И естественно, объясняли это приверженностью англичан к греховным удовольствиям, среди которых, разумеется, чуть не на первом месте был театр.

Но каковы бы ни были причины, следствия были страшней, и сперва муниципальный совет Лондона запретил сборища и закрыл театры в зоне, подчиненной муниципалитету. А потом Тайный совет, распоряжавшийся во всей Англии, закрыл вообще все театры в столице и пригородах.

Актеры оказались без хлеба насущного, и труппы, одна за другой, двинулись в путь – в те края, которые еще не посетила чума.

Так Шекспир и его товарищи, в один далеко не прекрасный день в августе оказались не на сцене, где они рокочущими голосами потрясают переполненные залы пышными монологами, а на открытых телегах, на которых они, свесив ноги, зажатые ящиками с театральными костюмами и реквизитом, покачиваясь на ходу и боясь свалиться, прутся неизвестно в какую даль. Со стороны поглядеть – буквально исход театрального Лондона.

Часть труппы шла пешком. Потом те, кто ехал на телегах, и пешие менялись местами.

Не доезжая Ковентри, куда направлялась труппа, Шекспир отпросился на пару дней: труппе все равно предстояли переговоры с властями города и репетиции, а он хотел навестить дом. Он сел на попутную телегу – с него спросили немного, – и поехал в Стратфорд. Прибыл уже в начале вечера.

Как он и ожидал, встретили его плохо – хуже не бывает.

– Явился? – сказала Энн. – Что-то давненько тебя не было!

– Я работал, – сказал он угрюмо. – Зарабатывал деньги. Я завернул по дороге. Мы едем в Ковентри.

– Ты со своими клоунами?

– Я – с моими товарищами.

– И что ты привез? Чуму?

– Нет! Пять фунтов и сорок шиллингов…

– Немало. Я говорила тебе: деньги в жизни – еще не самое главное.

– Но только без них не обойтись, к сожалению. Согласись! – он все еще старался быть мягок. Ну виноват, виноват – что скажешь?

– Как дети?

– Увидишь сам! Боюсь, они позабыли тебя!

– А Гамлет? Здоров?

– Ну конечно, Сьюзанн и Джудит тебя не интересуют. Только сын… Конечно!

– Почему? Я просто спросил… – он растерялся.

– Странные люди вы, мужчины. В детях вас волнуют только сыновья. Помню, как ты прыгал, когда узнал, что родилась двойня. И что не только девочка – Джудит, но и сын.

– Может, хватит, а? – попросил он.

– Почему же? Я только начала. Матушка моя говорила: «Уилл так радуется, так радуется… просто как дурачок!»

– Я и был – как дурачок! Честное слово!

– Вас же занимает только наследник. Имя! А будет ли, что наследовать или чего стоит это имя, вам все равно.

Они переругивались долго. И переругивались бы еще, если б домашний распорядок не заставил всей семьей сойтись за вечерней трапезой.

Отец сказал сразу, что ждет разговора наедине. Он хмуро кивнул в ответ на приветствие сына. Только мать была ласкова и спокойна. Она ткнулась щекой в небритую щеку сына и сказала:

– Ты похудел, по-моему! Тебе трудно?

Мать есть мать. Ладно! Хоть это….

За столом было не легче. Жена умолкла – но тут смотрели дети. И как смотрели!

Они все время отрывались от тарелки, чтоб взглянуть на него, а он был несчастлив и болел душой. Он готов был провалиться в тартарары.

– Говорят, в Лондоне чума? – спросила Сьюзанн.

– Будем надеяться, что сюда не дойдет! – сказал Шекспир.

– А почему не дойдет? – спросил сын Гамлет.

– Далековато. Наш город маленький, а Лондон большой. В больших городах чаще случается. Это болезнь большого города, – добавил он с отцовской важностию.

– А это очень страшно? – спросила дотошная Сьюзанн.

– Страшно, конечно. Люди болеют, иногда умирают, – ответил ей отец. – Мойте чище руки и мотайтесь меньше по улицам!

– Ты давно у нас не был. Почему так?

– Я был занят работой.

– А ты не можешь приезжать чаще?

– А ты не можешь найти работу здесь?

– А ты не мог бы найти другую работу?

Даже Энн решила, что это уж слишком, и попыталась заступиться за него:

– Да замолчите вы ради бога! Дайте отцу поесть!

Но они унялись не сразу.

– А ты играешь на сцене в клоуна? – спросил Гамлет.

– А у тебя нет там каких-нибудь других детей? Так бывает – я слыхала! – конечно, Сьюзанн.

– Ты черноглазый! Ты у нас черноглазый! – сказала Джудит, глядя на него в упор. И тем чуть разрядила обстановку.

Потом они остались с Энн вдвоем, и все началось сызнова. Может, еще хуже…

– И ты надолго к нам? – спросила Энн.

– Нет. Я же сказал тебе – мы едем в Ковентри.

– С твоими клоунами?

– Я со своей труппой. Я актер в труппе «Слуги лорда Стрейнджа». И говорят – неплохой актер! Меня в Лондоне многие знают…

– И ты уже не стережешь лошадей у театра?

– Это было только начало. Начало всегда неважное.

– Почему ты не мог стать помощником перчаточника? А потом мастером? Как твой отец…

– Я говорил тебе не раз: это была бы не моя жизнь.

– А эта – твоя?

– Не знаю. Там посмотрим. Я привез деньги.

– Я слышала!

– Но пять фунтов и сорок шиллингов…

– И столько тебе платят за твое актерство?

– Больше, чем я получал бы в помощниках у адвоката. Гораздо больше, – помолчал. – Но этот заработок мне нравится! Я еще пишу пьесы для разных представлений. Пока больше переделываю чужие. Но после буду писать только свои…

– Никогда не думала, что ты оставишь меня и детей!

– Я и не оставлял Я уехал на заработки, как многие уезжают.

– Но ты далеко от нас! И дети скучают по тебе.

– Я тоже скучаю по ним. По всем по вам!

– И по мне? Хорошо, что добавил. А то совсем тошно!

– Ложись в кровать. Я быстро докажу тебе.

– Это все прошло у тебя, я знаю. И наша бывшая жизнь прошла… Тебе вовсе не надо…

– Я ж сказал – ложись!

– Не могу так сразу. Я отвыкла. А может, не хочу снова привыкать…

После, когда они лежали обнявшись, а потом расползлись в разные стороны на широкой кровати, все началось сызнова. И с удвоенной силой. Будто и не кончалось вовсе…

– От тебя чужой запах. Будто с бойни…

– На сцене театра такой запах… Там еще травят медведей. Оттого пахнет кровью…

– Ты этим тоже занимаешься?

– Травлей? Ну что ты! Разве я похож на травильщика зверей? Просто на сцене один день – лицедейство, а другой – травля медведей. Запах долго чувствуется.

– Ужасно.

– Немного хуже, наверное, чем пахло в мастерской отца, когда дубили кожи… Но немного.

– Почему ты не можешь взять нас с собой?

– Это не годится для вас. Если б ты видела жизнь, какую я там веду! Убогая, нескладная, неустроенная… Черви, крысы…

– Будто здесь нет крыс…

– Но тут теплый дом. Уютный. Красивый…

– Что мне в его красоте?

Долгая пауза.

Энн. Не думала никогда, что ты не вернешься. К детям, ко мне…

Уильям. Я сам не думал, это вдруг пришло в голову. Мне было лишь восемнадцать, когда мы поженились, – что я смыслил тогда? А ты была уже взрослой. Я думал, ты поможешь мне найти чудо.

Энн (насмешливо). И как? Не помогла?

– Мне хотелось будущего, похожего на сон!

– И правда, кому не хочется? Но дети скучают по тебе…

– Я сам скучаю по ним!

– А по мне? У тебя там кто-то есть!

– Ты с ума сошла, ей-богу!

– Ходишь по проституткам? Говорят, в Лондоне их много…

– Не бойся! Я к проституткам не хожу…

Он говорил правду или почти… С тех пор как в Лондоне началась чума, он и не видел ни одной проститутки.

Сколько-то времени спустя он стоял над кроваткой сына.

– Спи, Гамлет, спи! Я расскажу тебе о чуде. О многих чудесах! О жабе с целебным камнем в мозгу и о человеке, который стоит на луне с терновником в руках… И о древнем короле Леире, который сошел с ума и роздал все богатство детям, а потом остался нищим. Голым, в бурю – на голой земле… У меня много сказок, чтобы рассказать тебе. Может, ты когда-нибудь поймешь отца…