодара, пробил все бюрократические препоны и открыл школу восточных единоборств: арендовал зал, набрал учеников и дело пошло. Через несколько лет Гоги на руках перенес ее через порог нового дома.

От дома ее мечты до морского берега было ровно десять минут ходьбы по горной тропинке, его окружал сад с цветущими розами, по утрам их запах будил ее на широкой кровати с белоснежными простынями. Она выходила в сад в кружевном пеньюаре и звонко кричала: «Доброе утро всем!» На завтрак она пила горячий шоколад. У Ленки оказалось две страсти – шоколад и красивое кружевное белье. Почему, откуда, она не задумывалась. Может, этого ей не хватало в прежней жизни? Так же как не хватает сейчас.

***

Чума повернулась на койке, продолжая сжимать в руках шоколадную обертку. Первый шоколад за десять, нет одиннадцать месяцев. До этого она не замечала, что никто не присылал ей посылок, хотя могли бы, мало она для них сделала? Брат окончил школу, и Гоги помог ему поступить в институт. Сам бы он не поступил ни за что: не было в нем Ленкиного упорства. И пока он учился, Ленка посылала ему деньги, ему и маме. Мама… Да нет, все правильно: она сама от них отказалась. Адвокат предлагал устроить ей свидание. Она сказала категоричное «нет». Сказала, если кто из них приедет на суд, она откажется от показаний. Еще на предварительном следствии из дома пришло письмо – порвала его не читая. Адвокату не хотелось осложнений в деле, поэтому на суд никто и не приехал, а может, и не собирался.

Нет, она не винила мать ни в чем, скорее себя, но и видеть ее не хотела. Жизнь ее кончилась там, в горной избушке, и возврата не было, поэтому и прошлое и все что с ним связано, не имело никакого значения. Сначала она хотела умереть, но жизнь упорно не отпускала ее, и она смирилась. Хорошо, что у нее нет детей, иногда думала она. Мать часто горевала по этому поводу. Но Ленка не задумывалась, почему она не беременеет. Как-то даже была у врача, тот осмотрел ее и сказал, что все в порядке. «Может, дело в муже?», – высказала предположение гинеколог. Ленка пожала плечами, но Гоги говорить ничего не стала. Тот на детях не настаивал.