Он заговорил первым:

– Да, сейчас королева недовольна мной сильнее обычного.

– Утрата доверия – это гораздо больше, чем недовольство. Вы понимаете, почему это произошло?

Старый саар сложил руки за спиной, беспокойно сжимая и разжимая украшенные кольцами пальцы.

– Я сказал Эскар, чтоб убиралась обратно в Порфири вместе со своим безумным планом.

Мое сердце сжалось; я надеялась, что еще успею поговорить с ней про Орму.

– Ее план настолько плох?

Он поменял позу, скрестив руки на широкой груди.

– На мгновение забудем о существовании древнего закона и о том факте, что порфирийцы очень трепетно следят за его исполнением. Эскар не подумала о том, что, проникнув в Танамут через долину Омиги, мы не добьемся ничего – если только бо́льшая часть Старого Арда не будет в этот момент сражаться где-нибудь в другом месте. Чтобы ее план сработал, моим генералам придется совершить отвлекающий маневр и выманить войска из Керамы на юг.

– То есть в направлении Горедда? – спросила я.

– Именно. А координировать атаку на расстоянии ужасно трудно, даже с помощью тников. – Чтобы подчеркнуть важность своих слов, он тряхнул медальонами. Эти устройства для общения на расстоянии придумали квигутлы – низшая раса драконов. – Не исключено, что Горедду придется продержаться не одну неделю. А ты сама видела, какой ущерб этому городу причинил всего один злонамеренный дракон.

Да, после битвы драконов над той частью города еще неделю поднимался дым. Но это все-таки не объясняло реакцию Глиссельды.

– Если вы указали на недостаток в плане, держа в уме безопасность Горедда, королева не должна была разозлиться, – произнесла я.

Он сгорбился и прижался лбом к стеклу.

– Пока мы спорили, Эскар упомянула о том, что мои генералы… потерпели несколько поражений, о которых я забыл рассказать королеве.

Я со свистом втянула воздух сквозь зубы.

– Серьезные поражения?

– А как ты думаешь? У Старого Арда появился новый стратег, генерал Лэди – какой-то выскочка, о котором я никогда не слышал, – и он готов на любую мерзость. Он устраивает засады в местах, где самки откладывают яйца, не беспокоясь, что может причинить вред молодняку. Его арды делают вид, что сдаются, а потом нападают. Даже наши победы больше напоминают поражения: войска Лэди бьются до последнего, чтобы мы понесли бо́льший урон. – Комонот повернулся ко мне с недоумевающим видом. – Что это вообще за стратегия?

Но меня больше беспокоила стратегия, которую Комонот избрал в отношении Глиссельды.

– Почему вы утаили от королевы столь важную информацию?

– Она умна и талантлива, но все-таки еще очень молода. Она так… – Он покрутил ладонью, словно изображая поднимающийся дымок.

– Расстраивается? – подсказала я.

Он энергично закивал.

– Все это ей не по плечу. Я ее не осуждаю – это не по плечу даже мне. Но именно в этом и дело: у меня хватает проблем и без ее эмоций!

Он начал мерить комнату шагами.

– Вам нужно вернуть доверие Глиссельды. Разрешите дать вам несколько советов, ардмагар?

Он выжидающе замолчал, глядя на меня цепким, как у ворона, взглядом.

– Во-первых, будьте с ней откровеннее, – начала я. – Возможно, ваши поражения огорчат ее, но эмоции быстро пройдут. Потом она сможет мыслить логично и ясно, однако сначала ей нужно прочувствовать услышанное. Это все равно что порядок действий в уравнении.

Комонот поджал свои мясистые губы.

– А без этого шага никак нельзя обойтись?

– Нельзя. Вам ведь приходится спать, хотя сон каждый день делает вас беззащитным и уязвимым на несколько часов.

– Не уверен, что меня убедила твоя аналогия, – отозвался он, но я увидела, что заставила его задуматься.

– Второй шаг, который вам необходимо предпринять, пожалуй, важнее всех остальных: вы должны сделать жест доброй воли, чтобы снова разжечь доверие в сердце королевы. Желательно, чтобы это был очень широкий жест.

Комонот вскинул кустистые брови.

– Тура ей преподнести, что ли?

Несколько секунд я непонимающе глазела на него и лишь потом поняла, что он не собирается дарить королеве огромного питомца. Он имел в виду мясо. Он решил, что сможет помириться с Глиссельдой, устроив для нее пир.

– Это тоже вариант, – я медленно кивнула, лихорадочно обдумывая свои следующие слова. – Но можно сделать еще более масштабный жест. Конечно, я ничего не понимаю в политике и никогда бы не рискнула высказывать свое мнение по этому вопросу, но мне кажется, вам стоит поразмыслить в этом направлении. Вы могли бы на некоторое время отправиться на фронт или… или выделить ард на защиту Лавондавиля, если это возможно. Что угодно, лишь бы убедить королеву Глиссельду, что вы заботитесь о безопасности Горедда.

Комонот подвигал челюстью из стороны в сторону.

– Ну, «заботиться» – это, пожалуй, чересчур сильное…

– Ардмагар! – воскликнула я, теряя терпение. – Хотя бы притворитесь!

Он вздохнул.

– Покинув этот город, я уменьшу ущерб, нанесенный некомпетентными убийцами. А еще я буду рад встретиться с этим генералом Лэди лицом к лицу и перегрызть ему глотку. – На секунду его взгляд стал туманным, но потом снова сфокусировался на мне. – В твоих словах есть смысл. Я подумаю, как лучше поступить.

Это был знак, что мне пора. Я поднялась на ноги и присела в глубоком реверансе. Он бросил на меня серьезный взгляд, а затем взял мою ладонь и положил ее себе на затылок. Это был знак покорности: окажись на моем месте настоящий драконий учитель, он бы непременно его укусил.

Когда Абдо закончил свою тренировку с Ларсом, я подошла к нему и спросила, как он смотрит на то, чтобы сопровождать меня в путешествии. Он встретил это предложение с энтузиазмом, но предупредил: «Вам придется поговорить с моей семьей. Мне еще три года ждать своего Дня определения».

Я кивнула, делая вид, что понимаю его. Но Абдо заметил мое недоумение и добавил: «Это значит совершеннолетие. День, когда выбираешь себе имя и жизненный путь».

Когда я познакомилась с Абдо, он только приехал на юг со своей танцевальной труппой, в которую также входили его тетя и дедушка. Именно к дедушке – старшему члену семьи – мне и предстояло обратиться.

На следующее утро Абдо привел его ко мне. Я угостила их чаем и сырной выпечкой, а также устроила небольшой импровизированный концерт на лютне. Тайтон (так звали дедушку) одной рукой ел печенье, а другой держал ладонь Абдо.

– Я обещаю, что буду хорошо заботиться о вашем внуке, – наконец сказала я, положив лютню на стул.

Тайтон торжественно кивнул: его седые волосы были заплетены в аккуратные косы. Он нежно похлопал Абдо по голове, которую украшали пучки волос, и медленно произнес на гореддийском, тщательно выговаривая каждое слово:

– Я говорить с вы по-порфирийски. Простите.

Он обратился к Абдо на порфирийском, и тот кивнул.

«Я буду переводить», – произнес юноша в моей голове, одновременно делая мне знак своими изящными пальцами. Видимо, на моем лице отразилось удивление, потому что Абдо пояснил: «Дед не знает, что я могу говорить с тобой без слов. Мне кажется, это его расстроило бы, с ним я не умею так разговаривать».

«Я немного понимаю по-порфирийски», – подумала я. Абдо скорчил недоверчивую гримасу.

Тайтон откашлялся.

– Абдо принадлежит богу Чахону, причем не единожды, но дважды, – сказал он. – Во-первых, Чахону принадлежат все итьясаари.

«Даже вы, глупые иностранцы», – добавил Абдо, переводивший слова деда. Конечно, я уже успела подзабыть порфирийский, но все-таки была уверена, что Тайтон этой фразы не говорил.

– Во-вторых, его мать – жрица Чахона. Он должен отдать этому богу каждую клеточку тела и души, – продолжил Тайтон. – Абдо появился на свет, чтобы стать преемником Паулоса Пэнде – самого почитаемого жреца-итьясаари в нашей стране. Однако, – старик склонил голову, словно ему было очень стыдно, – Абдо тяготился своими обязанностями и не воспринимал их всерьез. Он ссорился с Пэнде, пренебрежительно относился к матери и, в конце концов, сбежал из дома.