— Мили, — поток слёз застилал Слизерину глаза, — но ведь мы так мечтали… И вот он — шанс, ещё один. Последний.

— Не все мечты сбываются, Снейкиус — продолжая нежно гладить его по волосам, прошептала она, — наша несбыточна, но мы всё ещё можем позволить мечтать и осуществлять свои мечты другим людям.

— Почему, — шептал он, до крови кусая губы, — почему я должен думать о них? Никто не подумал обо мне. Всем было плевать, когда нам с тобой было больно.

— Если не хочешь думать о Драко и Гермионе, — её ладонь переместилась ему на спину, удобно устроившись там, — то подумай о матерях тех детей, которых ты намерен убить, лишив личности. У тебя не было матери, но она погибла, когда дала тебе жизнь. Так всегда бывает, Снейкиус. Есть только одна любовь, что самая сильная на свете — любовь матери к своему ребёнку. Мы уничтожим сознание Драко и Гермионы, а их родители никогда больше их не увидят, не обнимут, не поговорят с ними. Ты знаешь, каково это — мечтать о материнских объятьях. Я знаю, как это — рано потерять маму. Так разве мы позволим, чтобы такое случилось по нашей вине?

Молчание было тяжёлым и тягучим.

— Ты предлагаешь сдаться? — наконец, хмуро спросил Снейкиус, впрочем, не разнимая их нежных объятий.

— Я предлагаю обрести, наконец, покой. Покой — это тоже счастье. Особенно, когда долго его ищешь, но не можешь найти.

Они обменялись долгими, полными любви, взглядами. А потом Слизерин впился в губы возлюбленной жадным поцелуем, на котором остались следы слёз. Гермиона, на миг почувствовавшая, как возвращается сознание, ощутила также и сотни маленьких иголок, что приятно впивались в её тело в этот момент. Слизерин не отпускал руки любимой и тяжело, как человек, что только что бежал, дышал.

— Это конец, Мили? — шептал он горячо в самые её губы. — Правда, любимая? Вот так всё закончится?

— Это — начало, — она погладила его по щеке, — не упрямься, прошу. Давай выпьем зелье, и мы будем спокойны, свободны, и счастливы, может быть, в иной жизни. Прошу, дорогой.

— Почему так? — отчаянно спрашивал он. — Почему мы теперь не можем быть счастливы?

— Нельзя быть счастливыми на руинах горя других людей, — спокойно ответила Милисент, хоть в её голос и закрался голос Гермионы, — ты сам говорил мне об этом много раз.

Она подарила ему ещё один поцелуй, и, улыбаясь, со светлой грустью в глазах, произнесла:

— Я знаю, что ты упрям. Но не упрямься сейчас, любимый. Давай выпьем зелье.

Кто-то подошёл к ним, хотя Гермиона, ничего, кроме Снейкиуса не видевшая, не могла разглядеть, кто. Словно наблюдая за собой со стороны, она увидела, как рука потянулась к зелью, взяла бутылочку, а потом, на ватных ногах, она отправилась в круг снова, ведя за собой Слизерина.

— Я люблю тебя, — прошептал он, срывая с её губ последний поцелуй, — и всегда буду.

Залпом он выпил зелье, до дна, и, точно клубы дыма, растворился в воздухе, мгновенно заполненной паром.

— И я тебя люблю — утерев слёзы, сказала Милисент, а потом тоже выпила зелье до дна.

Истеричный крик Драко буквально заполнил комнату, и, словно в тумане, Гермиона услышала свой собственный, но сильно охрипший, голос. Она тоже кричала. Последнее, что она увидела, прежде чем снова пропасть в небытие — как Снейкиус и Милисент уходят в зеркало, откуда пришли, крепко держась за руки, а профессор Флитвик поднимает вверх волшебную палочку. А потом в глаза ударил яркий свет, комната поплыла и исчезла, уступив место глубокой тёмной бездне.

========== Часть 66 ==========

Тёплый летний свет ласково струился в окна. Солнечные зайчики прыгали по занавескам, оставляя светящиеся следы, целуя спину. Сонно вздохнув, Гермиона открыла глаза. Солнце тут же ударило в лицо, заставляя поморщится. Она застонала.

— Она очнулась! — послышался голос Рона.

— Наконец-то! — с облегчением выдохнул Гарри. — Гермиона, как ты?

Гермиона повела глазами, осмотрела комнату. Она была в комнате, которую никогда раньше не видела, но, учитывая, что обставлена та была именно так, как её обставила бы она сама, Гермиона догадалась — они в Выручай-комнате. Рон сидел в кресле, таком же, как в гриффиндорской гостиной, возле её кровати, с книгой в руках, а Гарри — на стуле чуть поодаль.

— Нормально, — сказала она почти обычным, разве что, немного сонным голосом, — я долго спала?

— Почти три дня. Сейчас вечер понедельника.

— Мерлин! — она подхватилась на постели, несмотря на попытки Рона её удержать. — До экзаменов осталось меньше недели! Я столько всего пропустила, была такой невнимательной. Мне нужно заниматься!

— Гермиона, — мягко возразил Гарри, — профессор Макгонагалл говорит, что ты всё ещё имеешь право не сдавать экзамены, учитывая то, что случилось.

— Нет! — горячо возразила она. — Ни за что! Я сдам!

— Только ты можешь отказаться от такой возможности, — ворчливо заметил Рон, переворачивая страницу книги, — кто бы нас с Гарри от экзаменов освободил.

Она поводила глазами по комнате снова. Последние события, которые могла вспомнить, возвращались к ней, наполняя воспоминаниями голову.

— Что произошло, — спросила она непривычно робко, — пока я спала?

— Что последнее ты помнишь? — уточнил Гарри.

— Как мать Драко рассказывала, что он родился слабым — добыла из себя воспоминание Гермиона. Это было не так уж просто, и сразу же разболелась голова. Она снова легла на подушки.

— Если кратко, — вздохнул Гарри, — то Милисент и Снейкиус выпили зелье, ушли, и Флитвик запечатал их в зеркале. Его обещали уничтожить, вынести за пределы школы. Барнели провёл ритуал, вы с Малфоем вернулись, и ты уснула.

Драко. Она только теперь поняла, что не знает, где он, что с ним, и чем закончилась его противостояние с младшим Слизерином.

— А… — начала она, запинаясь.

— Малфоя увезли родители, — пояснил Рон, — в фамильной карете. Она стоит дороже, чем всё наше имущество. Он был в паршивом состоянии, но, вроде, соображал, кто он есть.

— Он сказал, — Гарри неловко запнулся, — что пришлёт тебе сову.

Гермиона кивнула. В сердце словно разлилось что-то тёплое, но она чувствовала себя слишком уставшей, чтобы пытаться анализировать.

— А учителя, Дамблдор, — с беспокойством спросила она, — с ними всё в порядке?

— Да, всё нормально, — ответил Гарри, — но Барнели умер. Как и говорил, помнишь? Он ушёл вслед за детьми основателей, но не сквозь зеркало. Он лишился сил, когда провёл обряд. Мы не видели, как он это делал, но слышали много заклинаний на каком-то непонятном языке. Он произнёс и на змеином, но только одно слово — «Уходи». Когда мы вошли, он был уже мёртв. Его тело лежало на полу, а в окне мы видели как будто его призрак, который отдаляется в сторону теплиц. Дамблдор говорит, что теперь он будет хранителем Хогвартса, он сам так решил. Это была его последняя воля.

Умер. Гермиона понимала, что смерть — это освобождение, когда живёшь бесконечно долго, да ещё и будучи отшельником, но легче ей от этой мысли не стало. Наоборот, она тут же вспомнила тёплую улыбку старого волшебника, и к глазам подступили слёзы.

— Гермиона, — оживившись, воскликнул Рон, — он оставил мне свой замок! Я — владелец замка в Шотландии, обалдеть! А ещё отдал кольцо. Дамблдор сказал, что он ему сказал, что, если это кольцо продать, то я заработаю тысячи галеонов. Дамблдор сказал, это потому, что он тоже выходец из бедной семьи. И хотел мне помочь. И эта книга ещё, я постоянно её читаю, здесь столько всего! Если бы нас такому в школе учили — цены бы им не было!

Рон, похоже, был в абсолютном восторге.

— Да уж, — улыбнулся Гарри, — ты с этой книгой совсем не расстаёшься. Похоже, теперь ты — самая главная заучка школы. Видишь, Герм, ты проспала, что он отобрал у тебя титул.

Гарри мило улыбался своей обычной тёплой улыбкой. Гермиона улыбнулась в ответ.