Гайдаенко приехал в гарнизон ранним утром. Туман окутывал серой пеленой ближний лес, и он казался не лесом, а подножием огромной скалы с растворившейся в сером небе вершиной.

Сырость леденила шею, промочил ноги и брёл, не разбирая дороги, напрямки к пятиэтажному дому, стоящему застенчиво в стороне от других, таких же серых и неприветливых.

В дверях его квартиры торчала записка. Развернув её, при тусклом свете коридорной лампочки прочитал чёткие строчки: «Срочно прибыть к командиру. 12.02.86 г. НШ».

«Может, в батальоне ЧП? – гадал Александр. – А может, с сыном что случилось?»

Не успел скинуть шинель, как в дверь осторожно постучали. Вошла соседка, Валерия Викторовна, жена майора Крушинина, заместителя начальника штаба полка.

– С приездом, Александр Андреевич! – улыбнулась она. – А где потеряли своих?

– Остались у родителей, – ответил Александр и тут же поинтересовался, не знает ли она причины столь срочного вызова. Оказывается, знает.

Редкий случай, когда жена офицера не знает того, что делается на службе мужа. Они знают всё и обо всём, независимо от того, болтлив или молчун муж. А что касается своего полка, так знают больше командира.

– Какое-то письмо на имя командира, и касается оно вас, а еще по приказу министра обороны идут сборы в Афганистан, уходят не по замене, а для пополнения, первый и второй батальоны, полностью укомплектованными, – просветила соседка.

Вопрос с Афганистаном не застал Александра врасплох. Он знал, что пойдёт со своим первым батальоном, знал, что пойдет и второй, только с командиром его не было до конца решено, командир уже побывал там, получил три ранения и два ордена, с него, пожалуй, хватит. Надо предоставить возможность и другим проявить себя. Кто будет этот другой, Гайдаенко не знал, но предполагал, что это будет наверняка Хатынцев, если не Ланин.

Письмо занимало его меньше всего: тайное скоро станет явным и, маловероятно, что оно такое уж очень важное.

– А еще какие новости, Валерия Викторовна? – просто так, чтобы не молчать, спросил Гайдаенко, выкладывая вещи из чемодана.

– Неделю назад тут похоронили Нечаева…

Гайдаенко прихлопнул чемодан, повернулся к Валерии Викторовне.

– Говорят, во время какой-то важной и сложной операции погиб. А привезли его сюда, потому что жена решила остаться здесь, ей предлагали Гродно, да она отказалась. С двумя детьми намыкаешься среди чужих, а тут работа у неё хорошая, да и все свои, помогут всегда.

Замполита в штабе не оказалось, а майор Крушинин корпел над каким-то очередным донесением «об устранении недостатков», выявленных только что убывшей комиссией из штаба бригады. Крушинин недовольно поднял голову, прижмурившись, долго всматривался уставшими глазами в Гайдаенко, а узнав его, встал и, широко улыбаясь, крепко пожал ему руку.

После обычных вопросов об отпуске, как бы невзначай, заметил:

– Да, Александр Андреевич, сроки убытия нам поменяли.

– Я это предполагал. Кто со вторым идёт?

– Со вторым идет Хатынцев.

– А где Ланин? Его, кажется, планировали.

– Ланин уже зам командира полка.

– Ну, а Чайковский куда делся?

– Ушёл командиром полка в САВО, вместо погибшего полковника Гладкова. Ты его должен знать, он был у нас в бригаде. Вот сколько перемен за какой-то месяц.

– Немало. Когда планируется быть там?

– Пятнадцатого мая. До этого мы должны укомплектоваться до ста процентов, пройти программу спецподготовки. Работы уйма – времени в обрез!

– Мои действия?

– Приступить к подготовке согласно плану.

На следующий день в роте, где подполковник Гайдаенко с офицерами батальона изучал личные дела прибывших на пополнение солдат и офицеров, раздался телефонный звонок. Командир роты подал трубку.

– Вас, товарищ подполковник. Подполковник Кульгавый.

– Александр Андреевич, – раздалось в потрескивающей трубке, – с приездом тебя! И давай-ка зайди сейчас. Ничего, пусть пока без тебя проверяют, доверять надо подчиненным, двигать молодежь, так сказать, смелее. Она наша смена!

«Достойная», – хотел подсказать Гайдаенко, но сказал: «Хорошо!» – и почувствовал, как что-то мерзкое сжимает ему сердце.

– Садись, разговор будет долгий, – встретил замполит полка, как-то странно, со всех сторон сразу разглядывая Гайдаенко.

– Я вас слушаю, – запахивая душу, сухо произнёс Гайдаенко. Долгая пауза не смутила его, он знал наперёд исход всех бесед и партийных разбирательств – в любом случае будешь виноват: ушёл от жены – развалил семью, ушла жена – не сохранил семью, много взысканий в подразделении – плохая воспитательная работа командира, мало взысканий – не работают командиры, скрываются нарушения…

– Расскажите, что у вас происходит с женой, – спросил Кульгавый, переходя на официальный тон, хотя в обычной обстановке они, как ровесники и равные по званию, обращались на «ты».

– То, что и должно происходить, когда всё не так, когда порваны узы…

– Узы…узы… – Кульгавый резко повернулся к Гайдаенке. – Ваши узы – наши обузы! Я должен, наконец, обязан заниматься чёрт знает, чем, хотя у меня и без этого вон, сколько дел, – показал он рукой поверх головы, – и, поверь мне, более важных, чем копаться в чужом белье…

– Ну, так и занимайтесь делами, – вспылил и Гайдаенко, – а мы как-нибудь сами разберёмся, без вашей помощи!

– В таком случае сделайте так, чтобы не шли сюда письма с просьбой: разобраться, повлиять, наказать и так далее… – развёл руками Кульгавый.

– Я не писал.

– На тебя написали, – сорвался с официальности Кульгавый, – а я должен разобраться с тобой, и дать незамедлительный ответ. Иначе, как сказано в письме, будет сообщено выше о нашей круговой поруке, бездеятельности и неспособности управлять войсками. Во как!

– Пишите, что я виноват. Ведь что бы я ни сказал, все равно буду виновен, – пожал плечами Гайдаенко.

– Ну, хорошо! Тогда почитай сам, что о тебе пишут твои родственники. Может, это придаст тебе сил и желания осветить вопрос со всех сторон. Конечно же, объективно. И, возможно, оправдаться.

– Объективно не могу, субъективно попробую, и бесстрастный судья, надеюсь, меня оправдает.

– Чтобы предметней был разговор, всё же прочитай письмо. От тещи. Надо полагать, недавно любимой? Не забывают они своих зятьков и в хорошее, и в трудное для Родины время, – чуть заметно улыбнулся замполит, протягивая письмо Александру.

– Письмо написано не мне, – посмотрел тот на конверт. Он узнал круглые буквы тёщиной руки.

– Но о тебе. Читай, не стесняйся. По каждому пункту обвинения будем давать с тобой «исчерпывающие объяснения». Называется это – работа с письмами. Вот как!

Гайдаенко взял с явной неохотой письмо и с безразличной миной стал читать. Чего там только не было! В конце просьба к командованию и партийным органам принять меры и сурово покарать подполковника Гайдаенко, потерявшего «всякий облик советского офицера и человека». Если же его не призовут к порядку, то она, тёща, найдёт управу и на них, она знает, куда обратиться!

– Ну, что скажешь? Лихо, а? – цокнул языком Кульгавый, подзадоривая Александра.

– Лихо, – вздохнул тот. – Странная психология у тёщ: плохой зять – накажите его, чем строже, тем лучше. Куда подевались всепрощающие женщины России? Зачем тут думать и взвешивать, почему так получилось? Взять и наказать!

– И что же такое у вас получилось?

– Остро проявилась психологическая несовместимость. А тут ещё всемогущая тёща.

– Тёщу пока не трогать. Она – второстепенный член вашей семьи…

– Вот так и напишите ей, потом узнаете, кто какой член.

– Всё зависит от вас самих. Конечно, можно принять позу обиженного и оскорблённого, но можно быть и выше этого, не замечать мелочей, ну, и не забывать о прощении. Ты, кстати, хорошо об этом сказал. Хотя бы ради сына. Знаешь, что такое безотцовщина? Не знаешь. А я знаю, и врагу заклятому не пожелаю. Веришь, был мальцом, и так порой хотелось, чтоб отец или похвалил, или выпорол, а за что – я бы нашел. Но… А что мать? Мальчишке нужна крепкая отцовская рука, поддержка нужна!