— Здравствуйте, Сергей Юрьевич, — потирая свои усы, Руслан приветливо одаривает меня улыбкой, торопливо сжимая мою ладонь. — Домой?

— Нет, — кинув беглый взгляд на циферблат своих наручных часов, я достаю из кармана куртки пачку, начиная прокручивать фильтр между пальцев. — Поедем на Спасскую. Бизнес-центр на углу с улицей Герцена. Маша сегодня на своей?

— Да, — мужчина кивает и медленно лавирует между рядами автомобилей. — Дала мне выходной. Сказала, что в такой день, мое место рядом с женой.

— Это точно. После подбросишь меня к ней и можешь ставить машину в гараж.

В его приемной сидит молоденькая секретарша. Точнее, она смотрит в одну точку перед собой, замерев с прижатой к груди фоторамкой, которую, по всей видимости, собирается отправить в коробку, уже доверху заполненную канцелярскими мелочами.

— Андрей Павлович у себя? — интересуюсь, поднимая свалившийся на пол блокнот в бордовой кожаной обложке. Испуганно дернувшись, девушка растерянно благодарит, принимая свою вещь из моих рук, и, опомнившись, кивает, видимо, собираясь спросить, кто решил побеспокоить ее начальника.

— Мне назначено, — беззастенчиво вру и уже не слушаю подорвавшуюся со своего места секретаршу, недовольно дышащую мне в затылок, когда, приоткрыв дверь, я нагло облокачиваюсь на дверной косяк, ожидая, пока владелец кабинета, заметит мое присутствие.

— Я даже сказать ничего не успела! — краснея, пускается в оправдания блондинка, разглаживая невидимые складки на своих бедрах.

— Все нормально, Ксюша. Сделай нам кофе, — кивнув мне на стул, Медведев продолжает перебирать кипы документов, изъятые из стеллажей и теперь завалившие собой длинный дубовый стол, видимо, предназначенный для деловых переговоров.

— Съезжаешь, — ухмыляюсь, небрежно бросив свою куртку на небольшой белый диванчик в углу кабинета. — Решил подобрать себе офис посолидней?

— Нет. Скорее, наоборот, завязываю с предпринимательской деятельностью, — перед тем как ответить, он долго изучает мое лицо, гадая, действительно ли я не знал, что за прошедшую неделю он сумел распродать свое имущество.

— Вот и правильно. Займись чем-то другим. Ты же, кажется уезжаешь? — выдаю себя с головой, не считая нужным скрывать, что прекрасно осведомлен положением его дел. — Разбей виноградник или начни высаживать помидоры. Все лучше, чем мыть чужие автомобили.

— Так, значит все-таки ты? Пожарные, налоговая…

— Нужно лучше следить за своими делами. Меньше тратить драгоценное время на чужих жен, — устраиваюсь на подлокотнике, вытянув ноги и сцепив руки в замок.

— Зря старался. Я уже давно принял решение продать бизнес, — глянув на меня, как на сумасшедшего, Андрей, прикуривает, взяв пепельницу с подоконника.

— Тогда, могу спать спокойно. Ты же не держишь на меня зла? — ехидно бросаю, исследуя убранство помещения. Кто бы что ни сказал, в этом месте нет и намека на какую-то стабильность и высокий доход — простая мебель, серая краска на стенах, невзрачные портьеры на французских окнах. Кто, вообще, завешивает их такими блеклыми шторами, отрезая себе возможность лишний раз полюбоваться открывающимся видом с высоты двенадцатого этажа?

— Зачем пришел?

— Убедиться. Что ты не передумал.

— Угрожаешь?

— Зачем? Не привык тратить время на лишнюю болтовню. Предпочитаю действовать, вместо того, чтобы из раза в раз обсуждать все по десятому кругу.

— Не думай, что напугал меня своими связями. Если бы я хотел бороться за нее, меня не остановил бы даже танк.

— Не сомневаюсь, — смиряю его своим пренебрежением, и оборачиваюсь на появившуюся в дверях помощницу, аккуратно ставящую поднос на край стола. — Так что же тогда не стал? Мне казалось, ты был уверен в своей победе.

— С чего ты, вообще, взял, что я планировал ее возвращать?

— Думаешь, я настолько глуп, чтобы не заметить твоих взглядов. То, как ты смотрел на нее, желая вцепиться в мою глотку? Наверное, тяжело осознавать, что пока ты так усердно выстраивал семейную жизнь с другой, тебя здесь никто не ждал? Она ведь была твоей тихой гаванью — готова была мириться с твоим увлечением, не упрекала, молча переживая свои терзанья. Только не говори, что не сгорал от ревности, узнав, что кто-то сумел вытеснить тебя из ее сердца.

— Сгорал. Ты прав, — потушив окурок о металлическое блюдце, украшенное по кайме витиеватым золотистым узором, Андрей признает очевидное. — И до сих пор злюсь, зная, что у нее теперь есть ты. Скорее всего, инстинкты берут свое — сколько бы лет ни прошло, где-то в глубине души я считаю ее своей. Но в одном ты ошибся — я ни разу не перешел грань. Не в моих правилах соблазнять замужних женщин. Пусть и таких особенных… Хотя, если бы она захотела, я бы, не раздумывая, наплевал на свои принципы. Ты ведь этого боишься, не так ли?

Я не успеваю ответить, когда помещение заливается звонкой трелью его смартфона. Мы не так хорошо знакомы, но мне не приходится сомневаться — он явно растерян, кидает на меня беглый взгляд и отходит подальше, принимая вызов.

— Здравствуй, — коротко, с небольшой хрипотцой в голосе.

— Где? — я интуитивно чувствую неладное, и встаю, пряча руки в карманы брюк.

— Давай, в кафе, напротив твоего магазина.

Во мне что-то щелкает — не нужно обладать дюжим умом, чтобы понять, с кем он беседует, отвернувшись к зашторенному окну…

Я чувствую ее приближение задолго до того, как по дому разносится звук ее шагов. Делаю глоток обжигающего горло напитка, и терпеливо жду, когда она доберется до гостиной. Начинаю считать про себя секунды, остановившись на тридцати шести, и с нескрываемым недовольством, вперяюсь взглядом в ее растерянное лицо.

— Пришла? — спрашиваю, излишне грубо, под стать ситуации, когда ревнивый муж узнает, что его добропорядочная супруга вовсе не готова прислушиваться к его просьбам и не прочь лишний раз назначить встречу своему бывшему. — Как отдохнула?

Знаете, что злит меня больше всего? То, как она вздрагивает, выдавая себя с головой — Маша поняла, что мне известно о ее разговоре с Медведевым, но вместо того, чтобы пуститься в объяснения, привести хоть одну вескую причину для их встречи, она молча следит за тем, как я медленно двигаюсь к ней, останавливаясь так близко, что легко улавливаю запах ее парфюма, такого знакомого и уже успевшего мне полюбится. Мне хочется схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы она, наконец, начала пользоваться своей головой по назначению. Сложила два плюс два и уже перестала рушить нашу с ней жизнь. Но вместо этого, лишь еще холоднее интересуюсь:

— Ну и как? Он все так же хорош, как и прежде? — плевать, что мои глаза горят нездоровым блеском, что сердце колотиться настолько быстро, что кровь начинает быстрее циркулировать по моим венам. Не так я представлял нашу встречу…

— Не говори ерунды, — выдыхает, и качнув головой, разворачивается, намереваясь покинуть комнату. И это все? Ни оправданий, смешков и подтруниваний над моей несдержанностью, а лишь гордо вздернутый подбородок и выпрямленная спина?

— Что, даже не поцелуешь? — впервые в жизни, я грубо хватаю ее, возвращая на место. Я слетел с катушек. Устал от ее вранья и попыток выгородить Медведева, устал от собственных переживаний, которые, кажется, донимают только меня. Я больно впиваюсь в ее губы, вкладывая в поцелуй всю горечь, накопившуюся внутри, скорее наказываю за то, что сейчас балансирую на грани, и вот вопрос: ее или себя? Меня злит ее податливость, злит ее неспособность заставить меня успокоится. Стоит ей протянуть руку, подобрать правильные слова и я, возможно, перестану сгорать от негодования. Но вместо этого она стоит словно статуя, принимая мое возмездие, словно признает, что вполне заслуживает своей участи. Я отстраняюсь так же резко, как и притянул ее к себе минутой ранее. Отворачиваюсь и толкаю на диван, не задумываясь над своей излишней грубостью.

— Сереж, — ее голос больше похож на писк, и мне хочется заставить ее замолчать.