— Жизнь моя, не бойся, — ласково прошептал он наконец. — Нам не грозит их участь. Они выбрали свой путь, мы выбираем свой. Вряд ли мы след в след пройдем их тропою…
Арвен молчала. Тогда он добавил:
— Во всяком случае, я теперь предупрежден: где бы нам ни случилось путешествовать вместе, я не отпущу тебя от себя ни на миг!
— Но мне-то придется отпустить тебя, — еле слышно возразила Арвен.
Арагорн вздохнул. Этому горю он помочь не мог. Кажется, возлюбленная наконец поняла, с кем связалась. Что ж, еще не поздно передумать… При этой мысли он невольно крепче сжал объятья, но, опомнившись, разомкнул руки и с улыбкой предложил:
— Пойдем. Может, сверху мы лучше разглядим нашу дорогу?
Взявшись за руки, они пошли вверх по склону холма. Как по драгоценному ковру, они ступали по изумрудной мягкой траве, пестревшей желтыми и белыми цветами. Небо над холмом синевой могло поспорить с глазами Галадриэли; воздух наполняло тонкое благоухание, словно вобравшее в себя самые нежные ароматы зелени и цветов. И даже мэллорны в ограде белоствольных деревьев серебрились как-то по-особенному, будто и впрямь были отлиты из мифрила.
Добравшись до вершины холма, Арагорн и Арвен долго еще поднимались по лестнице, обвивавшей ствол древнего мэллорна-исполина. На самой верхушке его несколько ветвей поддерживали небольшой белый талан; легкая беседка на нем скорее сама сплелась из зеленой поросли, чем была выстроена чьими-то руками.
Арагорн первым вступил на нагретые солнцем светлые доски и помог взойти Арвен. Стоя рядом, рука в руке, они огляделись.
Под ними раскинулось волнующееся море зелени; на юге в отдалении вздымалась громадина Карас-Галадхэна — сердце здешнего края, средоточие его волшебства и силы. С запада и севера окоем закрывала синевато-сизая стена гор; даже на таком расстоянии заметен был блеск снегов на их вершинах, а внезапный порыв ветра донес острый, свежий запах ледника. Следопыт бросил взгляд на восток — и застыл: там, далеко, за золотисто-зеленой мозаикой волшебного леса, за мерцающей лентой Андуина клубился мрак. Он не смел нарушить границы зачарованной страны, но беспрепятственно растекался по восточным землям. Пелена застилала небо, и оно тускнело до грязного буровато-серого цвета. Тень туманила и пачкала дальние леса, так что даже сейчас, в зените лета, они казались по-осеннему унылыми и пустыми. И было место, где мгла сгущалась, становилось плотной и осязаемо тяжелой, колыхалась непроницаемой завесой, скрывавшей… гору? исполинский замок? черный провал в ничто? Наверное, там-то и прячется Дол-Гулдур… В сгустке Тьмы чудилась холодная, злая мощь, враждебная свету, теплу и радости, враждебная самой жизни. Арагорн узнал ее — та же сила довлела в Мордоре.
Следопыт безотчетно прижал к себе Арвен, как будто хотел оградить ее, закрыть собою — и тут же понял всю меру своего бессилия. Что может сделать он — или все люди, или пусть даже все воинство эльфов — против этой не-жизни, этой мутной, леденящей душу, ползучей скверны? Не похожа ли их борьба на попытки мечами сдержать морской прилив? Что, если… если всеобщая гибель… неизбежна?
— Арвен, — прошептал он онемевшими губами, — любовь моя… Прошу, выслушай меня. Выслушай сейчас, прежде чем мы вернемся в Галадхэн… и я уйду.
Он развернул Арвен к себе лицом и начал, стараясь говорить спокойно и ясно:
— Любимая! Прости меня за то, что я скажу… — он запнулся, но, собравшись с силами, продолжал: — Молю: подумай еще. Взгляни на восток. Ты видишь, сколь могуч враг? Мы сдерживаем его изо всех сил… но… где пределы его мощи? Что, если она неодолима? Что, если война закончится не нашей, а его победой?
Арвен протестующе покачала головой, но Арагорн не дал ей вставить слово и с напряжением выговорил:
— Звезда моя, пойми: тогда люди будут обречены на смерть или на рабство. Но твой народ… вам не надо делить с нами гибель, вам открыт путь за Море, в Благие Земли, неподвластные злу…
— И ты говоришь мне это? — с возмущением перебила его Арвен; глаза ее полыхнули гневом. — Ты прямо как Альмариль! Можно подумать, что вы братья!
Она рванулась из рук человека, но тот не выпустил ее. Тогда она продолжала чеканно, звенящим голосом, не сводя с лица Арагорна пылающего взгляда:
— Ты хочешь, чтобы я оставила эту землю? Чтобы я сменила ее на иную, блаженную, без боли и страха? Но я принесу туда свою боль и свой страх. Как я смогу жить там, зная, что ты обречен? Мой отец и мои братья тоже будут сражаться до последнего — ты хочешь, чтобы я рассталась и с ними?!
— Сражаться проще, если знаешь, что тот, кто дорог тебе, в безопасности, — не желая сдаваться, пробормотал Арагорн.
— Если я окажусь там, я больше никогда не увижу тебя, чем бы ни кончилась война, — сказала Арвен с горечью. — Так что не блаженство будет моим уделом, но бесконечная тоска. Ты желаешь мне этого?
Арагорн молчал, только крепче сжал ее в объятиях. Что за участь он уготовил возлюбленной? Он сам привязал ее к смертным землям, которые вот-вот затопит Тьма…
— Ты помнишь, как тебя звали в детстве? — спросила вдруг Арвен; вспышка гнева у нее прошла, она снова говорила негромко и мягко.
— Конечно, — удивленно отвечал Арагорн. — Эстель… Смешное имя, — он и впрямь улыбнулся. — Разве можно звать человека — надеждой?
— Ты — Эстель, — сказала Арвен утвердительно, глядя ему в глаза. — И я верю: ты будешь среди тех, чья доблесть разрушит Тьму — сколь бы могучей ни казалась она.
Арагорн снова посмотрел на восток. То, что поднималось там, отторгало всякую надежду; и, однако, отныне он не вправе забыть свое прежнее имя. Права на отчаяние у него больше нет.
— Мне не дано провидеть нашу победу, — медленно произнес он. — От меня скрыто, как это может сбыться. Но я буду надеяться твоей надеждой, любимая. Я отвергаю Тень и никогда не склонюсь перед нею.
Он впился взглядом в лицо Арвен. До конца ли осознает она, что он сказал и что еще будет сказано? Ведь сейчас им как никогда нужна полная ясность!
— Любовь моя… Но и звездный свет твоего народа не для меня, — говорил он, чувствуя, что бросается в бездонную пропасть. — Я — смертный, я принадлежу миру людей. Если ты соединишься со мной, не придется ли тебе… оставить родных… и навечно отринуть Сумерки?
Долго Арвен стояла молча, глядя через плечо следопыта на запад, на туманно-синий горный хребет. Далеко-далеко за ним, за холмами и равнинами простиралось безбрежное Море, ограждающее Валинор — недоступную смертным, вечно юную отчизну эльдар… Сердце бешено колотилось в груди Арагорна, но он не торопил любимую. Слишком уж трудное ей предстояло решение, и он сам не знал, какого ее выбора больше желает и страшится. Наконец, подняв на него свои прекрасные, лучистые, сияющие глаза, она сказала спокойно и твердо:
— Там — мой дом и Дом моего народа. Но разве ты не услышал? Я смогу покинуть его — ради тебя. Если так будет суждено, я отрину Сумерки.
Арагорн опустился на колени и прижал руки Арвен к горящему лицу. Ему бы возражать, спорить, снова и снова уговаривать любимую не губить себя ради непутевого смертного… Нет, он не мог. Слишком уж важным для него было ее решение. Сейчас ему казалось, что, ответь она по-другому, жизнь его тут же и закончилась бы, пусть даже он все еще ходил, разговаривал и сражался. Ведь человек не может жить, если сердце в нем мертво…
Но его сердце жило, билось и полнилось восторгом и нежностью, от которых он едва мог дышать. Вскинув голову, во взгляде Арвен он прочел ответ на следующий свой вопрос… и все же воскликнул, как только голос вернулся к нему:
— Арвен! Ты — мой свет, моя жизнь, моя надежда. Я дышу, потому что люблю тебя, и буду любить до последнего вздоха. Эру свидетель, ничего не желаю я так, как назвать тебя своей женою! Примешь ли ты руку мою и сердце? Будешь ли ждать меня — ведь я не могу остаться с тобой, пока Враг не повержен, а земля наша не свободна от Тени?
— Да, — не колеблясь ответила Арвен.
Она подняла следопыта с колен и, глядя на него снизу вверх, проговорила ясно и звонко:
