— Я говорила с твоей мамой, она не против остаться с Семеном на пару дней… Мы могли бы выбраться на лыжную базу, сняли бы домик и хорошенько повеселились, — обнимая меня со спины за плечи, предлагает жена, целуя мою шею. — Мы заслужили отдых, можем даже напиться. Я не откажусь от беззаботных выходных в кругу друзей. Возьмем Иру и Сашу, Антона с его художницей!

Я от чего-то замираю, сидя на кровати в нашей спальни, испытывая нервозность от простого упоминания Риты.

— У Павлова сейчас какая-то Кристина, — сообщаю жене, расстёгивая пуговицу на рубашке.

— Жаль, Маргарита сумела меня впечатлить. И мы вполне могли собрать коллекцию ее работ, если бы твой друг все-таки решил на ней остановиться, — запуская руку под мою одежду, хихикает жена. — И чего вам мужикам не хватает7 Красивая, успешная…

— Вообще-то, это она решила с ним порвать, — поясняю, ловя тонкие пальцы жены у пояса своих брюк, за что она награждает меня удивленным взглядом. — Давай, я сначала приму душ. Устал, как собака.

Маша спрыгивает с постели, одергивая задравшийся короткий халат, и, улыбаясь, направляется к двери.

— Тогда я пока приготовлю нам кофе. Сама целый день клюю носом.

Я нервно запускаю пальцы в свои волосы, после чего тру свои глаза, ругая себя, за то, что позволил так все усложнить. Мне не помогает душ, беспокойные мысли все так же роятся в моей голове, оставляя неприятный осадок, от пришедшего осознания, что я глубоко увяз, и никак не могу вырваться из поглотившей меня трясины. Не знаю, заметила ли супруга, что я целовал ее словно на автомате, без должной страсти блуждая руками по ее телу. Однако, она ничем не выдала своих мыслей, наверняка, списав мою отстраненность на накопившуюся за этот безумно долгий день усталость.

— Так что? Как насчет совместного отдыха? К черту друзей, закроемся в номере и будем целый день валяться, плюя в потолок? — вычерчивая узоры на моей оголенной груди, интересуется Маша.

— Я за. Только давай через недельку, тем более сейчас там наверняка все места заняты. Все-таки рождество…

— Ладно, я завтра с утра покопаюсь в интернете, — довольно приникая к моим губам, соглашается жена. Нужно что-то решать. Иначе я съем себя изнутри, постоянной борьбой с собственным сердцем, в конечном итоге, сделав несчастными всех, кто мне дорог.

Я делаю глубокий вдох, крепко сжимая руль, от чего костяшки моих пальцев белеют. На часах девять утра, и вокруг снуют прохожие, торопясь по своим неотложным делам, пока я, как какой-то маньяк пялюсь на подъездную дверь, не решаясь выйти из своего укрытия. С нашего последнего разговора с Ритой прошел уже месяц, а с той минуты, когда я увидел ее на парковке нескончаемо долгая неделя, наполненная тяжелыми думами о том, как же мне дальше себя вести. Мне тридцать четыре, я вполне состоялся, добился определенных высот, нажил семью, а теперь вынужден, как какой-то несмышлёный подросток караулить девчонку. Я даже не знаю, нужно ли ей, чтобы я так внезапно возник на ее пороге. Возможно, в эту самую минуту, она поит кофе мужчину, с которым провела минувшую ночь, напрочь забыв, что где-то есть некий Андрей Медведев, сошедший с ума от одного ее взгляда. К черту все, к черту принципы, к черту общественное мнение и осуждение родственников. К черту постоянную борьбу и тщетные попытки забыть. Я заглушаю двигатель и твердой походкой устремляюсь к ее дому, набираю номер ее квартиры и преодолеваю лестничные пролеты, то сжимая, то разжимая кисти рук. Сейчас что-то измениться, что-то решиться, и так, действительно, будет правильнее, чем продолжать тешить себя постоянным: «А что, если…». Я уверенно жму на звонок, чтобы через секунду увидеть ее, слегка заспанную, в наспех накинутом свитере и коротких пижамных шортах. Ей не удается скрыть изумление, от чего я улыбаюсь, находя ее довольно забавной с приоткрытыми губами и обезумевшим взглядом.

— Слышал, что местная художница ищет натурщика. Как думаешь, я сгожусь на эту роль?

Она приветливо улыбается в ответ, освещая своим озарившимся лицом всю лестничную клетку.

— Пожалуй, если ты сможешь просидеть пару часов без движения, — отзывается Рита, даже не представляя, как на меня действует звук ее голоса. Шире приоткрывая дверь, она пропускает меня в квартиру, наблюдая за тем, как я скидываю верхнюю одежду.

— Только теперь, тебе придется заплатить за картину, — следуя за мной в свою мастерскую, окликает меня девушка.

— Ты уверена, что я потяну твои услуги? — отзываюсь, и прохожусь взглядом по комнате.

— Вполне. Откроешь мне счет в своем кафе, блинчики там до одури вкусные, — я смеюсь и устраиваюсь на барном стуле, пронзая ее своим горящим взглядом. Она останавливается напротив, вмиг став серьезной, словно только сейчас поняла, что я пришел вовсе не для того, чтобы меня нарисовали, и спустя несколько минут тяжелого молчания выдыхает, нервно теребя край своей кофты.

— У тебя есть жена.

— Я знаю, — отвечаю и чувствую горечь на своем языке. — Но, видимо, ты оказалась права, и я не тяну на звание верного семьянина.

Вот так, просто, одной лишь фразой, я расставил все по местам, теперь давая ей право решить, что она ждет от меня в дальнейшем.

— Думаешь это того стоит? У вас сын… Я не хочу лишать мальчика счастливого детства, — как-то слабо произносит она, продолжая все также терзать свой свитер.

— Все зависит от того, насколько это нужно тебе, потому что я уже определился.

— Андрей, я… Я не имею права рушить вам жизнь…

— Ты уже это сделала, пусть и невольно. Но я больше не могу ни о чем думать, кроме как о том, что еле держу себя в руках, чтобы не наломать дров.

— А Маша? Это ведь подло. Я может быть в чем-то цинична, избалована, но… Я все-таки женщина, и я знаю, что, если мы все же решимся переступить черту, кто-то будет страдать.

Я обдумываю ее слова, зная, что уже предал свою супругу, позволив себе полюбить другую, и что как прежде уже никогда не будет. Все слишком зыбко… есть вещи, которые не поддаются логике, которым мы просто не в силах сопротивляться, и рано или поздно каждому приходиться принимать суровые реалии. Никто не знает, как долго мы будем сходить с ума, как долго продлиться возникшее чувство, но я буду корить себя всю оставшуюся жизнь ни чуть не меньше, если так и не решусь попробовать. Я встаю со своего места и медленно приближаюсь к сжавшейся женщине, останавливаясь лишь тогда, когда между нашими телами остается лишь пара крохотных сантиметров. Нежно взяв за подбородок, я заставляю ее поднять голову, чувствуя, как она накрывает мою руку своей.

— Я знаю, что все это неправильно. Знаю, что сделаю больно человеку, которому когда-то клялся в верности. Но я так же знаю, что не смогу о тебе не думать. Ты повсюду! В моей голове, в этой чертовой картине в гостиной, в этом злосчастном панно… Мне уже никуда от тебя не деться, — прислоняя ее дрожащую ладонь к своей груди, говорю ей все то, что так давно осознал. — Просто скажи, что не чувствуешь того же, и я больше никогда тебя не побеспокою. Просто скажи это, и живи как жила.

— Я так не смогу… Все это неправильно, — мотая своей головой, отводит мою руку от своего лица.

Мне ничего не остается, кроме, как развернуться и покинуть ее дом, принимая и уважая решение человека, посчитавшего неуместными возникшие у меня чувства. Рушиться все, с оглушительным грохотом настигаем осознание, что ни все в этой жизни можно заполучить. Уже стоя в дверях, я ощущаю цепкий захват ее пальцев на рукаве моего пальто, недоумевая, зачем она вдруг решила меня остановить, после того, как минуту назад дала ясно понять, что все мои доводы абсолютно пусты.

— Давай, я тебя нарисую. В любой день, когда у тебя выдастся свободная минута, приходи. Просто портрет, мы будем с тобой говорить. Будем пытаться узнать друг друга получше… Без прикосновений, объятий и поцелуев. Если к тому моменту, когда картина будет закончена, ты все же решишь, что я тебе нужна, я не стану тебя прогонять. Но и делить тебя с ней не стану. Живи, как живешь, с женой, со своим сыном, занимайся работой… я никогда ни о чем не спрошу. Давай просто попробуем разобраться, стоит ли мучать других, может все, что мы чувствуем, уже завтра развеется… — она говорит очень быстро, словно боится, что может вдруг передумать. Я закрываю дверь, во второй раз скидывая с себя пальто, снимаю ботинки и не проронив ни слова возвращаюсь в комнату, где, устроившись за столом с чашкой горького напитка из кофе машины, терпеливо слежу, как она водит карандашом по холсту.