СТАРЫЕ-СТАРЫЕ СКАЗКИ
Дед-Всевед
За горами, за долами,
За широкими морями,
Стар, как стар сам белый свет,
Проживает Дед-Всевед.
Хороши его палаты,
Чудесами тароваты:
Потолок, что неба свод, —
Солнце, месяц, хоровод
Ясных звезд на нем гуляют
И палаты освещают.
В них четыре есть окна,
Вся земля из них видна:
Север с льдистыми морями,
Запад с чудо-городами,
Юг, где пышет зной с небес,
И восток, страна чудес.
Стены тоже не простые:
Три из них все расписные,
И с одной — чудесный вид
Всё прошедшее глядит;
Всё же, что творится ныне,
На другой стене-картине,
А на третьей то, что ждет
В близком будущем наш род;
Над четвертой же стеною
Тьма нависла пеленою,
И не знает Дед-Всевед,
Что там есть, чего там нет.
Остальное все он знает,
Вещим оком прозревает —
Звездам в небе счет ведет,
Видит в почке скрытый плод,
В сердце скрытое желанье,
Внемлет неба содроганье,
Прозябанье корней, трав,
Понимает шум дубрав,
Разумеет песни моря,
Тихий стон немого горя,
Затаенный сердца стон, —
Дед-Всевед недаром он!
Счастлив сердцем кроткий, чистый,
На кого свой взор лучистый
Дед с любовью обратит
И кого он посетит
Наяву иль в сновиденье
Хоть на краткое мгновенье;
Не забудет век свой тот
Песен чудных, что споет,
Сказок дивных, что расскажет,
И чудес, что Дед покажет.
Стоит этот миг один
Многих сереньких годин!
У кого ж бывает чаще
Дед-Всевед — и спит тот слаще,
И несет свой труд дневной
Со спокойною душой.
У кого же есть желанье,
Сам, пожалуй, в подражанье
Деду песни запоет,
Сказки сказывать начнет.
Это все еще не сказка,
А пока одна присказка.
Сказки ж будут впереди!
Анна Ганзен
Спящая царевна
или-были царь с царицей; жили они в довольстве и согласии, одно лишь горе было у них: не давал им Господь деток. Но вот, наконец, родилась у царицы дочь. Обрадовались отец с матерью и справили крестины на славу, задали пир на весь мир. В крестные матери пригласил царь двенадцать волшебниц, которые жили в его стране и пользовались большим почетом. Царь знал, что каждая из них наделит царевну дорогим подарком, и потому приказал принять их с честью, подать им кушанье на золотых блюдах. Знал царь, что живет в стране еще тринадцатая волшебница, да никак он не мог ее пригласить: золотых блюд было у него всего двенадцать. Сильно рассердилась на царя тринадцатая волшебница, как узнала, что не пригласили ее на крестины.
Сели гости за стол в великолепных палатах дворцовых, двенадцать волшебниц рядом с царем и царицей. Едва начала прислуга подавать первые блюда, как вдруг вошла в залу тринадцатая волшебница. Испугался царь, стал перед нею извиняться, усадил ее рядом с другими волшебницами и велел подать ей яства на лучших блюдах, какие только могли найти во дворце. Как заметила волшебница, что ее блюдо не золотое, так решила отомстить царю.
Когда после стола одиннадцать волшебниц подошли к колыбели царевны и одарили ее кто умом, кто красотой, кто богатством, кто добротой, тогда оскорбленная тринадцатая волшебница, не выжидая своей очереди, подошла к младенцу, коснулась его своей волшебной палочкой и сказала: «На семнадцатом году царевна уколет свой палец о веретено и умрет». Замерли все от ужаса, зарыдали царь с царицей. Одиннадцать остальных волшебниц не могли освободить царевну от чар злой своей подруги, так как каждая из них могла всего один раз пожелать что-либо царевне. К счастью, двенадцатая волшебница не успела еще объявить своего подарка, быстро подошла она к колыбельке и воскликнула: «Нет, царевна не умрет, а погрузится лишь в глубокий столетний сон, и разбудит ее прекрасный царевич».
Несмотря на это, король все-таки хотел оградить дочь от несчастья, он отдал по всему своему царству приказ собрать все веретена и сжечь их; под страхом смерти запретил он жителям своей страны держать их у себя дома.
На юной царевне между тем начали проявляться те дары, которыми одарили ее крестные матери: она становилась умной, красивой, доброй и всеми любимой. Минуло ей уже шестнадцать лет, и царь с царицей начали понемногу успокаиваться и надеяться, что отныне опасность для их дочери миновала. Однажды взбрела на ум царевне мысль прогуляться по отдаленным покоям замка, и подошла она нечаянно к маленькой каморке дворцовой башни. Дверь была заперта, но ключ торчал в замочной скважине. Царевна вошла в комнату и увидела седую старушку, сидевшую за прялкой. «Что ты делаешь здесь, бабушка?» — спросила царевна. «Пряду пряжу», — отвечала старушка. «Ах! — воскликнула царевна, — мне очень хочется научиться прясть, научи меня!» При этом она взяла веретено в руку, но уколола палец об его острие, упала и погрузилась в глубокий сон. С диким возгласом поднялась старуха со своего места и вылетела в окно; это была та самая злая волшебница. На крик прибежали царь царица и вся дворня, но никто не мог пробудить спящую царевну.
Ее подняли с пола и отнесли в главную залу замка, уложили на роскошную постель из бархата и атласа, шитую золотом и серебром. Едва уложили царевну, как все живущее в замке также погрузилось в глубокий непробудный сон. Царь и царица, придворные дамы и кавалеры, сторожа, лакеи, повара, поваренки, пажи и горничные — все были околдованы теми же чарами, как и царевна. Каждый погрузился в сон в том положении, в котором застало его очарование волшебницы. Виночерпий заснул, наливая вино; вино также застыло и перестало течь; струя как бы окаменела и висела в воздухе в виде красной ленты. Повар заснул в то мгновение, как хотел ударить поваренка, рука его так и осталась поднятой. Кони спали в конюшне, собаки на дворе, петухи стояли с раскрытым клювом, как бы собираясь запеть, но не издавали ни звука, голуби спали на крыше, даже паук и тот заснул как раз в то мгновение, как хотел схватить муху, попавшуюся в паутину. Кушанья, приготовлявшиеся на кухне, огонь в очаге, одним словом, все, все погрузилось во внезапный сон. Вокруг самого замка вырос в одно мгновение густой и высокий кустарник; растения так сплелись между собою, что ни человек, ни зверь не могли проложить себе дорогу сквозь чащу. Не прошло четверти часа, как от всего царского замка не виднелось ничего, кроме верхушек башен, выглядывавших над высоким лесом.
