Шея затекла от длительного сидения в кресле, глаза дико болят от бумажной работы, словно в них кинули горсть мелкого песка, а пальцы правой руки сводит от постоянных движений компьютерной мышкой.

— Черт, — запнувшись о что-то, ругаюсь себе под нос, включая свет в прихожей, не сразу заметив, появившуюся в дверях жену. Я оставляю ключи на полке, снимаю свои ботинки, чувствуя на себе ее прожигающий взгляд.

— Почему ты не спишь, — подойдя к ней, и мимолетно коснувшись ее щеки губами, задаю вполне резонный вопрос, учитывая, что на улице царит ночь.

— Не знаю, может быть потому, что жду мужа, который все позже и позже возвращается домой, — холодно отзывается Маша, и не думая сдвигаться с места. Ее подбородок воинственно вскинут, глаза потемнели, не предвещая ничего хорошего, а тело вытянулось, как струна, словно весь ее вид кричит мне о надвигающейся бури. Отчетливо понимая, что о скором сне можно и не мечтать, я приоткрываю дверь в свой домашний кабинет, и, замерев, жду пока она пройдёт внутрь. Миновав небольшой коричневый диванчик в углу комнаты, она зажигает настольную лампу, и устроившись на моем рабочем кресле, опускает локти на стол, подперев подбородок руками, и, еле заметным кивком, указывает мне на стул по другую сторону от нее. Я не сдерживаю улыбку, усаживаюсь и терпеливо жду, пока эта хрупкая красивая женщина вынесет мне приговор.

— Зачем я тебе? — удивляет меня своим вопросом. — Зачем тебе я и Семка?

— Довольно странный вопрос, ты не находишь? — расстегнув верхние пуговицы на рубашке, спрашиваю я.

— Разве? Мне кажется он вполне уместным, если учесть, что за последние три дня ребенок не видел тебя и десяти минут.

— Я работаю. Сейчас трудный период, и я не могу все бросить на этом этапе…

— Зато можешь бросить сына, — спокойно констатирует Маша. Я чувствую волну раздражения, и усилием воли пытаюсь говорить тихо.

— Не утрируй. Я бы предпочел больше времени проводить дома, ты это прекрасно знаешь, но за все это, — обвожу взглядом интерьер кабинета, — нужно платить.

— Мне казалось, ты достаточно поработал, чтобы теперь жить в свое удовольствие. У тебя прекрасные сотрудники, и вполне справятся без твоего постоянного контроля.

— Маш, не начинай… Думаешь, я получаю удовольствие, так редко проводя с вами время?

— Думаю да! Иначе сумел бы выкроить нам хотя бы пару часов в своем плотном графике! — срывается она, слегка подаваясь вперед. — Я как мать-одиночка, только и знаю, что протягивать ребенку телефон, чтобы он поговорил с тобой пару минут!

— Я делаю все, чтобы вы ни в чем не нуждались! Так что не надо теперь меня обвинять, в том, что я плохой отец и муж!

— По-твоему, все что нам нужно для счастья — это куча денег? Да я не могу смотреть на эту чертову квартиру, зная какой ценой она нам далась! Мы даже толком не общаемся! Я забыла, когда в последний раз, проснувшись, заставала тебя в нашей кровати! Мне осточертело постоянно быть одной! — вскочив из-за стола и смахнув рукой стоящие на нем канцелярские принадлежности, прокричала она. — Иди ты к черту со своими магазинами, боксами и гребанными деньгами! — Маша хлопнула дверью, оставляя меня переваривать услышанное.

Я долго разглядываю замысловатый узор на обоях, пытаясь успокоить бушующие внутри эмоции. В ее словах есть доля истины, и тем горестнее признавать, что приоритеты в моей жизни сместились. Я беру в руки маленькую железную машинку, наверняка, забытую здесь сыном, который облюбовал мой кабинет для своих игр. Слишком давно мы в последний раз играли с ним вместе, и Маша права, упрекая меня за подобную отчужденность от их с Семкой быта.

— Прости, — открывая стеклянную дверь душевой кабинки и выпуская наружу пар, шепчу жене на ухо, прижимаясь к ее обнаженной спине. Она замирает, почувствовав мои руки на своем животе, и стоит словно статуя, когда я губами касаюсь кожи ее плеча, по которому стекают капли льющейся из душа воды. — Я виноват.

— Да, — отвечает, развернувшись ко мне лицом, и смотрит на меня слегка покрасневшими глазами, не оставляя сомнения, что плакала она по моей вине. — Нам тебя не хватает… Я хочу засыпать и просыпаться рядом с тобой, хочу, чтобы ты видел, как растет наш ребенок, а не участвовал в его жизни лишь условно, заглядывая к нему, когда он видит десятый сон.

Я опускаю голову, подставляя под струи волосы, не находя должных оправданий для своего постоянного отсутствия. Разве настолько важно реализовывать свои амбиции, если при этом страдают два самых дорогих тебе человека?

Маша берет мое лицо в свои ладони и заставляет взглянуть на себя:

— Не надо никаких шуб, машин, золота. Не нужно дорогих игрушек, моря одежды и сладостей. Нам просто нужен ты рядом, — что-то внутри меня словно надрывается от этих слов, и я крепко прижимаю ее к себе, чувствуя, что она больше не сопротивляется и готова отвечать на мои ласки.

— Давай отключим все телефоны и проведем завтрашний день втроем? — уже лежа в постели, предлагаю я, замечая, как ее лицо озаряется улыбкой.

— И что, ты готов на сутки отойти от дел? — картинно округляя глаза, удивляется жена. — Боже, ты не боишься, что твоя великая империя рухнет без твоей железной руки?

— Ты же сама говорила, что у меня довольно головастые сотрудники. Но если все пойдет крахом, тебе придется вернуться к черчению, — улыбаюсь, прекрасно зная, что она терпеть не может свою профессию, от которой с такой легкостью отказалась ради воспитания сына.

— Знаешь, я, пожалуй, соглашусь, — нежно целуя мои губы, отвечает Маша. — Так что, к черту телефоны, — бросает их на пол и устраивается сверху, еще долго не давая нам уснуть.

Мама! Мама! Мама! — слышу голос Семена, который под аккомпанемент топота детских ножек, становиться все громче, после чего дверь нашей спальни ударяется о стену.

— Господи, ты нас раздавишь, — окончательно пробудившись от внезапного вторжения маленького захватчика, тру свое бедро, по которому так бесцеремонно прополз не такой уж и легкий ребенок.

— Папа! Ты будешь сегодня играть со мной в пиратов? — оседлав полусонного Андрея, перешел к делу сын. Удивительно, как легко и просто ребенок сбрасывает с себя сонную пелену уже через пару минут после того, как покидает свою теплую и уютную постель. Наверное, я старею, потому что, глядя на кипящий в Семене энтузиазм, чувствую себя разбитой пенсионеркой.

— Мне мама вчера купила специальную шляпу! У тебя есть шляпа? — не позволяя отцу и дальше нежиться на мягком матраце, наседает малыш.

— Нет, а без шляпы никак? — приподнимаясь на подушке, отзывается Андрей. — Уверен, мама мне что-нибудь одолжит…

— Ну уж нет, и не подумаю! Семен, возьми папу для начала юнгой, они, наверняка ходили в банданах, уж платок я вам легко пожертвую, — накидывая на плечи халат, встреваю в их мужской разговор.

— Эй, меньше, чем на должность первого помощника я не согласен!

— Мама, а ты тоже юнга? — спрыгивая следом за мной с кровати, интересуется сын, стрелою выбегая из комнаты, чтобы через пару секунд появиться с огромной черной шляпой на голове.

— Нет, мама не юнга. Я ваш корабельный повар, и я уже бегу делать завтрак, пока вы не выкинули меня за борт за нерасторопность.

Я поднимаю с пола наши мобильные и демонстративно выключаю один за другим, напоминая, что Андрей задолжал нам хотя бы одни семейный день, и отправляюсь на кухню, оставив их вместе решать свои пиратские вопросы. Когда на столе появляется свежесваренный кофе, сырники и овсяная каша, я вновь возвращаюсь в спальню, замирая на долю секунды, чтобы насладиться звуком их заливистого смеха. Это идеальное утро, без спешки, без раздающихся звонков, сигналов смс, чтения газет и проверки электронной почты. Такое утро каждый родитель обязан, как можно чаще, дарить своему ребенку.

— Давайте за стол, — зову их я, глядя, как Семен издает победный клич, взобравшись на высокий комод и вскинув верх руку, словно шпагу сжимая бельевую вешалку.