— Слышишь, Пташка? — зарычал Пёс, приникая лбом к тяжелой двери, — давно ты эту херню замышляла, скажи мне? С самого начала, пока была со мной, или потом тебе это пришло в голову…

Тишина. Она страшнее всего. Тишина — это не ее старательно удерживаемая маска, не любезности и ужимки, не стишочки и песенки. Тишина — это отсутствие даже желания с ним говорить.

— Что ты думала, завалить Цареубийцу ножиком? Дура, он пережил Зиму, с одной-то рукой! Ты могла придумать что-нибудь… я не знаю… сказала бы мне, что ли, — он привалился спиной к двери, бессильно уронил руки на пол.

Сильные, умелые руки убийцы, которые и в этом качестве не пригодились ей. Пусть бы она лгала, оправдывалась, плакала, в конце концов. Пусть бы утешала ложными надеждами и лживыми обещаниями будущего. Как она рисовала их, несколькими фразами умудряясь превратить Зиму в Лето для Сандора! Нарочно ли придумывала эти свои «мечты»? Как вытянула из-под его брони и толстой шкуры все простецкие мечты о конуре, щенках и доброй суке рядом, когда всю жизнь он прятал их так глубоко, что и сам не мог найти?

— Я пьян, — сформулировал он тяжелым языком начало новой мысли, — ты ненавидишь, когда я пьян. Я тоже. Ненавижу. Ненавижу, когда тебе во мне что-то не нравится. А списочек-то немал.

И снова тянет облаять ее, яростно и гневно:

— Но ты обещала мне, Санса, ты обещала! Ты, лживая дрянь, какого хуя ты разевала свой рот? Зачем, если ты даже не собиралась… долбанная, продажная потаскуха, такая же, как все, ты…

— Она не ответит, Пёс.

Сандор вскинулся. С одной стороны у бедра тяжело опустилась Нимерия, напротив на корточки — Арья Старк.

— А тебе что надо, мелкая, — вздохнул он тяжело. Девочка протянула руку к его голове, он отмахнулся. Это ее не остановило.

— Ты завываешь так, что я тремя этажами ниже уснуть не могу.

— Спустись еще ниже. В кузнице найдется местечко.

— А может, просто тебе стоит заткнуться, а?

Сандор уткнулся головой в колени. В висках пульсировало. Нимерия под рукой тихо заскулила.

— Уйди, Арья, — пробормотал он, — я не могу… сейчас говорить.

— Ладно.

«Помнишь, где сердце? — готов Пёс был завыть ей вслед, чтобы она, против собственных слов, осталась, — моё — за этими дверьми. И не возвращается ко мне». Стоя у самой лестницы, Арья обернулась — твердо сжаты губы, строгие глаза.

— Нимерия остаётся.

Легкие шаги зазвучали по ступенькам. Быстро стали беззвучными. Сандор медленно опустился на пол и свернулся, вздрагивая, у самого порога. Нимерия заскулила снова. В комнате за дверью послышались звуки. И волчица, и мужчина насторожились. Сандор не мог понять, что именно слышал.

Она могла расчесывать волосы. Снимать одежду. Листать книгу. Только плакать не могла. Не для кого было плакать. Никого не было, чтобы это видеть. Зачем же тогда плакать?

Пёс опустил голову на порог запертой двери, за которой билось его сердце. Возможно, не так было бы плохо, если бы оно остановилось, наконец — если это прекратит боль.

— Я люблю тебя, Пташка, — прошептал он, затем закричал, борясь с пьяными рыданиями и подступающей тошнотой:

— Драная ты сука, твою мать, Санса! Почему ты не отвечаешь, женщина?

Тишина страшнее всего; крики страха, преследовавшие его всю жизнь, вопли отвращения, хмыканье разочарованных шлюх и усталая ругань соратников, все это можно перенести. К этому можно привыкнуть. Сандор хмурится, предпринимает еще одну попытку:

— Отвечай мне! Я твой муж; мы давали клятвы перед богами, ты помнишь? Помнишь, Пташка? Это должно было что-то значить, пекло, иначе зачем это было?! Ты обещала!

Тишина в ответ. Сандор закрыл лицо руками.

Нимерия завыла. Весенний ветер разносил ее горестный вой за пределы Серой Башни. Испуганная стайка ласточек рванула прочь от гнёзд из-под черепицы.

— Поговори со мной, Санса!

Но она молчала.

========== Подрик Пейн и волшебные грибы одичалых, часть первая ==========

Подрик Пейн никогда не был гордостью своей семьи. Никогда не шел впереди своих сверстников, не выигрывал шуточные турниры — держался середнячком. Он был тихим мальчиком в детстве, вырос в тихого юношу чуть позже, но это чаще оборачивалось к его выгоде.

Главное, что он усвоил от своих старших друзей, так это то, что хвастуны, какими бы одаренными от природы не были, долго не живут. И если и выживают, то с потерями. Некоторых, вроде сира Джейме, жизнь ничему не учила — Подрик вздохнул, опуская в костер еще одну ветку — но даже ему все равно стоило бы поостеречься. Упомянутый сир с утра в очередной раз рисковал жизнью, доводя и без того злую сир-миледи Бриенну глупыми шутками.

Подрик многое мог сказать о том, как близки сир и сир-миледи, но кое-чего все же о Тартской Деве сир Джейме не знал. Когда она по-настоящему злилась, то могла действовать без предупреждения. И не выносила шуток о членах, а в последние дни фантазии у Льва хватало только на это. Вот и теперь юноша прекрасно слышал раздражающе веселый голос Льва и недовольное ворчание леди Бриенны в ответ.

Подрик уныло поворошил уголья в костре, с тоской оглянулся на такой близкий — и такой далекий — шатер Ланнистеров. Все же, выбирая между выслушиванием бородатых шуточек в тесноте и духоте, и одиночеством на морозе, Подрик Пейн выбрал бы первое.

У каждого шатра, заваленного сверху лапником, шкурами, мехами и всеми подряд ветками, они поддерживали огонь. Подрику выпала самая важная задача — стеречь его, и он старался — даже если это значило все часы без перерыва курсировать между кучами валежника и кострищем наперегонки с другими везунчиками. К счастью, мороз настал не настолько жестокий, чтобы бегать за дровами приходилось слишком часто. А все же хотелось бы пореже. Тем более, кто-то, кто сторожил огонь до Подрика, не озаботился большим запасом хвороста.

Самым дурным товарищем ночью был Сандор Клиган — невзирая на явно непростые отношения с огнем, он имел обыкновение наваливать гигантскую кучу сучьев, а затем сидеть и долго смотреть в пламя, пока не наступала пора сменяться. Иногда он говорил о богах. От его откровений делалось слегка не по себе.

— Значит, вы видели Деву? — недоверчиво спросил его Подрик в один из их дозоров. Сандор Клиган хмыкнул, поскреб бороду.

— Я ее… знаю. Хочешь секрет? — он склонился чуть ближе к костру, глаза его опасно блестели в темноте, — Дева уже давно не дева. Она и Воин делают это, втайне от остальных. Только мы, здесь внизу, можем знать. Мы и Неведомый.

— По-почему Неведомый, сир… просто… почему?

— Я спрошу у него в следующий раз, мальчик.

Подрику пришлось провести с ним два или три дозорных бдения прежде, чем он понял, как угнетающе действуют на него странные разговоры Пса.

Юноша поежился, мрачно озираясь и по уши уходя в меховой воротник. Сир-миледи не разрешала оставлять Подрика в дозоре одного, но сегодня она сдалась.

— Итак, утром мы надеемся найти настоящего Зимнего Брата, — блестя глазами, сказал сир Бронн, когда удалялся на ночевку, — желаю провести эти шесть часов с пользой для души.