— Я лишь вначале пути. Но как только распрощаюсь с утренними эфирами — спляшу ламбаду. О, вот и мама.

Я сразу ее замечаю. С годами она становится лишь прекрасней. Пусть не так молода, как прежде, но все-также легка и улыбчива. Я подмигиваю жене, быстро отпиваю сок, и иду к ней навстречу, протягивая руку:

— Потанцуй-ка со мной. Хочу, чтобы все журналисты гадали, что это за красавица отплясывала с женихом, пока невеста поедала закуски.

— Дурачок, — прыснув от смеха, мама довольно улыбается, теперь сама утягивая меня в центр зала.

— Как же ты вырос, — поднимает ко мне затуманенный слезами взгляд.

— Не смей реветь.

— Я от счастья! — устроив голову на моей груди, она лишь сильнее прижимает меня к себе, больше не говоря ни слова, пока певица надрывно вещает о своей любви. Все же, мама удивительная. В чем-то излишне мягкая, но это и делает ее такой особенной. Ее глаза всегда светятся теплотой и любовью, руки способны подарить ощущение неземного полета, а каждое слово добирается до твоего сердца, минуя любую преграду на своем пути. У нее редкий дар — способность любить настолько самозабвенно, что порой я диву даюсь, как ее хватает на всех? Откуда в одном человеке такой запас, да что там, неиссякаемый источник нежности? Жалеет ли мой отец, о том что когда-то ее потерял? Я спрашивал его. Лет восемь назад, наверное. Прилетел на неделю, сдав свою первую летнюю сессию на факультете строительства и архитектуры, и гуляя по пляжу, впервые решился задать мучащий меня вопрос:

— Пап, ты думал о том, как бы все могло сложиться, не оставь ты тогда семью?

До сих пор помню, как исказилось его лицо, как он тяжко вздохнул, проведя рукой по отросшим волосам и, подопнув ногой камень, ответил, после минутной заминки.

— Я потерял удивительную женщину, Семен. Как думаешь, может ли человек, в сорок семь так и не нашедший ей достойную замену об этом не думать? Бог всегда воздает по заслугам. Она свое счастье выстрадала. А я…

— А Рита? Ты больше ее не видел? — не знаю зачем спросил, но вдруг захотелось понять, для чего эти двое поставили на карту все, если в конечном итоге так глупо пустили совместную жизнь под откос.

— Нет. Знаю, что она вышла замуж за какого-то писателя. Но так и не родила, — качает головой, видимо, вспомнив, как когда-то был близок к рождению дочери.

Он до сих пор один. Двенадцать лет владеет неплохим ресторанчиком на набережной, вечерами пропадает в гараже, иногда выходит в море на своей небольшой яхте, читает романы, похоже унаследовав от отца страсть к фэнтези. Он старался. Все эти годы старался ни в чем меня не подвести: каждое лето я проводил у него, мы часто рыбачили, ходили в тир и смотрели ужастики по вечерам. Когда бабушка с дедом перебрались к нему, к моим летним развлечениям прибавились ежедневные пикники на лужайке позади белоснежного дома. Дома, в который была вхожа лишь одна женщина — Анна Федоровна Медведева. Хотя, если сейчас бросить взгляд в сторону столика, за которым он расположился, можно заметить, что он все же некаменный. На мою свадьбу он приехал с милой дамой, которая несколько месяцев назад устроилась к нему бухгалтером.

— Как думаешь, у них серьезно? — киваю в их сторону, вынуждая маму отстраниться и проследить за моим взглядом.

— Кто знает? Никто не заслуживает одинокой старости, — философски отзывается она, вновь возвращая свою щеку на мою грудь.

— Ты святая, мам, — удивляюсь, не зная, радоваться мне или плакать — каким бы маленьким я ни был, ее страдания я вряд ли сумею забыть.

— Глупости. Просто, когда ты счастлив, обиды забываются быстрее. Я выиграла куда больше, сынок.

Я укладываю подбородок на ее макушке и с удовольствием тяну носом легкий цветочный аромат — так пахнет только она. Мне далеко до ее всепрощения. Видимо, с молоком матери подобные таланты не передаются. Хоть я и попытался отпустить свои детские обиды — настолько близкими, какими по идее должны быть родные люди, мы с папой уже никогда не станем.

— Я рада, что ты, наконец, перебрался в Москву. Мы сможем чаще у вас бывать.

— Пора бы и вам задуматься о переезде, — в сотый раз поднимаю эту тему, и уже заранее знаю, что она скажет.

— Мы не можем. У Матвея бокс, у Сережи стройка, у меня магазин и курсы. Так что, жди-ка Софийку. Два года и она помчится в медицинский поступать. Еще и родители. Сам знаешь, как дед не любит суету.

Я киваю, осознавая, что она права, но все же надеюсь, что когда-то мы все соберемся под одной крышей. Вот мое главное отличие от отца — как бы я ни любил спорт, теперь ставший моей работой, семья — главная ценность и я не позволю себе наступить на его грабли.

— Так как там твой кружок рукоделия? — поддеваю ее, ожидая реакции. Мама переоборудовала кафе: в одном из залов устроила что-то вроде классной комнаты и три раза в неделю ведет курсы, где учит желающих собственноручно превращать клочки шерсти в незатейливых мультяшных персонажей. Пока родители попивают кофе их чада осваивают нехитрое ремесло, под чутким контролем Нины, все же закончившей педагогический, и знаменитой на весь город мастерицы — Титовой Марии Михайловны.

— Нормально. Желающих не так много, но я получаю удовольствие.

— Ну-ка, жених, там тебя одна симпатичная девушка потеряла, — заставляет меня засмеяться Сергей, отпихнув в сторону. — Эту старушку я сам развлеку.

— Сережа, — пячусь назад, продолжая светиться, как медный пятак. — Мне всего лишь пятьдесят!

— Тише, не хватало, чтоб кто-то услышал, — отвечает ей муж, и без смущения припадает к ее губам.

Вот оно счастье — пахнет шампанским и живыми цветами, звучит в ушах смехом моих близких и обжигает мою кожу мягкими касаниями пальцев любимой женщины.