Я слышу её расстроенный выдох. Я кривлюсь.

Я не понимаю, почему она это делает. Почему ей этого хочется. Я не собираюсь брать её в любовницы или хотя бы в «личные шлюхи». Я уверен, что у некоторых людей такое есть, но у меня это не вызывает ничего, кроме брезгливости. Это не мой формат. Я просто этого не разделяю. Я не завязан на сексе, мне не нужен никто рядом (хотя кого я обманываю).

Мне не нужны завтраки в постель и поцелуи в щеку перед командировкой. Я просто не испытываю к этому симпатии. Я ничего не испытываю.

Поэтому я не понимаю, зачем ей простой грубый секс в самолете на расстоянии несколько тысяч километров над землей. Я просто не понимаю — это бессмысленно. Это смешно. Это жалко. Унизительно, в конце-то концов.

Я знаю, что не всем, как мне, хватает перепихнуться раз в месяц или даже просто подрочить, но не легче для этого найти постоянного партнера? Нет? Мне кажется, что в кратковременных сексуальных отношениях я полный нуб просто за ненужностью оного для меня.

До, кажется, двадцати пяти я искренне поддерживал эту культуру. Сотня девушек, сотня номеров, сотня оттенков губной помады на моем воротнике.

Сотня поз, сотня оргазмов, сотня мокрых поцелуев. А потом я понял, что секс просто-напросто переоценен. В нём нет ничего, кроме яркой концовки и дальнейшего липкого противного опустошения после. Когда ты смотришь в глаза после того, как она кончила, и видишь, в ней ту же пустоту, в тебе не рождается ничего, кроме омерзения. Секс на одну ночь — отвратителен.

И я не понимаю, почему ей этого хочется. Хочется этого бессмысленного опустошения, когда не остается ничего, кроме легкой слабости и спермы на её животе. Это же унизительно, милая, как же ты не поймешь.

Я и не знаю, почему им так это нужно. Я не хочу ровнять всех под себя, но тогда встречный вопрос: почему этого не хочется мне?

Я не испытываю привязанность и симпатий, не испытываю нужды и желания. Азирафель — единственное и невольное исключение.

отсутствие и в противовес ему Азирафель.

Что-то в моем сознании гудит цикличной мыслью: «смысл где-то рядом, мудила».

Может и рядом.

Я называю свои чувства к Азирафелю любовью без задней мысли, потому что это так и есть. Это исключительно и единично на моем веку, но эта и была любовь. Но это что-то выше привычного её понимания. Что-то намного выше.

То, о чем мне пока и думать не хочется, потому что это все ванильно, сахарно и не в моем стиле. Мой стиль — это черные зауженные брюки и холодное оружие.

Иногда мне кажется, что у меня БАР (прим. биполярное расстройство). Мой психотерапевт что-то говорил об этом, когда речь зашла про затянувшеюся депрессию и принятие наркотических веществ. Своему психотерапевту я могу доверять даже такое. Это не просто психотерапевт из муниципальной клиники. Такое не для нас — я всё выбираю с умом.

Я бы хотел спихнуть это на БАР, но нет, я чувствую, что это другое. И это другое касается только Азирафеля.

Я жмурюсь до того, что под веками вспыхивают яркие цветные вспышки. Я не должен об этом не думать. Не должен.

Просто дайте себе установку. Психологическую установку — и она сработает. Так работает ваше сознание. На самовнушение. Подстройтесь под комфортные для вас мысли. Это снизит уровень стресса. Не в моем случае, конечно — моё сознание настолько пораженно ментально, что ему уже ничего не поможет.

Если вы откроете пометки моего психотерапевта по поводу своего клиента под имение «Энтони Дж. К.» — вы увидите мою автобиографию. Скорее всего он хранит это все в рукописном виде. На первой же странице вы увидите мою полную симптоматику — ещё с самого начала, когда все только начиналось.

Вы увидите там перечень из:

— подавленное угнетенное болезненное состояние;

— суицидальные мысли;

— осязательные и визуальные галлюцинации;

— бессонница;

— локальные, яркие вспышки агрессии;

— приступы повышенной жестокости после употреблении психотропных, алкоголя или наркотиков.

С этого началась жизнь Энтони Дж. Кроули — то есть меня.

И это только малая часть моей автобиографии, которая никому не покажется интересной или смешной.

Иногда мне кажется, что если когда-нибудь я доберусь до этой тетрадки и прочитаю хотя бы половину всего мною когда-либо описанного вкупе с умными словечками, диагнозами и анализами — я сам испугаюсь. Проблема в том, что я никогда не копаю глубоко, если дело касается моего сознания. Мне страшно. Я боюсь себя.

Поэтому не удивляйтесь того, что меня боится моё начальство.

Я буквально не управляем.

только если дело не касается Азирафеля.

Я щелкаю таблетницей и около пяти минут смотрю на таблетки. Вспомнить бы, какая из них снотворное, а какая психотропное. Раньше я пытался пить мелатонин — не стоит говорить, что хрен оно мне помогло.

Я беру одну наугад и запиваю её.

Когда мне приносят ужин, приходит сообщение от Азирафеля.

Он пишет:

с ними все отлично, впрочем, как и всегда. Когда ты будешь в Лондоне?

Я пишу:

Через семь часов. Если я высплюсь днем, обещаешь сходить со мной на ужин?

Мои губы дергаются в улыбке. Я ловлю на себе взгляд Лило, когда она ставит обед и раскладывает приборы. Я продолжаю её игнорировать, хотя она смотрит выжидающе дольше, чем следовало. Мне насрать на это. Азирафель спросил, когда я буду дома — это намного лучше сытного обеда или хорошего крепкого сна.

Азирафель:

Это будет уже вечером, мне на работу к восьми.

Я.

:(

Азирафель.

Ладно-ладно, только если это займет не больше, чем час-полтора.

Я.

:)

Азирафель.

Ты невыносим.

Я.

Ты тоже ничего ;)

Я блокирую телефон, закрываю глаза и откидываюсь на сиденье, расслабляясь. Пахнет кожей и только приготовленным мясом. Я отрубаюсь раньше, чем успеваю собрать в себе силы для того, чтобы хотя бы перекусить.

Мне снится что-то неясное, и весь сон я провожу в бреду. Это состояние сопровождает меня ещё десять минут после сна. Это состояние по-прежнему со мной, когда колеса самолета касаются трапа. Я нащупываю в таблетнице, в левом отсеке, с таблетками от мигрени, последнюю таблетку. Я перестарался сегодня.

В моей голове тяжесть, в глотке комок.

Я не могу вспомнить, что мне снилось. Я и не хочу вспомнить. Это было похоже на галлюцинацию в бреду. У меня уже было такое несколько раз, и это не самое приятное. Я до последнего не уверен, что это был не флешбек.

Как ни странно, но мне становится легче, когда я выхожу из самолета, и осознаю, что я в Лондоне. Я не тот, кто предан родине, не тот, кто в принципе относится к таким байкам, но едва моя нога ступает на землю, и мне и вправду становится легче.

В Лондоне легче. Не знаю, оттого ли, что я в курсе о присутствия Азирафеля поблизости, или просто из-за того, что я жил здесь большую часть моей жизни. Я не имею ни единого понятия.