— Сынок. Не чаяли дождаться, — ласково проговорила Латалена, обвивая руку волка всем телом. — Вижу, ты спешил. Забыл нас?

— Названых батьков как забудешь, — проворчал молодой Вольфсон и обнялся с Вереном.

Зазвенела сталь; булава Верена чуть зацепила ножны молодого волка. Сонаэнь вновь вздрогнула при этом звуке. Но ещё больший ужас внушало само появление знаменитого князя-разбойника в Посаде. Она знала всё о нём — или все расхожие тёмные сплетни вокруг его имени. Она знала, как его отец, последний великий князь, поддался чарам Латалены и отправил свои дружины на помощь Элдойру. И она знала, что тогда младший сын князя и остался круглым сиротой. Чего она не могла знать, а о чём лишь слышала прежде и от чего отмахивалась, как от досужих разговоров, так о родственной привязанности, что питал к леди Латалене Вольфсон.

И вот, доказательства были у неё перед глазами. Самый отчаянный задира, князь-разбойник, пират, осуществляющий набеги на те укрепления, куда более осторожные вожаки никогда не смели соваться, младший сын, стоял он рядом с принцессой-изгнанницей, лучась белозубой улыбкой. И улыбались, скалясь, опасно и недобро, его дружинники, заполонившие Посад, докуда хватало глаз.

«У неё есть армия, — осенило Сонаэнь в ту же секунду, и холодок побежал от колен и выше, — вот же она, вокруг меня. Это её армия. Её Свора».

***

шесть лет назад

За полтора месяца в становище Сабы с наложницей мужа Сонаэнь привыкла к непростому соседству. С удивлением она обнаружила, что не испытывает в присутствии Гедати неловкости или смущения — даже когда следовало бы. Поначалу осторожная опаска в отношениях сменилась молчаливым взаимным сочувствием.

Сонаэнь была благодарна наложнице хотя бы за то, что та делила с Ниротилем ложе достаточно часто, чтобы ей, законной супруге, доставалась лишь доля внимания. Основное всё равно он, как преданный поклонник, уделял мечам, клинкам и тренировкам.

Пока женщины скучали в обществе друг друга.

Гедати, грациозная, ухоженная и, очевидно, чувствующая себя выше законной супруги, имела одно неоспоримое достоинство — она чаще молчала, чем говорила. Молчаливость шла не от сердца, но от ума. И довольно быстро Сонаэнь стала замечать, что её невольная соперница превосходно читает окружающих, редко ошибаясь в суждениях относительно них.

Она была откровенна с леди Ортой, когда та спрашивала. Молчала, пока молчала Сонаэнь. Почти две недели Сонаэнь присматривалась к Гедати, не решаясь заговорить о сокровенном: об их общем мужчине. С одной стороны, это было необходимо. С другой — казалось, Гедати вполне довольна существующим положением вещей и делиться тайнами сердца и алькова не намеревалась. Сонаэнь не настаивала на откровенности — она и сама надеялась её избежать.

До одного из дней, когда рано утром Ниротиль не оставил на шее Сонаэнь красноречивые следы, которые она не знала, как спрятать.

Сонаэнь не знала, как избежать его сурового нрава в ночных утехах. Что бы она ни делала, как бы ни пыталась стать послушней, покладистей, стоило ему приблизиться — и тело отказывалось подчиняться, каменело под его сильными грубыми руками. Ночи превратились в бесконечную пытку. Спать она уже не могла и днём.

На шее Гедати — как и на её запястьях, лодыжках и скулах — синяков никогда не появлялось. А это значило, что наложница к полководцу знает особый подход и, может быть, Сонаэнь найдёт способ оградить себя от жестокости мужа. Терпеть такого Ниротиля она больше не могла. Как и обманывать себя тем, что подобным же образом он относится ко всем женщинам. Сонаэнь знала, что Тило умеет быть мягким. Когда-то она испытала его нежность сама. Совсем коротко, но всё же…

С тем Ниротилем она могла ужиться. С новым — холодным, более ожесточившимся, закрытым — вряд ли.

— Когда он бывает с тобой, каков он? — задала вопрос Сонаэнь, когда женщины принимали ванну; это показалось единственным моментом, когда подобный разговор мог быть уместен.

Гедати покровительственно ухмыльнулась, вскинув из воды в воздух стройную ногу.

Брызги полетели в разные стороны.

— Бывает стремительным. Но больше любит долго. И тихо — поначалу, во всяком случае, — Гедати поболтала в воздухе второй ногой, увеличивая количество брызг, — любит, когда ласкаю его языком… любит брать меня, как кони кобыл. Любит крепко спать сразу после того, как возьмёт.

Сонаэнь опустила лицо, борясь со смущением. Ей оно не пристало — годы в Ордене приучили ко всякого рода зрелищам и сведениям. И всё же даже в воображении она не хотела слышать, видеть, чувствовать сцену, нарисованную наложницей. Гедати следила за ней с непроницаемым выражением на лице.

— Он у тебя был первым, — после молчания произнесла она, — и не старался. А ты не знала. Если не знаешь, что такое удовольствие, не найдёшь и дороги к нему.

Сонаэнь опустила глаза. Щербатый край бочки в купальне кое-где обрастал зелеными и розовыми водорослями вперемешку.

— Он причиняет тебе боль? — выдавила она, неловко надеясь избежать неизбежной жалости; она знала, как это бывает между женщинами. Гедати не повела и бровью:

— Нет. Нарочно не было.

— Почему…

«Почему он тогда делает это со мной», хотела спросить Сонаэнь, но на вопрос всегда она получила бы один и тот же ответ: Тило мстил ей за измену. До сих пор.

Но наложница встала из воды и потянулась за простынёй.

— Ты же ученая, госпожа. И ты выбрала его. А он всего лишь воин. Его тело болит. Его сердце болит. Его рассудок болит. Он делает то, что умеет. Ты делай то, что умеешь ты.

— Ты выбирала быть наложницей моего мужа? — Сонаэнь не хотела, чтобы это звучало как претензия, но тон выдал её. Гедати, завернувшись в простыню, откинула назад волосы.

Струящиеся, оттенка красного дерева, они почти достигали её бедер и едва заметных ружских татуировок на них.

— У меня нет того, что могло бы вынашивать детей, — она запнулась, выискивая правильное слово на хине, — отец был счастлив отдать меня тому, кто захотел. Я была рада уйти. Я знаю место женщины, которая не родит сыновей, сестра-госпожа. Я должна делать лучше тебя всё остальное, чтобы выжить.

Она оставила за собой мокрые следы, когда бесшумно удалилась на свою половину. Сонаэнь осталась в купальне до того, как кожа на её пальцах сморщилась. Мысль остаться привязанной к жестокому полководцу навсегда всякий раз заставляла Сонаэнь тяжело дышать. Иногда просыпаться среди ночи — спустя все эти годы.

Тило, снисходительный и защищающий, превращался в её кошмарах в своё отражение, с которым она, к сожалению, имела несчастье некогда познакомиться. Теперь кошмар ожил. Со стороны никто не мог сказать этого, но Гедати знала. Она и другие приближённые полководца знали. Он, дарящий днём чарующие улыбки юным девицам, умеющий подбодрить соратника, насиловал жену каждую ночь. Он, так красиво умеющий сказать об обязанностях воинов защищать слабых, не гнушался выворачивать ей руки и заламывать запястья, когда спешил подчинить.

Резко подскочив на пустом ложе, Сонаэнь дрожала всем телом, снова и снова переживая кошмар, в котором некто — у него не было лица, но она всё же могла назвать имя — овладевал ей, принося тошную боль и страх большего несчастья. Заметавшись по комнате, она не нашла ничего лучше, чем босой прокрасться в комнаты напротив — через открытую галерею дворца Сабы.