…Бриенна Тарт ненавидела зеркала. В последние три месяца особенно.

После каждой встречи с Джейме Ланнистером ненависти к зеркалам прибавлялось. Ведь жила же она как-то до него (в чем испытывала теперь сомнения). И зеркала были просто чем-то из девчачьего мира, того, где побрякушки, байки о ночах с кавалерами, сплетни — а потом и весь остальной женский мирок: ужастики на тему родов, ужастики на тему мужской неверности, меряние количеством бастардов у мужей и числом синяков на теле после особо бурных стычек в супружеской спальне. Если так подумать, она и Джейме начали с конца. Последняя их стычка принесла ей только-только прошедшую боль в правом боку, и девушка серьезно подозревала, что удар пришелся по печени, а последствия рано или поздно отправят ее на тот свет.

Слабым, но все же утешением было то, что Цареубийца испугался гораздо больше нее. Побледнел, бросился к ней, заботливо довел до лавки и подал воды.

Зеркало неумолимо свидетельствовало, что то, что произошло потом, было результатом все-таки наличествующей у Джейме совести и чувства вины. Ничем иным объяснить поцелуй Бриенна Тарт не могла.

Поцелуй с Джейме! Не самый страстный, конечно. Вряд ли страстный вообще. Аккуратное касание губ, пришедшееся ей в бровь, потом в крыло носа, потом — и сердце замирало, кожа до сих пор горела — его губы прихватили ее губу, задержались, пока уцелевшая левая рука легонько пощекотала подбородок…

— Ты как? Цела? — обеспокоенные зеленые глаза оказались напротив ее глаз. Она энергично замотала головой. Потом, спохватившись, закивала. Джейме усмехнулся. Тревога? Сочувствие?

— Похоже на тебя, женщина. Уверена, что не надо мейстера?

Она, конечно, отказалась от мейстера, он, конечно, принялся настаивать, попутно охаивая ее манеру подставляться под кривые удары одноруких калек — и все вернулось на круги своя.

Только Бриенну как оглушило его поцелуем — так никак и не отпустит до сих пор. Наверное, он от испуга это сделал. Наверное.

…Пыхтя и проклиная собственную натуру, Бриенна споткнулась о порог, выходя на мороз. Черный Замок обледенел чуть меньше, чем другие заставы у Стены, а все ж-таки хорошо бы уборные находились чуть ближе. И отапливались каким-нибудь чудом при посредстве волшебства, чтобы не подставлять задницу всем северным ветрам при каждом походе по нужде.

Задумав проделать обратный путь по привычной и знакомой наизусть тропинке, Бриенна споткнулась, в неверном свете увидев точно поперек прохода Призрака. Лютоволк не казался агрессивным, но без хозяина рядом даже собаки способны на многое. Девушка поежилась. Наспех накинутый плащ не грел, в сапоги, кое-как напяленные, набился снег, а Призрак, не мигая, спокойно смотрел на нее.

Будь на его месте орда пьяных мужиков с вилами, Бриенна бы рискнула. Но с некоторых пор контакты с животным миром ничего хорошего ей не несли. Так что пришлось идти в обход, по нелюбимому маршруту — мимо костерка, у которого постоянно отирались одичалые друзья Джона Сноу.

В частности, тот рыжий.

В этот раз Бриенна, приближаясь к костру, расслышала голос Подрика. Про себя пообещала задать хорошую трепку парню. Нечего прохлаждаться без дела с одичалым мужичьем…

— …не очень популярны у мужского пола, — как раз заканчивал фразу Под.

…и это будет хорошая трепка.

— Значит, нормальных мужиков на юге нет, — отрезал рыжий, строгая древко стрелы коротким ножиком.

— Пидоры одни, — согласился другой одичалый — кустистые брови, грязная борода в масле.

— Ты подумай только! Такая женщина! Сильная, независимая…

— Красивая, — хором немного вразнобой завершили у костра.

Бриенна вздохнула. Ну и что забыл Подрик Пейн рядом с воздыхателями Сансы Старк? Хотя, минутку, кто это «не очень популярен у мужского пола»? Санса-то? Бессовестная ложь.

— Еще бы чуть-чуть округлиться ей…

— Да, согласен. Когда закончится вся эта херня, и она нормально будет спать, есть и рядом будет настоящий мужик, — Тормунд, вспомнилось вдруг имя самодовольного рыжего великана, точно, это он, — отрастит волосы, снимет все это железо со своего роскошного тела…

Что за бред?!

— Я бы украл ее прямо сегодня, — вступил вдруг низким баритоном до сих пор молчавший тенн, достаточно грациозно потягиваясь, с хрустом вытягивая вперед то руку, то ногу, — привез бы в свою стоянку и сжег бы все эти лохмотья на ней.

Бриенна вспомнила, что женщины теннов особо ценили хорошие ткани

— Как Меб, в этом году хоть что-то наткала?

— Отличный лен. Как раз для такой милашки. Рысья шубка сверху знатно согреет.

— А соболей бил?

— Нет, не для нее, — с видом знатоков пришли к выводу другие одичалые. Мужской трёп о трофеях с охоты. Скучища.

— Что эти женщины южан носят под юбками, а, малый? — это спросил добродушно у Подрика Тормунд.

— Миледи носит штаны…

«Пейн, зараза, заткнись, просто заткнись!». И только теперь с опозданием дошло, что разговор ведут о ней. Не о Сансе. Не о Мелисандре. О ней, Бриенне Красотке. И на этот раз не смеются над ней. На самом деле восхищаются. Стало страшно.

— А эти бедра, — мечтательно продолжал Тормунд, игнорируя то, что от стрелы под движениями лезвия его ножа оставалось все меньше, — я могу представить, как она будет смотреться в мехах, нагой, как будто только родилась…

— Еще повяжи ленточку, — насмешливо, но со сладострастным присвистом добавил его собеседник с масляной бородой. Рыжий рассерженно глянул на него:

— Не смей рушить мое уединение с госпожой Беляночкой!

— Я бы ее скорее назвал Яблочком, — чмокнул губами тенн, — пока зеленое, но вот-вот нальет соком. Окунешь в медок — и можно…

Очевидно, был понятный только северянам эротический подтекст в его словах, потому что одичалые хором загомонили, подтверждая удачную метафору.

— Она родит мне сыновей, — мечтал самозабвенно Тормунд, глядя в звездное небо, и клубы пара, вырывающиеся из его рта, делались только гуще, — много крепких, высоких. Я даже согласен, чтобы они были такими же белокожими.

— Кожа нежная, как шкурка трехдневного ягненка, — прокомментировал неугомонный поэт Масляная Борода.

— …Южане морят своих женщин голодом. Не понимаю, как ее вот не заморили. Я бы каждое утро приносил домой по оленю. От хорошего куска славно протушенного мяса в жилах появляется здоровая кровь, на лице — румянец.

— Медовая девочка!

— Пятеро сыновей, — заливался Тормунд, — и с десяток дочек.

— Тебе мало детей, а, борода?

— Плевать. После нее я не смогу трахаться больше ни с кем еще с год. Я хочу от нее детей. Я хочу ее в свой дом к очагу. Никакая зима не страшна, когда под боком такая женщина.

Образ Джейме Ланнистера с последними словами рыжего Тормунда на мгновение померк, а в груди Тартской Девы запылал странный, незнакомый жар, в котором плавились и сгорали все причины когда-либо возвращаться на юг.

— …как вообще ты, парень, можешь смотреть, как твоя хозяйка истощала, и даже не поморщишься? — крепкое пожатие плеча Подрика вывело бедолагу из его прострации, — тебе не совестно?