Но Кассандра её уже не слышала. Голова её повисла, точно болванчик, тело бил озноб, а глаза были плотно закрыты. По полному лицу градом лились слёзы. Милисент стала оглядываться в поисках двери.

— Нам пора идти тоже, — сказал Барнели, — ищите выход, юная леди.

Гермиона пошла к двери, следом за Милисент, но, к её удивлению, стоило лишь коснуться ручки, как её отбросило в сторону. Кассандра завыла голосом, подозрительно похожим на голос профессора Трелони: «Смотри сердцем, Гермиона!», хотя Гермиона уже не была уверена, что ей это не чудится или не снится.

Когда она поднялась на ноги, то обнаружила, что комната видоизменилась. Здесь теперь было с десяток дверей.

— В те двери могла выйти только Милисент, — словно прочитав её мысли, сказал Дамблдор, — поскольку она мертва, и это — её прошлое. Тебе же нужно найти ключ к будущему.

Гермиона вспомнила, как побывала в похожей ситуации, когда они бились с Пожирателями Смерти за пророчество в прошлом году. Она бросилась открывать все двери, но они были заперты. Чтобы не сбиться, с помощью заклятья Гермиона наносила на проверенные двери крест.

Уже и последняя дверь была почти взята штурмом, на всех теперь стояли кресты. Но она ни на миг не продвинулась в разгадке, а Дамблдор и Барнели молча стояли за её спиной. Гермиона почувствовала раздражение, потому что они не помогают ей и даже не наталкивают на мысль. Голос Трелони продолжал гудеть, что нужно смотреть сердцем, но она не была уверена, что остальные его слышат, и что это — не плод её воспалённой фантазии и нервного напряжения, накопившегося за весь учебный год.

Вдруг она заметила в углу комнаты зеркало. Оно плыло перед глазами и было нечётким. Гермиона подошла ближе, протянула руку и коснулась стекла. Зеркало было точно таким же, как нынче в круглой комнате, именно таким, в какое вглядывался профессор Флитвик. Обернувшись на Дамблдора, она заметила, что тот одобрительно улыбается, и, выдохнув, занесла ногу над стеклом…

…Голова раскалывалась, а в ушах будто пели тысячи сирен. Она не сразу поняла, что кое-как сидит на полу, скрутившись в клубок, не поняла даже, что Гарри пытается взять её за руку, а Рон громко называет её имя. Соображать она смогла лишь когда её стошнило на пол, прямо перед собой, а потом стало легче, как будто из неё вырвали корень зла. Осталась только неясная, смутная тревога.

Она осмотрелась по сторонам. У двери лежала, распластавшись, профессор Трелони. Её вид был ещё более безумным, чем обычно, и, хоть взгляд, который она адресовала Гермионе был ясным, тело дрожало. Снейп одним взмахом палочки убрал её рвоту, оставаясь совершенно невозмутимым при этом. Стоя на горе книг и деревянных ящиков, Флитвик усердно тёр зеркало старой бархатной шторой. Барнели лежал в кресле, вытирая потный лоб ладонью. Дамблдор сидел у своего стола и быстро что-то писал на тонком пергаменте. Гермиона подумала, не составляет ли он отчёт происходящего.

— Гермиона! — наконец, услышала она взволнованный голос Гарри. — Как ты?

Она открыла рот, но не могла выдавить из себя ни слова. Перевела взгляд на подоконник. Кошка Макгонагалл ловила лапами серебряных, точно нити воспоминаний, мошек, иногда угрожающе шипя и выгибая спину.

Хагрид оставил свой пост у дверей, помог подняться Трелони и вывел её за дверь, как велел Дамблдор. Но тут же вернулся, подошёл к Гермионе и рухнул перед ней на колени. Достал платок, громко высморкался, а потом из кармана своей необъятной куртки вытащил горбушку мягкого хлеба, бережно завернутую в чистый платок.

— Гермиона, детка, поешь, — заботливо сказал он, и на его глазах всё ещё звенели слёзы, — бедное дитятко. Я и коржики для тебя приготовил. Ты только поешь.

— Спасибо, Хагрид — сказала она, беря угощение, и жадно накинулась на еду, точно была голодна уже целую вечность.

— Где ты была? Что видела? — расспрашивал Рон. Взгляд его светился яростным любопытством.

— Мы видели, как Милисент пришла в дом Кассандры. Просила предсказать будущее. Ничем хорошим это не закончилось.

— Что, далёкая родственница Трелони и ей предсказала смерть? — не удержался Гарри, вспомнив, что именно это всегда предсказывала профессор о нём. Но быстро понял, что сболтнул лишнее и сконфуженно добавил: — Извините.

— Да, — кивнула Гермиона, — именно это она и предсказала.

— Ужас, — помотал головой Рон, — а какая она? Кассандра?

Гермиона проглотила кусочек хлеба и уже приготовилась говорить снова, но Дамблдор снова поднялся на ноги:

— У нас не так много времени, — сказал он, — если вы перекусили, мисс Грейнджер, и готовы продолжать, тогда…

Она не была готова, и откусила всего пару кусков хлеба, но понимала, что нельзя тянуть время. Тем более, Драко был всё в том же жалком положении и застывшим взглядом смотрел в потолок, а рядом с ним вздыхала его мать. Гермиона вытерла губы, склонилась, поцеловала Драко, не обращая ни на кого внимания, и кивнула, поглядев на Дамблдора:

— Я готова, профессор.

Барнели встал и подошёл к Дамблдору. Гермиона заметила, что он странно покачивается при ходьбе. Вслед за ним поспешила профессор Спраут, раскладывающая по карманам те самые листья, которые были в каждом углу комнаты. Гермиона подошла к ним и взяла за руки. В голове тут же снова загудело, а в ушах, кажется, разрывались сирены.

========== Часть 60 ==========

Они снова очутились в Хогвартсе, на этот раз — в самом замке. Гермиона поняла, что находится в гостиной, и, судя по обилию здесь серебряных и зелёных цветов, а так же многочисленных змеях вокруг, принадлежала она Слизерину.

Она сразу увидела Снейкиуса. Тот лежал у камина, в котором приятно потрескивали дрова, развалившись на подушках. Около него сидел, уткнувшись носом в книгу симпатичный светловолосый юноша, телосложением и ленивыми манерами немного похожий на Драко.

— Вонючая полукровка, — прошипел Снейкиус, — вечно всюду лезет, сунет свой нос. Как будто именно её кто-то спрашивал о том, как спичку превратить в стол и обратно. Ещё и патронус какой — выдра! Она, сдаётся мне, себе сильно льстит. Кусок нечистот — вот каков должен быть её патронус.

Приятель Слизерина закрыл книгу, вздохнул и посмотрел на него:

— Снейкиус, внемли, наконец, моей просьбе, я умоляю, — взмолился он, — давай сменим тему. Ты постоянно говоришь о ней, днём и ночью, ночью и днём. У меня уже нет совершенно никаких сил всё это слушать, клянусь всем, чем угодно. Прекрати. Это безрассудство и безумие.

— В таком случае, ты волен со мной не общаться, — язвительно отозвался Слизерин, — никто тебя не принуждает к этому, друг мой.

Последние слова он буквально прошипел. Его приятель снова вздохнул и поднялся на ноги.

— Ежели что, ты отыщешь меня в оранжереях. Всего доброго, Снейкиус.

И юноша ушёл, круто развернувшись на каблуках.

Отчего-то Гермиона захотела пойти за ним и торопливо поспешила следом. В какой-то момент ей нестерпимо захотелось догнать незнакомца, остановить его и рассказать о том, что Малфой тоже её ненавидел точно так же, и, может быть, всё гораздо сложнее, чем он думает.

Спокойный и мягкий голос Барнели заставил её вздрогнуть:

— Я всё равно вас здесь не услышу, — сказал он, кивая на юношу, целеустремлённо идущего по коридору, — но вы можете рассказать это мне, когда мы ненадолго вернёмся обратно.

Гермиона с удивлением посмотрела на Барнели и только теперь всё поняла. Начала корить себя, что была такая дура, и не сообразила сразу. Этим юношей подле молодого Слизерина был Барнели в юности, и никто другой. Она поспешно следовала за ним и оказалась вместе с ним в оранжереях.

Барнели озирнулся, точно вор, и, видимо, не заметив ничего подозрительного, вздохнул. Подойдя к Профундусу (Гермиона сразу его узнала), он надел перчатки и стал пересаживать его в другую, более объёмную кадку.

— Это растение открыл я, — сказал нынешний Барнели, — носился с ним, точно с кладом. Снейкиус любил шутить, что у меня никогда не будет девушки, потому что уже есть растение.