– Значит, про любовь. Приглашаю тебя, Анюта, на последний сеанс, билеты беру на последний ряд. Приглашение принимается?

Анюта не поняла шутки, она просто не знала её скрытого смысла.

– У нас всего один сеанс, в восемь часов. И билеты без мест, кто куда хочет, туда и садится.

– Так даже лучше, – заключил Александр и хотел продолжить разговор всё в том же шутливом тоне, но потом одумался и серьезно спросил:

– Анюта, если ты не против – я зайду за тобой? – И, заметив нерешительность девушки, предложил встретиться на улице в семь тридцать.

– Лучше я за вами забегу, – отвергла Анюта предложение Александра. – На улице такой морозище, нетрудно и уши отморозить.

Они с нетерпением ждали вечера.

Около семи лязгнула калитка, послышались лёгкие шаги в сенях, и Александр замер в ожидании. Впорхнула Анюта.

– Здравствуй, бабуленька! – кинулась она к старушке как после долгой разлуки. Обняла и крепко поцеловала её.

– Ой, чо с тобой деется? – покачала та головой. – И одежонка на тебе кака-то никудышная. Иль тебе жить надоело, горюшко ты моё? – запричитала баба Варя, пристально вглядываясь в радостное лицо девушки и в её странный наряд. – Ты слышишь меня, горемычная, иль не слышишь? Кто в такой мороз так выряжатся? Ты чо, совсем сдурела? Ты чо ж думашь, энтот лапоток твой спасёт от морозу? Задрать бы тебе юбчонку да всыпать хорошенько…

Александр глянул на шляпку Анюты и удивился точности сравнения. Лапоток, да и только. Усмехнулся незаметно, и тепло разлилось в его душе. «Милая моя девочка, – подумал он, – как же тебе хочется быть другой, и не знаешь того сама, как хороша ты в своем платочке и пальтишке».

К клубу подходили вчетвером: у дома с новой верандой к ним присоединились, по всей видимости, догадывался Александр, молодожёны. Хитро посматривая на офицера, молодица нашептала что-то Анюте на ухо, отчего та полыхнула румянцем, потом виновато, извиняясь за подругу, поглядела на Александра.

В клубе Анюта скрылась в толпе, оставив провожатого у входа. Вернулась с билетами, чем поставила его в неудобное положение. Движения её были порывисты, она не видела никого и в то же время чувствовала на себе сходящиеся, как в фокусе, взгляды односельчан: любопытные, добрые, насмешливые, осуждающие…

Кино было, как по заказу, красивое, музыкальное, радостно было видеть чужое счастье и не думать о своих неурядицах.

Анюта сидела так тихо и так внимательно, чуть приоткрыв пухлые губы, рассматривала всё, что происходило на экране, что Александру нестерпимо захотелось взять её руку и нежно погладить. Анюта не отняла руки, только пальцы её нервно подрагивали…

Возвращались из кино, оставляя попутчиков, и, наконец, остались одни. Вот уж до дома Анюты совсем немного, и шаг замедляется сам по себе.

Но путь не бесконечен. И вот уж пора прощаться. Они остановились. Было так светло от полной луны и белого снега, что отчетливо просматривались Анютины глаза в пушистых от инея ресницах, выбившиеся на висках завитки волос тоже припушены морозцем. Холодным блеском мерцал ровный ряд зубов. Анюта выжидающе смотрела снизу-вверх на Александра, и ей подумалось, что если не поцелует он вот сейчас, то не быть им вместе.

Александр взял, ставшие вдруг безвольными, руки девушки, бережно поднёс их к губам и нежно поцеловал. Руки дрожали, да и её всю трясло в ознобе, она не знала, что с ней происходит, как ей быть, что делать, она только чувствовала, как какая-то свежая и радостная волна подкатила к груди. Руки Александра коснулись холодных щек девушки, на миг его взгляд встретился с вопросительным, доверчивым взглядом раскрытых в испуге её глаз и больше, кроме сладких поцелуев, они ничего не помнили. Шляпка свалилась в снег, волосы Анюты рассыпались по плечам, она прильнула к груди Александра.

Хлопнула дверь сеней, потом лязгнула калитка.

– Я пойду, – тихо сказала Анюта, глядя в сторону своего дома. – Папа ждёт.

Александр ничего не сказал, только крепче сжал её холодные ладони, задержал их в своих руках и хриплым, чужим голосом произнес фразу, показавшуюся бы дикой ему минуту назад.

– Анюта, я прошу тебя… будь моей… женой, – сказал и удивился простоте слов, выражающих такое сложное событие в жизни человека.

От калитки послышалось:

– Нютка! Пора домой!

– Я пойду… я подумаю, – Анюта высвободила руки. – Я спрошу бабу Варю.

Баба Варя ждала этого, она своим, ей даже неизвестным, чутьём поняла, что это должно было случиться.

– Ой, гляди, милая, сама, – сказала она Анюте, когда та примчалась чуть свет и выпалила ей свою новость. – Ить тебе жить, тебе и выбирать. Он, видать, человек сурьёзный, вон пьёт совсем мало, только чо-то у него на душе. Он тебе не сказывал случаем?

– Нет, бабуленька, ничего не говорил, – испугалась Анюта. – Он только спросил, согласна ли я.

– Чо – согласная? – насторожилась баба Варя.

– Ну, выйти за него…

– А… Ну, а ты чо ему?

– Сказала, что подумаю… посоветуюсь с тобой.

– Право, не знаю, моя ласточка, чо тебе и присоветовать, – прослезилась старушка. – Была бы жива Анфиса, царство ей небесное, как бы она была рада, она бы по-матерински и благословила тебя. А чо я? Я стара, и сужу також.

Александр слышал шепот в прихожей, догадывался, о чём говорили там.

«Что я могу дать ей, – размышлял он, – я, кому за тридцать? Как скажется разница в пятнадцать лет? А если со мной случится что-то? Два года в стреляющем Афганистане ещё неизвестно как пройдут. Разве ей мало теперешних забот, чтобы взвалить ещё и свои на её плечи».

Приглушённые голоса то затихали, то с новой силой перебивали друг друга. Обсуждение такого важного вопроса иначе и не могло проходить.

Стукнула дверь, и вскоре под легкими шагами Анюты захрустел снег. Радостно и светло было у Александра на душе, та же, чуть слышимая музыка звучала нежными серебряными колокольчиками, и жаль было её тревожить.

Грезились картины, одна краше другой, и не было ни одной без Анюты. Она рисовалась в воображении Александра то среди таких же, как она сама, сероглазых, русоголовых милых детишек, то у госпитальной койки, на которой он умирает от ран, как умирал князь Андрей Болконский.

Мечтания оборвала баба Варя. Она вошла в горницу тихо, вкрадчиво. Заметив, что гость её не спит, заговорила с ним издалека:

– День-то вона какой на дворе! Прямо ангельский! Хрещенские морозы прошли, теперя и до весны рукой подать…

Александр глубоко вздохнул и ничего не сказал в ответ.

– Не заболел случаем? – остановилась старушка у кровати.

– Здоров, как никогда! – услышала она в ответ бодрые слова. – А вы как себя чувствуете?

– Чо я… Старость – не радость, поскрипим еще малость, да на покой. Вона роща рядом, – кивнула баба Варя в сторону сельского кладбища. Немного помедлив, сообщила:

– Анюта прибегала, вся так и светится, дуреха.

Александр молчал, он ждал прямого вопроса и был готов к этому.

– Боюсь я за неё, – отодвинула в сторону занавеску, на неё текла вода с подтаявшего окна. – Больно уж доверчивая, чистое дитё. Оммануть её, коль кто захочет, так совсем просто. И какой это грех будет на ём! – Старушка сверкнула лучиком глаза в сторону гостя, и дольше обычного задержала взгляд на его лице. – «Вона какой боров гладкий, любую девку захомутает, обкрутит, – подумала она, ничего не поняв по выражению его лица. – Говорят, все эти офицера так и думают, как бы приударить за какой юбкой, да потом кинуть с брюхом». – Я говорю, грех какой будет тому, кто оммануть её задумает, – категорично заявила баба Варя, запугивая «охальника».

Александр решил больше не терзать душу сердобольной старушки.

– Варвара Спиридоновна, – заговорил он, чётко выговаривая каждую букву, – я люблю Анюту и хочу, чтобы она стала моей женой. Если согласится – буду самым счастливым человеком на свете.

– Да согласная она, согласная, в том-то и беда, – махнула старушка рукой и кончиком белого платочка утерла глаза. Вздохнула. – Дай Бог вам счастья! Только раньше, чтоб пожениться, ой, сколько надо было ухаживать! А теперя…