— Это и не удивительно. Раньше здесь была довольна непримечательная столовая, а ты вряд ли привыкла обедать в подобных местах, — останавливаясь подле нее, отвечаю на ее заявление.

— Думаешь, художницам не пристало ходить по общепитам? — смеется девушка, и кивает головой в сторону здания, словно спрашивает разрешение пройти внутрь. Я касаюсь ее спины, слегка подталкивая вперед, чувствуя тепло, исходящее от ее тела, немного волнуясь, как и любой человек, которому предстоит похвастаться своими достижениями. Работы уже идут полным ходом. Голые полы уставлены всевозможными банками, то тут, то там лежат рулоны с различными материалами, а воздух пропитан сыростью и летающей повсюду ремонтной пылью. Рабочие не обращают на нас никакого внимания, усердно занимаясь своим делом, лишь бригадир кивает мне в приветственном жесте.

— Я обязательно возьму за правило завтракать здесь хотя бы раз в неделю. Какую стену вы хотите расписать? — оглядываясь по сторонам, интересуется художница.

— Вот эту, — взяв ее под локоть, подвожу к перегородке, отделяющей фойе от общего зала. — Думаешь, управишься за полтора месяца?

— Сложно сказать, — оценивая объем предстоящей работы отзывается она. — Но, во всяком случае я попытаюсь уложиться в отведенные мне сроки.

Мы еще какое-то время обсуждаем мое видение дизайна, согласовывая с Виктором, пожилым мужчиной, ответственным за ремонт, дату, когда Рита может смело браться за кисти.

— Я жутко голодный, может пообедаем? — дождавшись, когда она усядется рядом со мной, предлагаю я.

— Я пообещала не поднимать эту тему, но ты уверен, что это удобно?

— А что плохого может быть в том, что два человека вместе поедят? Будем считать, что у нас деловые переговоры, — улыбаюсь я, не встретив сопротивления с ее стороны.

— И как давно ты рисуешь? — отрезая кусок от огромного стейка, спрашиваю собеседницу.

— С детства. Мама заметила мои способности и лет в пять отвела в художественную студию. Так и решилась моя судьба. Папа настаивал на экономическом, надеялся, что сможет втянуть меня в семейный бизнес, но я твердо верю, что у каждого человека свое предназначение в этом мире, — отзывается Марго, разделываясь с овощным салатом. — Так что, его планы на мой счет разрушились, когда я поступила в колледж, и день и ночь пропадая за мольбертом.

— А папа у тебя?

— Строитель. Лет сорок, как возглавляет свою кампанию. Так что, можно сказать, что благодаря семье я смогла осуществить свою мечту. Не было у меня необходимости беспокоиться за свое материальное положение… Хотя сейчас я вполне самодостаточна. Берусь за различные предложения, оформление баннеров, роспись стен, даже пару раз рисовала портреты жен важных людей. За это довольно неплохо платят.

— А выставка? Планируешь распродать все, что уже успела создать?

— Не столько продать, сколько сделать себе имя. Конечно, мне будет приятно, если кто-то захочет приобрести мои работы, но это ни есть сама цель. Чем больше народу узнает обо мне, тем больше заказов я буду иметь в будущем.

— Разве это так важно? Сама говоришь, что родители у тебя довольно обеспеченные. Почему бы не творить для души, не думая о прибыли? Разве не об этом мечтают все художники?

— Об этом, но для меня важно иметь независимость, уверенность в завтрашнем дне. Женщина должна твердо стоять на ногах, так меня всегда учила мама. Она у меня довольно известный дизайнер, так что любовь к искусству мне досталась от нее. Нельзя рассчитывать только на мужчину, даже если он — твой горячо любимый отец.

Она еще долго о чем-то рассказывает, даже иногда смеется, открыто, не так, как тогда в ресторане. Пожалуй, сегодня она скинула маску, обнажив передо мной свое естество, не оставив места той холодности и отчужденности, что когда-то мне демонстрировала. С ней легко, с такой разговорчивой, сыплющей шутки и не пытающейся анализировать мое поведение. Когда мы прощаемся, и она захлопывает дверь моего автомобиля, я с ужасом осознаю, что за те несколько часов, что мы провели вместе, я так ни разу и не вспомнил о Маше. Крепко сжимая руль, я пытаюсь побороть нехорошее чувство внутри живота, кричащее мне о том, что стоит остановиться и больше никогда не подпускать к себе близко эту красивую женщину. Словно она способно разрушить мой устоявшийся мир, ворвавшись, как ураган в мои мысли, заставляя забыть о делах, не терпящих промедления. Словно она послана в мою жизнь для того, чтобы открыть другие просторы, показывая, что можно кем-то увлечься, невзирая на штамп в моем паспорте. Это пугает. Пугает мой интерес к ее рассказам, желание, которое часто возникает, стоит мне лишь увидеть ее гордо вскинутый подбородок. Сейчас, сидя в своем дорогом автомобиле, я почему-то чувствую себя двадцатишестилетним Андреем, когда-то решившим подвезти краснеющую студентку, с той лишь разницей, что эта женщина вряд ли знает, что такое смущающий жар на щеках. Давно забытое чувство трепета, которое охватывало меня при общении с Машей, ожило внутри так стремительно, что впору бежать, потому что стоит лишь мне остановиться и разразиться буря. Я люблю жену. Люблю, как женщину, которая всегда была рядом, которая свято верила в мои силы и подарила семью, ощущение нужности и покоя. Как женщину, когда-то сделавшую меня самым счастливым, родив мне сына, и продолжающую дарить мне крылья за спиной своей улыбкой и безоговорочной преданностью. Но, глядя на силуэт удаляющейся Маргариты, я не могу не признать, что где-то внутри меня произошел надлом, что меня влечет к той, которая мне не принадлежит…

Вы обращали внимание, что с каждым прожитым годом, время начинает течь намного быстрее, и мы уже не замечаем, как стремительно лето сменяет осень, как первый снег осыпает землю, постепенно заметая улицы на радость беззаботной детворе? Становясь старше, ты в какой-то момент осознаешь, что в сутках слишком мало часов, чтобы успеть сделать все, что так тщательно распланировал. Что твой сын становиться самостоятельным, больше не требуя помощи в завязывании шнурков, уже без тебя справляясь со своими ежедневными заботами. У него появляются свои увлечения, первые победы, первые друзья, и даже первая влюбленность в девочку с соседнего двора проникает в его жизнь так незаметно, что в один из вечеров ты, глядя на его не по-детски озадаченное лицо, ловишь себя на том, что перед тобой уже не беззубый малыш, ползающий по полу в гостиной, а вполне состоявшийся четырехлетний ребенок.

Через несколько дней мы заканчиваем обустройство кафе, в котором успели сменить абсолютно все, начиная с пошарпанного линолеума и заканчивая потолком, на который теперь можно смотреть без охватывающего страха, что на твою голову, непременно, свалиться кусок штукатурки. Теперь каждая деталь интерьера просто кричит о том, что из простого кафе на окраине мы умело создали благопристойное заведение, где каждому захочется проводить время с семьей или покорять сердце понравившейся девушки. Столики из темного дерева, окруженные мягкими велюровыми диванчиками и подобранными им в тон стульями, приглушенный свет, живые цветы, тут и там попадающиеся на глаза, массивная барная стойка, сплошь заставленная разнообразными напитками и огромное панно, занимающее собой всю стену — все выглядит именно так, как я и хотел.

— Видишь, можно сказать, что я прислушалась к твоему совету, и все-таки нарисовала ландыши, — придирчиво разглядывая законченную на днях работу, обращается ко мне Маргарита. Сегодня она выглядит иначе, чем последний месяц, что с утра до позднего вечера проводила в этом помещении, детально прорабатывая каждую линию орхидей и еще уймы цветов, призванных радовать глаз посетителей. Привычный джинсовый комбинезон сменила темно зеленая юбка, плотно облегающая бедра, а футболке она предпочла женственную рубашку, свободно сидящую на тонкой талии.

— Получилось красиво, так что всегда готов помочь своим ценным советом, — резюмирую я, больше любуясь самой художницей, чем созданным ей шедевром. Что-то, незаметно для меня самого, поменялось в наших с ней отношениях, после сотни ни к чему не обязывающих разговоров, которые мы вели при каждом удобном случае. Еще с того самого момента, когда я закрыл за собой дверь ее дома, в своих мыслях я, так или иначе, возвращался на плохо освещенную кухню, где под ее чутким взглядом пил самый горький на свете кофе. Каждый раз, когда она появлялась в поле моего зрения, что-то внутри надрывалось, заставляя меня крепче сжимать зубы, когда Антон касался ее или, не смущаясь моего присутствия, целовал ее губы. Где-то глубоко внутри себя, я твердо знал, что стоящая передо мной женщина прекрасно знает, как невыносимо мне наблюдать ее тонкие пальцы, скользящие по щеке Павлова, и именно поэтому она с таким рвением возвращает ему каждую ласку. И пусть это глупо — ревновать к другу ту, которая никогда не станет твоей, в то время, как дома тебя ждет любящая жена, я никак не могу потушить бушующий внутри пожар.