(Поясняю. В отличие от видной Верочки я выгляжу скромно, но изысканно, и основным достижением является иллюзия непреходящей юности. В возрасте восемнадцати я выглядела едва на четырнадцать, откуда взялось прозвище «прелестное дитя», а на подступах к тридцати могу сойти за старшую школьницу. Иногда бывают казусы.)

Мой девический вид, очевидно, спровоцировал гамму неожиданных чувств. Антонина ожидала увидеть соперницу, столичную штучку, а перед ней растерянно топталась на пороге тощая девчонка с конским хвостом вместо прически.

Она ведь не знала, каких трудов стоит мне образ милой, неискушенной юности, убойное оружие на службе и в личной жизни, я надеюсь пользоваться им вплоть до пенсии!

Сработало оно и с Антониной: вместо ненависти и злобы она прониклась чувством снисходительного покровительства, не без некоторого, правда, презрения. Разве это женщина, дитя малое, жертва коварного мерзавца Витьки! И еще один плюс выявился в мою пользу, Антонине стало ясно, что муж ушел от неё не к другой женщине, а к московской прописке, что польстило её самолюбию. Знал Отче, что делает, этот самозванный психолог без диплома высчитал все детали к выгоде для себя!

Насладившись произведенным эффектом, Валентин произнес заготовленный спич.

– Нин, я тут Вере всё рассказал, ей в конце концов надо знать, а то она одна в дурочках ходит, теперь вы потолкуйте, только, девочки, без драки, ладно? А я пойду, прогуляюсь, через часок вернусь, договорились?

Гнусный предатель получил согласие хозяйки и испарился, оставил меня расхлебывать малосъедобную кашу!

– Не промах у тебя брательник,» – одобрила его Антонина. – Веселый мужик, заводной, но шпана, скажу я тебе, жулик первостатейный, да так и надо, а то пропадешь.

Я не нашлась с ответом, только поулыбалась в знак согласия, не исключено, что Антонина приняла меня за слабоумную, что пошло всем на пользу.

– Садись, подружка, на кровать, чего мнешься, как не родная, – далее ободрила меня Антонина, поскольку я не вполне освоилась и прикидывала, каким же братом Валька приходится Верочке – родным или двоюродным. – Тебе братишка рассказал всю нашу историю? Или тоже документ представить? Плакать не станешь? Или уже было дело? Так не робей, я по молодости тоже немало их пролила, слезок-то, а потом взяла и плюнула. Хотела я с тобой, девушка, Ваньку повалять, припугнуть, что не знаю, с кем ещё Витек жить будет, полаяться с тобой маленько, а потом поплакать, да его так и быть тебе уступить. А ты, смотрю, робкая какая-то, бессловесная, боишься меня что ли? Грех тебя обижать, давай договоримся с тобой по-хорошему.

– Всё так неожиданно, – бездарно забормотала я. – Я даже не знаю, как мне быть, он и Вас, и меня обманул…

– Не «выкай», небось не чужие, – весело перебила меня Антонина. – Что муженек наш стервец, это я и так знаю, но не он один виноват. Поженились мы с ним смолоду, сдуру, потом оглянулись и враз пожалели. Я тогда не такая была, сама бы замуж в Москву вышла, да ещё за богатого, конфетка-девочка была, да что там вспоминать. Чтобы ты знала, у нас с Витьком любовь давно кончилась, не нужен он мне совсем, бери его и держи. Мне от него одно нужно: чтобы квартиру получить двухкомнатную. Девка растет, мы здесь с ней поютились друг у дружки на голове, хватит. Братишка твой неродной, Валентин, сказал, что мы договоримся. Так давай честно выкладывай, чего ты хочешь, дурочкой не прикидывайся.

(Узнав, что Валька приходится мне и Верочке сводным братом, я почувствовала некоторое облегчение. Е.М.)

Далее, в соответствии с продуманными заготовками (продумывал Отче, а я на ходу корректировала), мы с Антониной вступили в переговоры.

Сначала выработали протокол разногласий, выявили спорные пункты, убрали из них эмоции вместе с самолюбием и стали с противоположных сторон подходить к компромиссному решению. На уступки я пошла только при условии, что Виктор ничего не узнает о нашем свидании – моей главной задачей было сохранение Верочкиного неведения относительно ситуации двоеженства. Очень уж болезненно она на такую возможность реагировала, дурак Витька, что имел неосторожность вообще заронить ей в голову такую мысль!

Не прошло и полутора часов, как мы с Антониной пришли к принципиальному согласию, следует отдать должное её здравому смыслу и не запудренным мозгам. Она трезво смотрела на сложившуюся ситуацию: не с точки зрения абстрактной этики, правил или традиций, минуя административные и социальные институты, а «зрела в корень» по заветам Козьмы Пруткова. Случались моменты, когда я восхищалась прямотой её суждений и свободой от догм, которые мы привыкли считать святынями.

Например, она упорно рассматривала брак, как добровольное совместное проживание мужчины и женщины. А условности типа печати в паспорте, общественного мнения и многое прочее считала пустяками, не стоящими внимания.

Под конец разговора возникла некоторая обоюдная симпатия, стыдно сказать, но поимевшая материальное выражение. Она посматривала на мои недорогие, но эффектные часики made in Japan, а я не сводила глаз с предметов художественной вышивки.

Женщина женщину всегда поймет, мы слегка помялись, но потом плюнули на предрассудки и совершили натуральный обмен. При этом я объяснила, что беру вышивки не для себя, а в подарок подружке Кате Малышевой на день рождения.

К Валькиному приходу мы с Антониной пили чай вокруг швейной машинки (сей предмет снимался со стола лишь в случае парадных обедов персон на пять, большее количество персон в комнату не помещалось при всем желании) и делились опытом по части воспитания детей.

– Ну, милые дамы, я смотрю, у вас всё как по маслу, только Витюши не хватает во главе стола! – приветствовал нас вошедший брат Отче. – Жили бы мы на Востоке, так горя не знали бы: Антонина – старшая жена, Верунчик – младшая, глядишь, Витюша себе бы и третью присмотрел.

– Типун тебе на язык, братец! – ответила исполняющая обязанности младшей жены, и мы стали собираться восвояси.

Расстались мы почти, как старые знакомые, Антонина приглашала всех на новоселье, понятно, что не всерьёз.

Наконец мы обрадовали Сергея своим возвращением, и с комфортом покатили обратно в столицу. По дороге к машине Валентин спросил, как бы между прочим.

– Справки держишь, или отдала?

– Пришлось отдать, – созналась я. – Иначе она ни в какую, грозила, что на работу Витьке сообщит, да и понятно, они ей позарез нужны.

– Вот это ты, конечно, зря, – заметил Валентин без одобрения. – Я их у Витюши достал посредством низкого обмана, сказал, что с твоей помощью попробую уговорить его супругу. Если он узнает, что бумаги все-таки у Антонины, его Кондратий хватит.

– Почему? – удивилась я.

– Знаешь, дитятко, – объяснил Валентин. – Тут мы с тобой малость напортачили, я надеялся, что ты и так обойдешься. Он бы и сам мог, собственно говоря, принести ей эти справки. А он очень не хотел…

– Ну, знаешь, Отче, – обиделась я. – Сначала говорил одно, а потом что я сделала неправильно. Ничего плохого от справок не будет. Антонина мне объяснила, что главное – жилищная комиссия. Она решает, сколько комнат дать, какую квартиру. Вот для комиссии нужны справки, они решат, что дают квартиру семье, раз приложены Викторовы бумаги. А когда выйдет решение, кто станет смотреть, сколько их прописывается: двое ли, трое ли. Дали квартиру и все.

– Бог с тобой, прелестное, но неразумное дитя. – великодушно простил меня Отче. – Дальнейшее – заботы дяди Вали, а ты можешь отдыхать.

И действительно, к моему большому облегчению это муторное дело совершенно заглохло. Канул и Валентин, у меня не появлялся и по телефону не звонил.

Только у нас с Верочкой появилось роскошное воспоминание. Не проходило ни одной встречи, чтобы мы на разные лады не перебирали подробностей приключений в подвале. Одно было неудобно, я всё время боялась нечаянно проговориться, и приходилось обдумывать свою часть диалога.

Но потом и это прошло, я тщательно отредактировала свою часть мемуаров, привыкла к адаптированному варианту, и мы с Верочкой могли бродить по лабиринту сногсшибательных воспоминаний безбоязненно.