Но сейчас им пришлось разлучиться: Арвен осталась с Владычицей, а следопыт прошел следом за Келеборном в просторный покой, стены которого были сплошь заставлены полками с книгами и свитками. Владыка расстелил на столе несколько карт и до вечера наставлял гостя, в подробностях описывая ему приметы пути, пока Арагорну не стало казаться, что он уже с десяток раз прогулялся через перевал туда-обратно.
Закончив объяснения, Келеборн пригласил следопыта отужинать, и тот, само собой, согласился. Но веселого разговора за трапезой не получалось: Арагорн никак не мог отвлечься от мыслей о скорой разлуке, да и Арвен была непривычно молчалива и грустна. Владыки держались с обычным своим спокойствием и, по счастью, воздерживались от расспросов и утешений. Келеборн снова стал рассказывать о пути через перевал и, слово за слово, пустился в воспоминания о жизни в Эрегионе — в те стародавние времена, когда Земли Падубов еще не коснулось зло Врага. Поселившись у стен Морийского Царства, эльфы-нолдор быстро завязали дружбу с гномами. Врата Мории не затворялись, подземные жители охотно наведывались к соседям, да и тем не был заказан путь в подгорные чертоги и кузни. Соседство было выгодно обеим сторонам; эльфы и гномы частенько встречались ради обмена дарами земли и горных недр, ради веселых пирушек, а то и ради состязаний в мастерстве. Не всегда легко было решить, чьи руки искуснее — ведь умельцы щедро делились друг с другом своими секретами…
Арагорн слушал повесть Владыки, как волшебную сказку — он помнил предания, но представить столь безоблачную дружбу между эльфами и гномами ему было трудновато. Да и так ли прочна была она? Ведь, когда Саурон с огромными полчищами орков вторгся в Эрегион, разорил поселения мастеров, схватил и пытал Келебримбора — искуснейшего из эльфов, — Врата Мории затворились накрепко, и никто из гномов не пришел на помощь соседям…
Келеборн между тем продолжал:
— И вот однажды у нас появился советчик. Он был на редкость искусен, а его знания о природе вещества превосходили и наши, и знания гномов. Он назвался Аннатаром — Дарителем, — и предложил нам в дар свою науку. Мы же, эльдар, всегда были жадны до знаний, и у него не было недостатка в учениках. А он учил нас власти над камнем и металлом, обладанию умениями и — исподволь — презрению к незнающим и неумелым. Мало кто противился его речам, ведь он щедро приправлял свои поучения лестью…
Вздохнув, Владыка замолчал, и снова заговорила Галадриэль:
— Что ж, нашим мастерам незачем стало учиться у гномов. Те тоже сделались подозрительны и скрытны и уже не приглашали нас гостить в своих чертогах. Мы же все чаще вспоминали разорение Дориата и беды — истинные и мнимые, — что претерпели эльфы из-за подгорного народа. Далеко не все держали свою память при себе и воздерживались от недобрых слов в присутствии соседей, так что ссоры и стычки случались все чаще… И дружба между народами Эрегиона и Мории охладела, а потом и вовсе сошла на нет.
Помолчав, она добавила с горькой усмешкой:
— Позже говорили, что вина за поражение в той войне лежит на гномах, ибо они предали нас из мелочной зависти и малодушия. Однако наша доля в наших несчастьях была, пожалуй, большей. Мы считали себя мудрыми и прозорливыми, но обманулись, словно дети. Мы считали Моргота поверженным навечно — и не распознали его ученика и наследника, когда тот явился к нам во плоти. Мы были уверены, что не допустим в наши души семена зла — и не замечали их, пока всходы не расцвели пышным цветом…
Глаза Владычицы сверкнули; Келеборн ласково взял ее за руку.
— Не кори себя, — мягко молвил он. — В том, что случилось, ты виновна менее прочих. Не ты ли уговаривала Келебримбора не доверять щедрости Аннатара? Но твой несчастный родич был упрям и не внял предупреждениям.
— Да, — печально согласилась Галадриэль. — Он не желал меня слушать, и я поддалась раздражению и обиде. А потом было уже поздно.
Она сжала руку мужа, и Арагорн понял, что Владыки говорили об этом не раз и не два, и что Галадриэль так и не простила себе той давней ошибки, которая и ошибкой-то не была… и которую уже никак не исправишь.
— Что ж, в конце концов мы узнали истинное лицо Аннатара, — сказал Келеборн. — Это знание стоило жизни многим. Келебримбор же поплатился страшнее всех — бывший наставник пытал его до смерти… однако так и не сумел вызнать главную его тайну.
Он умолк, и Галадриэль завершила рассказ:
— Гномье царство тогда устояло. Но прошло время, и гномы сами соблазнились обещаниями знаний и богатства, и в свою очередь приняли из рук Врага губительные дары. Спустя еще века в погоне за сокровищами недр они разбудили Ужас Глубин, и Мория опустела, как когда-то Эрегион…
— Так значит, подземелья Мории сейчас заброшены? — спросил Арагорн.
Келеборн покачал головой:
— Не думаю. Гномы, действительно, бежали из Кхазад-Дума, когда поняли, что не могут противостоять Ужасу Глубин. Но чуть позже копи заселили пещерные гоблины и орки. Не так давно Трор — а после гибели Трора Трайн, его сын — попытался отвоевать свое наследство. Тщетно: хоть гномы и одолели орков в битве при Азанулбизаре, их осталось слишком мало, чтобы вновь схватиться с Лихом Дарина. Однако с тех пор орки ни разу не показывались из Восточных Врат Мории, и тропа в Эрегион считается у нас безопасной. Хотя мы сами так и не решились войти в пещеры. А ведь там, быть может, остался еще мифрил…
— Сомневаюсь, что он пригодится тебе в Чертогах Мандоса, о Владыка, — мягко заметила Галадриэль.
Не поспоришь! Легкий, ковкий, замечательно прочный металл был когда-то главным богатством гномьего царства. Но зачем он мертвецу? А ведь, сунувшись в Морию, можно сразу распрощаться и с белым светом, и с головой…
Все же Арагорн с неожиданным для себя любопытством спросил Владыку, остались ли где-либо карты подгорных лабиринтов. Оказалось, такие карты есть: они были составлены еще во времена благоденствия Эрегиона, некоторые удалось спасти при поспешном бегстве, и копии с них хранились и в Лориэне, и Ривенделле. Келеборн стал припоминать, изображения каких ярусов сохранились, а каких — утрачены, и, увлекшись, на пальцах принялся объяснять человеку систему знаков, придуманных гномами, чтобы быстро и безошибочно ориентироваться в темных тоннелях. Следопыт с интересом слушал и опомнился, только когда заметил испуганный взгляд Арвен. Он ободряюще улыбнулся: любимой вовсе не стоило беспокоиться. У него хватит ума не лезть в зловещие подземелья!
Очевидно, Келеборн тоже ощутил недовольство женщин, потому как быстренько свернул разговор. Ужин к тому времени был уже съеден, так что Арвен и Арагорн распрощались с Владыками и спустились вниз, в сгустившиеся вечерние сумерки.
Оказавшись в тени листвы, куда не достигали лучи светилен, Арагорн, не удержавшись, привлек к себе и поцеловал Арвен; дева, охватив его за шею, всем телом прильнула к нему. Ох! Выдержать это было нелегко, но еще сложнее оказалось прервать поцелуй. Все же они справились, когда невысоко над ними послышались шорох и голоса. Держась за руки, они отбежали в сторону и уже неторопливым, чинным шагом пошли к воротам по мерцающей в полутьме мраморной дорожке.
Оживление скоро покинуло Арвен, лицо ее печально вытянулось. Тщетно Арагорн пытался расшевелить ее шутками и смешными историями — она лишь слабо улыбалась в ответ. Веселить ее было тем сложнее, что у следопыта у самого на душе кошки скребли. Опять он своими руками рушит их счастье: едва признался в любви, как уже бежит прочь от любимой!
— Арвен, прости, — беспомощно сказал он наконец. — Я дурак. Лучше бы я молчал, чем снова мучить тебя!
Арвен крепче сжала его руку.
— Нет, не лучше, — тихо сказала она. — Ты ведь и сам так не думаешь. Просто… это, оказывается, больнее — расставаться, когда… — она умолкла и, обняв Арагорна, уткнулась ему в плечо. — Погоди… я сейчас… мне надо привыкнуть, — голос ее звучал непривычно глухо.
Боясь вздохнуть, Арагорн держал ее в объятиях. Чем утешить ее? Он не знал. Пообещать: «Я вернусь»? Но может ли он быть уверенным в этом?
