Гермиона улыбнулась, и снова сосредоточила своё внимание на Барнели из прошлого. Тот взялся поливать цветок. Так они провели вместе какое-то время, минут десять, не больше, показавшихся Гермионе долгими и весьма, весьма нудными. Судя по его взгляду, только Дамблдору было интересно, что происходит.

Наконец, с улицы донёсся шум, который привлёк внимание юного Барнели. Послышался хохот, Гермиона быстро узнала, кому он принадлежит.

— Ну что там ещё? — сказал Барнели утомлённо. Он отложил лейку, очистил руки при помощи палочки, и вышел на улицу.

Гермиона юркнула следом, успев заметить, что профессор Спраут осталась внутри и расхаживает по помещению, рассматривая растения.

На дворе разыгрывался спектакль, в котором, как казалось юному Слизерину, он — главная звезда. Он стоял под деревом, напряженно ища кого-то глазами. Вдруг его взгляд загорелся, он стал жадно смотреть вперёд. По дорожке, видимо, в оранжерею, шли трое девушек. В одной из них Гермиона, приглядевшись, узнала Милисент.

— Так-так, — губы искривились в издевательской ухмылке, — а вот и наша славная гриффиндорка. Что, доченька крышетёчного Годрика, рассказываешь подругам о том, сколько страниц учебника перед сном прочитала?

— Слизерин, — устало отозвалась Милисент, пока её подруги возмущенно смотрели на него, — если тебе нечего извергнуть из твоей мерзкой пасти, кроме помоев, то, будь добр, делай это в уборной. Или на мусорке.

— На тебе? — захохотал Снейкиус. — Потому что ты и есть, мусорка, вонючая полукровка. Мусорка, каких мало.

Гермиона, вся пылая ненавистью, увидела, как одна из подруг Милисент достала волшебную палочку, целясь в обидчика.

— Не нужно, Алиса, — сказала Милисент, — он того не стоит.

Она уже собиралась молча пройти в оранжерею, но Слизерин и не думал униматься.

— Конечно, не стою, мохнатая (у Милисент были пышные волосы, которых завивал ветер). Никто не стоит того, чтобы проводить с тобой время. Уж лучше просидеть в Азкабане и развлекаться с дементорами, чем смотреть на твоё прыщавое лицо.

Гермиона сжала кулаки и потянулась за своей палочкой. Дамблдор положил руку на её ладонь, останавливая. Напомнил, что она — в чужом прошлом, и ничего не сможет здесь сделать. Она вздохнула. Желание врезать Слизерину ни капли не исчезло, наоборот, усилилось.

Милисент действительно ушла в оранжереи, но, развернувшись, резко пошла на Слизерина, и, пока тот не опомнился, изо всех сил врезала ему кулаком в нос, так, что пошла кровь.

— Ты. Отвратительный. Грязный. Мерзкий. Вонючий. Таракан — процедила она.

Глаза её горели, лицо пылало, а ноздри опасливо раздувались. Гермиона не смогла сдержаться и расхохоталась. Интересно, знали ли сейчас Милисент и Снейкиус, как близка ей и Драко ситуация, которую они тоже пережили? Если да, то, возможно, именно потому выбрали их для своего возвращения?

Однако не было времени отвлекаться на размышления. Она снова вернулась к наблюдению. Видела, как Слизерин выпрямился. Как мерзко оскалился. Как, вытерев рот тонким батистовым платком, изъятым из кармана мантии, просверлил свою смелую противницу полным ненависти взглядом. И визгливо закричала, когда он одним заклятьем буквально прибил Милисент к дереву. Она оказалась прикованной к огромному дубу, руки и ноги связаны каким-то растением, похожим на каучук, но с более мощными стеблями, и оно вмиг обвило её всю. Подруги бросились её спасать, достали палочки, но стоило лишь Слизерину посмотреть на них, осели с глупыми лицами, полными блаженства.

— Они под Империусом? — встревоженно спросила Гермиона. — Он использовал его как безмолвное заклятье?

— Да, похоже на то — согласился Дамблдор.

Гермиона замерла. Каждой клеткой тела она чувствовала, что буквально горит ненавистью, и это были не только чувства Милисент, но и её собственные тоже.

— Что же ты теперь сделаешь, выдра? — прошипел Слизерин, приближаясь к Милисент и почти коснувшись её лица своим. — Твои подружки в неге, защитить тебя некому. Ты в моей власти.

Поскольку Милисент не могла ни пошевелиться, ни ответить, она пронзала своего врага острым горделивым взглядом.

— Снейкиус, Мерлина ради! Отпусти девушку, бестолочь проклятая!

По тропинке от оранжерей бежал Барнели (Гермиона подумала, что он долго, и тут же получила объяснение — его тогда задержал очередной цветок, к тому же, он не хотел снова влезать в ссору, пока не увидел, что та зашла слишком далеко).

Не успел Снейкиус возразить, Барнели направил палочку на Милисент и закричал: «Свободна!». Плети растения выпустили бедняжку из своих удушающих объятий. «Акцио, волшебная палочка!» — сказал Барнели и палочка Снейкиуса оказалась у него в руках.

— Как такое возможно? — тут же задала вопрос Гермиона. — Ведь палочка слушается только своего хозяина.

— Так было не всегда, — пояснил Барнели, — защитные чары придумали позже, чтобы минимизировать количество преступлений и вреда, совершающихся на почве того, что палочки способны ходить по рукам.

Гермиона нашла это возмутительным, но промолчала, снова отвлекшись на просмотр.

Юный Лагримус помог Милисент подняться на ноги и поддерживал под руку, пока она приходила в себя и отряхивала мантию.

— Милисент, — неловко сказал он, — прости его, ради всего святого. Он сущий неотёсанный чурбан и не ведает, что делает. Но в следующий раз ты можешь бить его ногами. Ему будет полезно. Может быть, он даже поумнеет.

Милисент грустно улыбнулась и помотала головой:

— Боюсь тебя разочаровать, драгоценный Лагримус, — спокойно сказала она, — но твой приятель не поумнеет никогда. Он, похоже, не той масти.

— То есть, ты считаешь меня тупицей, избалованная доченька слабоумного Годрика? — хмыкнул Слизерин, что всё это время бросал ревнивые взгляды с друга на девушку и обратно. — Я учусь лучше тебя, да будет тебе известно.

— Как будто оценки — это единственный показатель ума — пожала плечами Милисент и, презрительно фыркнув, прошла мимо, всё так же держа Лагримуса под руку.

Снейкиус жадно посмотрел им вслед, а потом бросился бежать в сторону замка, проклиная её, себя и всё на свете, и обещая в следующий раз сжечь ей сердце. Он даже не скрывал в своей тираде, что страстно влюблен, но не знает, как бороться с этим неведомым до сих пор ему чувством.

— Я не думаю, — сказала Гермиона, глядя то на Дамблдора, то на Барнели, — что Малфой испытывал ко мне нечто похожее.

— Истории не обязательно одинаковы, — уклончиво ответил Дамблдор, — возможно, только несколько общих деталей. Какие-то главные штрихи.

Гермиона кивнула, но успокоения не почувствовала. Сперва Милисент словно озвучила её собственные мысли, сидя в доме Кассандры, теперь эта ситуация, с разницей хоть и в ощутимую, но всего одну, деталь. Всё было слишком похоже, и слишком странно.

К ним бежала профессор Спраут. Вид у нее был словно у совы после долгого полёта, а лицо хмурое.

— Простите, что задержалась, — сказала она, — моя помощь вам всё равно не понадобилась бы. Могу сказать, что ревизия дала ужасные результаты. Половина из здешних растений либо исчезли, либо были строжайше запрещены к использованию. Не удивительно, что в давность было так много чёрных колдунов. Расскажу об этом коллегам. Помону это позабавит.

— Идёмте, профессор. Нам нужно возвращаться — мягко сказал Барнели.

Всё вокруг завертелось, закружилось с огромной скоростью, и Гермиона обнаружила, что они стоят на большой поляне, укрытой густой травой и густо поросшей деревьями. Многолетние дубы, молодые ивы, то самое дерево, похожее на каучук, что обвивало ноги Милисент, связанной Снейкиусом. Густота была очень плотная, а тьма — непроглядная. Они почти синхронно произнесли «Люмус!», и палочки засияли, освещая дорогу.

Шли долго, пробиваясь сквозь заросли. Иногда профессор Спраут успокаивала бушующие, кричащие или стонущие ветви заклятьями, а, уже на выходе из лесу, Дамблдор одним заклинанием заставил свалиться огромный дуб.