Двор терема подметали с опилками трижды. Это тоже помогало мало. С тем количеством всадников, что, словно нарочно, влетали на конях через ворота, грязь была везде.

— Толку-то. Другой год говорила-говорила большаку: ты вели, пусть сыплють камень, — шамкала старая Ариса, подметавшая, невзирая на больную спину, крыльцо, — он мне: сделаю, бабка, отстань! И вот, туда же. Которая весна такая-то.

Для гостей с юга позволяли исключения в виде ночных горшков, но сами северяне свято чтили свои дома — и даже терема — и нечистот в них не допускали ни в каком виде. Посему для справления нужды пристраивали нечто вроде флигеля.

В сезон половодья добраться до него было непросто.

Балансирующей на выходе из нужника, задравшей юбки мало не до пояса леди Орту нашёл гонец от супруга.

Она не смогла дождаться возвращения в терем. Почерк лучше у него не стал, зато письмо было длиннее предыдущего в несколько раз. Смысл, однако, можно было уместить в нескольких коротких фразах. Тило требовал жену к себе. Можно было не сомневаться, что он найдёт способ лично предъявить претензии леди Латалене и её защитникам, если Сонаэнь — даже в роли гостьи — задержится на долгий срок.

Пальцы у леди дрожали, сердце билось так быстро, что она задумалась об успокоительных каплях.

«У неё нет своей армии, — писал Тило, и не нужно было гадать, чтобы понять, кто эта «она», — нет из нас тех, кто поддержал бы Смуту. Она могла бы попросить кузена-полководца Гвенедора, но он верен трону, старый дурак. Выбрось из головы политику и думай о себе. Здорова ль ты? Хорошо ли спишь? Что слышно из дома? Как наши дети?».

И конечно, в своём духе он завершал письмо недвусмысленной угрозой: «Лучше бы тебе быть здоровой, а положению нашего дома благополучным, когда мы увидимся снова». Бескомпромиссная лихая завитушка перечёркивала три нижние строки.

«Дура, дура, пустоголовая идиотка! — в отчаянии ругала себя Сонаэнь, едва соображая, что происходит вокруг. — Почему именно сейчас надо было возомнить себя девицей в беде?» Оставалось надеяться, что вспыльчивый супруг-полководец остынет быстрее, чем в самом деле выдвинется к Посаду. Учитывая его расположение в двухстах вёрстах, этого вполне можно было ожидать. Нервы Сонаэнь были напряжены предельно.

Раздражение усиливалось, и вместе с ним — внимание к тревожащим деталям: гости, приезжающие в Посад, всё реже были представлены боярами Заснеженья, но значительно чаще бряцали тяжёлым оружием и кольчугами. Далеко не всегда они радовались, увидев друг друга, чаще негодовали. Напрасно искала Сонаэнь праздничные стяги турнира. Напрасно высматривала акробатов и канатоходцев. Посад кипел, но не радовался; спешил торговать, но не веселиться. Да и прибывающие выглядели не особо спешащими сражаться друг с другом. Не было шумных горделивых рыцарей и их юных оруженосцев. Не было герольдов. Не было слышно ни одного глашатая, что рассказывал бы о преувеличенных подвигах одного из победителей турнира.

За три дня Сонаэнь наблюдала две или три пьяные драки, но ни одного поединка. А гости всё прибывали — по одному, по трое, внезапно являлась целая стая молодчиков-ровесников, а то приходил пешком старый, дряхлый дед-волк, седой, плешивый, — и всех хозяева, Верен и Латалена, приветствовали в чертогах дома. Домочадцы тоже были здесь. Волчицы, сторонясь мужчин, шушукались — замужние прятали руки в муфтах и под длинными платками, юные девицы поигрывали с выпущенными косами, пока холод не начинал ломить им пальцы.

Не выходила к гостям только Снежана. Девочка считалась невестой и посторонним, по обычаю, в дверях дома на пороге не показывалась. Сонаэнь не сказала ни слова, когда увидела любопытствующую княжну, выглядывавшую из-за двери.

— Скоро, скоро твой день, — послышался скрипучий голос няньки-старухи, от которого у Сонаэнь дрожь бежала по спине, — зазовёт волчок в лесок…

— Ариса, — послышалось холодное от Латалены. Старуха только прищурилась, но не умолкла:

— Взглянет — как солнцем опалит, обнимет — дух вон!

— Хватит, — обернулась леди Элдар с каменным выражением лица.

— Муж — заступник, — остро глядя в лицо Латалене, молвила бабка-волчица, поправляя на Снежане душегрею, — не веришь мне, спроси у матушки твоей. Куда было ей податься, без отца-то? Прожить и без него можно, это верно. А вот хорошо ли — то вряд ли.

— А ну-ка, курицы, хорош квохтать! — подал голос уже Верен.

По тёсовым ступеням навстречу хозяевам поднимался с немалой свитой гость. Домашние волчицы выносили по одному подносу с подарками. Пожилых седовласых мужчин заводили под руки с обеих сторон в знак особого почтения к возрасту. Другим лишь кивали. Сонаэнь успевала только примечать знакомые или недавно узнанные гербы.

Сильные, богатые вожаки отдельных стай, гомонящие группы юношей, обнищавшие большаки — всех хозяева приветствовали радушно и всем улыбались. Солнце уже растопило все до единой сосульки над дровником, грачи и галки разворовали несколько хлебных караваев со двора, а гости всё прибывали.

Очередной даже среди соплеменников выделялся; он и его спутники шагали по мостовой, словно весь мир и даже весна вокруг принадлежали им. Им кланялись все — Сонаэнь прищурилась: против солнца она с трудом могла разглядеть, что за знамя принёс с собой волк.

Но когда разглядела, отшатнулась прочь. Подавила желание закрыть лицо — как будто бы давний враг мужа мог узнать её; это был бессмысленный страх.

— Держан из Верши, друг наш, — леди Латалена протянула гостю обе руки, опережая взволнованного супруга, явно намеревавшегося остановить приветствие, — рада видеть тебя в нашем доме. Ты привлёк луну на наше небо. Войди. Отведай нашей добычи и того, что дал нам Господь.

Держан в сопровождении доброй полусотни волков выглядел решительно и угрожающе. Посеребрённые сединой тёмные волосы ложились красивыми волнами почти до плеч; даже под просторной одеждой ярких зелёных оттенков видно было, как перекатываются мышцы. Не слабее вожака смотрелись и бойцы.

Судя по реакции наблюдавших волчиц, все они были без ума от воинов. Только вот Сонаэнь не к месту пришло в голову сравнение с важничающими перед суками кобелями, и она подавила смешок. Походка некоторых оборотней определённо напоминала походку задиристых собак перед боем.

Мелькали латы и щиты, кольчуги и булавы. Сонаэнь, хоть и чувствовала неловкость за открытое лицо и отброшенную назад вуаль, не могла не наслаждаться куда лучшим обзором происходящего. Конечно, не обходилось и без заигрываний со стороны приезжающих северян. Другие девушки Латалены получали внимания не меньше. Даже Вината, растерянность которой можно было разглядеть с трёхсот шагов.

Леди Элдар поднимала руки, приветствовала гостей, но, как могла легко почувствовать Сонаэнь, мыслями находилась где-то очень, очень далеко. Так далеко, что даже не сразу обратила внимание на лихо влетевшего в резную арку всадника с двумя дюжинами сопровождающих. Он же заприметил её сразу.

— Здорова будь, матушка! — выкрикнул он на сурте, и Сонаэнь нахмурилась.

— Вольфсон, это он, Вольфсон здесь… — раздались едва слышные скулящие шепотки за спиной, — и Свора его.

От слуг и горожан ощутимо повеяло животным страхом. Они снимали шапки и кланялись, когда молодой волк проходил мимо, скалились, щерились, ворча, убирались задом, дёргая вороты рубах и кафтанов, словно те их душили. Но Верен ухмылялся от уха до уха, а Латалена рассмеялась и обняла оборотня, расцеловала его — фрейлины хором испустили вздох благочестивого ужаса и возмущения.