Работы на дне Арктического моря, строительстве Центрального влагопровода и зоны ливней заключались главным образом в сборке и установке машин, изготовляемых на заводах. В пустынях было другое.

Там строились тысячекилометровые плотины и дамбы, мосты, туннели. Передвигались с низких мест на более возвышенные строения, селекционные хозяйства, иногда целые сады и рощи.

Все эти работы требовали большого времени.

Во многих пунктах республики работали чрезвычайные комиссии по затоплению. Геодезисты и гидрогерлоги потратили более полугода на оконтуривание озер. В проектных бюро разрабатывалась сложная система водохранилищ.

Работа эта была сложна еще и потому, что при затоплении затрагивались интересы множества хозяйств местного и общегосударственного значения. Приходилось согласовывать вопросы, составлять варианты проектов.

Строительство овер-аккумуляторов с самого начала было выделено в самостоятельную организацию, но теперь подходил срок для сдачи Гольфстримстрою участков затопления.

Вера Александровна прилетела в Бекмулатовск вечером. Переодевшись с дороги, она пошла на половину отца.

Комнаты в старом доме Измаила Ахуна были уже не те, что два года тому назад, в день торжества рождения первой многоводной реки. Большой зал стал похож на музей. На полках, в застекленных шкафах, повсюду стояли экспонаты-действующие модели машин шахтостроительства, макеты сооружений. На столе, занимавшем почти четверть комнаты, лежала рельефная карта участка Шестой Комсомольской.

Все это были подарки, поднесенные отцу в день его восьмидесятилетнего юбилея.

Каждый экспонат представлял собой памятник победной борьбы, одержанный мелиораторами, утверждал торжество идеи поднятия многоводных рек из глубины земной коры.

Вера Александровна открыла дверь в кабинет.

Измаил Ахун, еще более грузный и тяжелый, сидел в своем глубоком кресле. На нем был обычный костюм - свободная холщевая блуза, c полузакрытыми глазами, опустив голову, он слушал Агронома Марчука, работавшего с ним много лет в Миракумском водном хозяйстве.

При входе дочери Измаил Ахун приподнял опущенную голову. В глазах его блеснула радость.

- Вера, милая дочь, - старик хотел подняться, но Вера Александровна не дала ему.

Она быстро подошла к отцу и, обняв рукой его полную морщинистую шею, поцеловала. Марчуку она дружески пожала руку. Он был старым ее знакомым.

- Опять засмотрелась на твой музей, - пододвигав стул и садясь рядом с отцом, проговорила Вера Александровна. - Особенно хороша рельефная карта Шестой Комсомольской.

Она взяла пухлую большую руку отца и нежно пожала ее.

На лице Измаила Ахуна показалась довольная улыбка.

- Это подарок моих юношей. На трех машинах везли сюда, - проговорил он. - Ты еще не знаешь. Она вся действует. Нажмешь кнопку и все задвигается - машины, поезда. Из стволов шахты вытекают реки. A v нас все еще война идет. Вон Марчук каждое выращенное им дерево считает важнее всего Нового Гольфстрима.

В уголках глаз Измаила Ахуна собрались лукавые смеющиеся морщинки.

- А я думала, что все это позади, - сказала Вера Александровна.

Горновой были известны эти настроения, "миракумовцев", как называли себя те, кто, по их словам, отстаивал пустыни от затопления.

- А что вас так волнует? - обратилась она к Mapчуку.

Агроном нервно повел плечами. Eго вид говорил, что же объяснять, все это уже решено и изменить ничего нельзя.

Однако он не выдержал и начал говорить, обращаясь поминутно к карте, где были нанесены пункты затопления.

- Вот в этих местах - наши заповедники и селекционные хозяйства. Десятки лет мы вели здесь акклиматизацию и выращивали плодовые и декоративные растения. А теперь нас сгоняют с насиженного места. Говорят: "давай, уходи, здесь будет аккумулятор". Марчук с горькой усмешкой взмахнул над картой, как бы сметая на пол сор.

Измаил Ахун снова опустил голову и полузакрыл глаза. Он не состоял членом комитета по затоплению и, когда ему предложили войти в состав комитета, отказался: "Стар я. Не хватит сил". Но все понимали, что причиной отказа было его отрицательное отношение к проекту Нового Гольфстрима.

Озеро, о котором говорил Марчук, было самым большим аккумуляторам солнечного тепла в Миракумской пустыне.

Комитет отвел заповеднику другую площадь; вопрос шел о том, как сохранить то, что было действительно ценным.

"Он все тот же, и его взгляды на затопление части песков не изменились", - с огорчением подумала Вера Александровна, взглянув на отца.

Измаил Ахун не проронил ни одного слова во время разговора дочери с Марчуком. Молча сидел он с полузакрытыми глазами, и, казалось, углубился в свои мысли.

Марчук продолжал говорить.

Он признавал большое хозяйственное значение строительства Нового Гольфстрима. И, как знающий агроном, он предвидел те благотворные перемены климата в пустынях и на огромном пространстве Советской страны и ту пользу для сельского хозяйства, которую получит страна в результате этого.

- Но зачем, - говорил он, - создавая одно, разрушать то, что уже сделано, на что потрачено много труда и средств?

- Скажите, Дмитрий . Иванович, - спросила Вера Александровна, - если бы на участке, занятом вашим заповедником, разведка обнаружила богатейшие в мире золотые или платиновые месторождения, признали бы вы необходимость перенести заповедник на другое место или хотя бы уменьшить занимаемую им территорию?

В голосе Горновой звучали сочувствие и доброжелательство.

- Ну, это совсем другое, - уклончиво проговорил Марчук.

- Почему другое? Вопрос идет -о ресурсах нашей страны.

Измаил Ахун, как бы очнувшись от дремоты, поднял голову.

- Будем говорить цифрами, - продолжала Вера Александровна. - На каждый квадратный метр водного зеркала падает солнечная радиация, которая только за один год даст тепла восемьсот миллионов калорий. Помножьте это количество на площадь Миракумского моря, получатся потрясающие цифры. И значит, как важно создать этот огромный аккумулятор солнечной энергии. Удержать, не допустить, чтобы эта тепловая энергия вновь унеслась в мировое пространство, а применить ее на пользу хозяйства нашей страны и, главным образом, в тех его отраслях, которые вам, как агроному, особенно близки.

Марчук взглянул на Измаила Ахуна, как бы ища в нем поддержки. Но тот, старый, уставший сидел опять с полузакрытыми глазами.

Разговор о заповеднике сам собой оборвался. Заговорили о другом.

ЧТО ДУМАЕТ ОТЕЦ?

В первый день приезда в Бекмулатовск Вере Александровне показалось, что она снова погрузилась в те споры, в нападки на Новый Гольфстрим, которые были в те дни, когда Виктор Николаевич впервые выступил со своей идеей.

И это неприятно удивило ее.

Она знала: ничто, никакие силы не остановят теперь начатого строительства. Но зачем сейчас эти терзания, сомнения в том, что уже претворяется в жизнь. Для чего они?

Вид отца... Его безучастное отношение к разговору в кабинете. Что это? Тайный протест или старческая дряхлость? Горновой было больно глядеть на него. С отцом у нее всегда было связано представление о силе, о несгибаемой воле и энергии, о страстном порыве.

И вот этот великан сидит согбенный, с низко опущенной головой.

С этим чувством Горнова вошла к отцу на другой день в Управление водного хозяйства.

Бекмулатов сидел за столом и просматривал бумаги, которые подкладывал ему стоявший рядом секретарь.

В кабинет влетел разгоряченный и вспотевший мужчина, с бронзовым от загара лицом. Это был директор Каучуконоса.

- Ты что же - удушить меня хочешь?! Пятьсот саженцев каучуконосов к чорту полетят! Давай воды! стремительно подбегая к столу, закричал он.

Измаил Ахун, не отрываясь от бумаг, пододвинул ему сифон.

- На, выпей, - прогудел он своим обычным низким басом.

Вошедший с сердцем оттолкнул сифон.

- К чорту! Говорят тебе-не уйду, пока не пустишь воду.