— Не совсем так, — Уокер оторвался от созерцания пейзажа за окном и вновь повернулся к собеседнику. — Люциус сказал Нарциссе, что принёс в дом какой-то артефакт, но не вдавался в подробности. Иначе говоря, твоя мать не знала, что речь идёт о крестраже.

Что ж, это была почти хорошая новость. Почти, потому что полностью хороших известий Драко никогда не получал. В любом случае, знать, что мать расскала о шкатулке, не понимая, к чему это может привести, было уже гораздо легче. Он не смог бы жить как прежде с мыслью, что в очередной раз оказался втянутым в заговор, причём организованный собственной матерью. Только не Нарцисса. Кто угодно, Салазар, но не она. Слизеринец поежился то ли от порыва февральского ветра, сквозь щель в раме окна попадавшего в спальню, то ли от одной лишь мысли, что мать тоже могла увязнуть в этом дерьме. Он не сумел бы смириться с её предательством. С её и Грейнджер.

— Я сказал Нарциссе, что когда мэнор будут обыскивать, срок Люциуса увеличат, если найдут артефакт, и она уже не могла отказаться, — в контрасте со всем, что было сказано ранее, эти слова прозвучали совершенно пусто и безэмоционально. Словно говоривший хоронил в себе всё то, о чем вынужден был вспомнать. — Когда арестовывали Люциуса, вы с матерью были в холле, я же в это время проверял заклинанием поместье. Чары легко нашли сильную тёмную магию, так что к вечеру, как и к началу обысков, шкатулки в доме уже не было.

Что ж, по крайней мере это объясняло то, почему Малфою так и не удалось найти ларец, и почему его колдография в кабинете Люциуса источала такую энергию: совсем недавно предмет был там, а потому магический след ещё оставался.

— Кстати, об обысках, — Драко по привычке прищурился. — Чьей идеей они были?

— Моей, — подозрительно-просто признался мужчина. — Когда мы только начали переговоры с Нарциссой, я сомневался, что она не откажется в последний момент. Пришлось идти на экстренные меры, — Уокер пожал плечами так, будто не видел в том, чтобы задействовать целый отдел аврората ради поисков одного артефакта, ничего особенного и хотя бы в теории сложного. — Потом, правда, о шкатулке узнали третьи лица, из-за чего мэнор, как и другие поместья, проверяли много раз, но к этому я уже не был причастен.

Малфой еле удержался от того, чтобы закатить глаза. С другой стороны, ситуация значительно прояснилась, хотя легче не стало. Этого и вовсе не могло произойти, учитывая, зачем слизеринец проник в этот дом. Ему нужна была шкатулка, и он всерьёз намеревался её забрать. Безусловно, Драко понимал, что спасение семьи для Лукаса очень важно, но юноше необходимо уберечь свою собственную. Ларец с каждым днём вытягивал жизнь из отца, а Пожиратели, охотящиеся за артефактом, могли угрожать Нарциссе и Гермионе. Только это имело значение. Малфой не хотел и её должен был узнать ни про Мэри и её ребёнка, ни про что-либо ещё, что представляло собой нечто совершенно иное, чем ожидалось, и являлось очень личным. Клубок из тайн и заговоров запутался ещё больше, из-за чего окончательно потерялась основная нить.

«Одному Мерлину известно, чем всё это кончится, — размышлял Драко, не сводя глаз с неожиданно замолкнувшего мужчины. — Только он знает, кто будет стоять на руинах змеиного гнезда».

— Ты же понимаешь, что я не отдам тебе шкатулку? — предельно-серьёзно и тотально-конкретно задал вопрос Уокер, и то, как изменился его голос, нельзя было не заметить. — Я в курсе, что она высасывает жизнь из Люциуса, но, увы, я ничем не могу помочь. Он сам сделал свой выбор, согласившись пожертвовать кровь.

— Дело не только в нём. Ты ведь знаешь, что ларец задумывался как крестраж? Волдеморт тоже оставил в нём свою кровь, следовательно, его всё ещё можно вернуть к жизни. Стоит ли мне объяснять, к чему это приведёт? — спокойно и рассудительно. Убедительно настолько, что купился бы сам Салазар. И, главное, без угроз и насилия, во всяком случае, пока что. Случайная мысль о том, что Грейнджер бы им гордилась, почти заставила ухмыльнуться.

— Нет! — восклицание явно не являлось ответом на вопрос и прозвучало так громко, что слизеринец вздрогнул. — Я не отдам её. Мне нужно вернуть семью.

Драко всеми силами души хотелось бы рассматривать возможность мирного решения проблемы, но отказ Лукаса прозвучал настолько категорично, что надежды на заветное «да» рассеялись так же незаметно, как и появились.

— Одумайся, Уокер! — терпение, которым слизеринец с рождения был обделен, рушилось буквально на глазах. — Да, ты рассчитываешь, что с помощью сил, которые даст шкатулка, можно будет вернуть Мэри и ребёнка, но ты ошибаешься. Отец сказал, что ларец копит энергию слишком долго. Если ты завершишь круг, магия убьёт тебя. Её слишком много, Уокер, тебя попросту разорвёт на куски!

— Ложь! — боль буквально стекала по каждому звуку, и это чувствовалось так явно, что Лукаса было почти жаль. — Ты же не хуже меня знаешь, Малфой: лучше сдохнуть, чем всю жизнь нести внутри себя вину.

Да, Драко знал.

Он многое никогда себе не простит. Смерти Люси, тех пятерых магглов и всех, чьи трупы выносили из подземелий мэнора через задний двор. Того, что потащил Крэба и Гойла в Выручай-комнату. Почти убийство Кэти Бэлл, которая лежала в лазарете с таким бледным лицом, что практически не походила на живую. Всю ту чёртову войну и, разумеется, её последствия. В том числе и Грейнджер, связь с которой тоже стала результатом недавней бойни. Драко никогда не простит себе ни той грязи, вылитой на гриффиндоку в Астрономической башне, ни всего, что вообще было сделано Гермионе. Ни-ког-да. Это навечно останется в его памяти. Клеймом, шрамом, отпечатком — неважно. Главное, что в сознании навсегда запечатлятся бездоннные глаза, в которых той ночью стояли слёзы, всегда тёплые руки и «Береги себя, Драко», выжженое на задворках сознания. Малфой действительно многого не забудет и не простит себе, но впервые за годы он готов и хочет двигаться дальше. Она починила его, и он не позволит кому-то это разрушить и обесценить.

— Шкатулку, Уокер, — слизеринец процедил сквозь зубы, раздражаясь всё больше и требовательно протягивая руку. Практически выплюнул. Будто и не было этого безумного вечера откровений. Ничего между ними не изменилось. Зато как никогда обострилось желание добиться цели. — Верни мне её.

— Её? — нарочито-беспечно поинтересовался волшебник, извлекая из-под рубашки цепочку, на которой висела шкатулка, уменьшенная до размера кулона, и перебирая её между пальцев. — Боюсь, что нет. Ты не получишь её. Не в этой жизни, Драко.

Хохот прозвучал так громко и безумно, что стало жутко. Вина грызла Уокера, и он, очевидно, расплачивался за неё собственным рассудком. Если бы на кону не стояло слишком много, если бы Драко не обещал бы Гермионе уничтожить этот чёртов ящик, он бы, возможно, даже проникся сочувствием, но ситуация сложилась иначе, а потому даже малейших намёков на жалость не наблюдалось.

«Нужно срочно что-то придумать. Давай, Малфой, напряги извилины! Авроры прибудут если они прибудут! в мэнор к полуночи, следовательно, надо заманить ублюдка туда. Вопрос в том, как это сделать. Ну же, Малфой, давай!

Эврика!»

— Это всё равно не сработает, — прищур, ухмылка и склоненная набок голова — классика, демонстрирующая собственное превосходство во всей красе. Снобизм, эгоизм, Мерлин, да как угодно! Главное, чтобы это сработало. — Шкатулка будет действовать только там, где её наполнили кровью и хранили. Что, этого не писали в твоих многочисленных книжках?

— Даже не пытайся, Драко, — Лукас, в чьём здравосыслии слизеринец уже успел усомниться, расплылся в снисходительной улыбке, поражая тем, как менялось его настроение. — Ты, безусловно, умён и гораздо сообразительнее, чем Люциус, — полагаю, это досталось тебе от Блэков, — однако, всё ещё слишком молод, чтобы обмануть меня.

— Заметь, это твоё решение, — почти равнодушно пожал плечами юноша. — Только не говори, что я тебя не предупреждал, когда ритуал не сработает, и шанс вернуть твою семью разрушится вместе со шкатулкой.