Если судить по дому о его хозяине, то какой вывод можно было бы сделать о Уокере? Итак, само здание невысокое, но широкое. Словно коробка, самая обычная и непримечательная на первый взгляд, но хранящая внутри себя столько чертовщины, что голова шла кругом. Абсолютно то же самое Малфой мог сказать и про самого Лукаса: мужчина тоже казался вполне себе добропорядочным и примерно-показательным по всем фронтам и категориям, что мешало случайному встречному даже предположить, сколько демонов он хранит в черепной коробке. Уж их-то у урода-Уокера было явно немало, — Драко в этом не сомневался. Гадкие твари, должно быть, выли и скребли внутренности когтями каждый раз, когда потенциальная нажива вырисовывалась на горизонте. Только вот в чем дело: куда же ублюдок потратил все свои деньги, если до сих пор жил в настолько маленьком доме? О том, как после разгрома показаний стороны защиты Малфоя-старшего в суде Визенгамота Уокер получил столько, что даже открыл дополнительный счёт в Гринготтсе, прошлым летом гремели все магические печатные издания, в том числе и небезызвестный «Ежедневный пророк». Только ленивый или, должно быть, немой не высказывал своих предположений о том, сколько же заработал на этом судебном процессе Лукас. Так на что же «светило современной юриспруденции», как урода окрестила Скиттер в очередной поганой статейке, потратил все свои сбережения? До сих пор хранил в банке? Для какого, спрашивается, случая? Рассчитывал после неудачного процесса сбежать из страны? Видит Мерлин, за то время, пока слизеринец находился в доме министерского червя, у него появлялось все больше вопросов к хозяину.

Между тем, сам Малфой уже прошёл весь второй этаж, такой же мрачный и пустой, как и первый, и упёрся в закрытую дверь. Очевидно, кабинет, располагавшийся за ней, был единственным важным помещением во всем поместье, потому что иных объяснений тому, почему он был запрет, а другие — нет, не находилось. Драко применил несколько заклинаний, но ни Алохомора, ни парочка других, сравнимых с ней по силе чар, ожидаемо, не сработали. Неудивительно. Ещё бы Уокер запер что-то ценное заклятием, для разрушения которого хватило бы знаний и умений даже второкурсникам!

— Бомбарда! — дверь вышибло тут же, а по стене пошли крупные трещины. В момент взрыва Драко зажмурился: казалось, прямо сейчас по злой иронии судьбы в поместье вернётся хозяин и обнаружит незванного гостя прямо за его не самым достойным занятием. Очевидно, в таком случае Авада Кедавра будет гуманнейшим из всех возможных исходов.

Люмос зажёг лампочку, и небольшой — «у Уокера, очевидно, фетиш на тесные замкнутые пространства» — кабинет наполнился ярким светом. Драко сделал шаг внутрь, осматривая помещение: заваленный бумагами стол, обычный стул для офисных клерков, высокий книжный шкаф, миниатюрная тумбочка в углу — ничего, что с порога бросалось бы в глаза. Классика. У любого работника Министерства, должно быть, точно такой же кабинет. Тем не менее, подойдя к столу, с которого буквально падала макулатура, слизеринец усомнился в своём первоначальном суждении: на гладкой чёрной поверхности находилась уйма материалов о самых разных шкатулках. Бесчисленое множество колдографий, сотни статей и научных исследований, вырезанных из журналов и книг, море раскрых древних фолиантов. У Грейнджер, вероятно, случился бы нервный срыв от нахлынувшей эйфории, найди она такой объем литературы в самой обычной на вид комнате. Однако все ещё существовало одно весомое «но», разбивающее в пух и прах все более-менее оптимистичные доводы Драко: Уокер искал его шкатулку.

И нашёл.

Малфой не мог и не хотел поверить собственным глазам, когда обнаружил среди завала на столе изображение, точь-в-точь похожее на то, которое несколькими месяцами ранее видел он сам в кабинете отца. Это плохо. Очень плохо.

«Просто, блять, отвратительно!»

Одному Мерлину известно, как среди огромного количества материалов Лукас откопал самые нужные, единственно-важные сведения, но факт был на лицо: министерский выродок знал, что искать, и, вероятно, уже получил это. С другой стороны, как это могло быть возможно? На то, чтобы вычленить из чёртого омута информации о ларцах ту, которая указывала бы на отдельно взятую шкатулку, ушло бы несколько лет, как минимум. Память подсказывала: с момента покупки отцом артефакта не прошло и года. Кроме того, в то время всё ещё шла война, следовательно, начать искать информацию об этом крестраже уже тогда было нельзя. Напрашивался только один вывод: Уокер заранее знал, что искать. Откуда? Другой вопрос. О шкатулке было известно очень ограниченному кругу лиц: лишь тем, кто оставил в ней свою кровь. Значит, Лукасу мог сообщить кто-то из Пожирателей. Но они ведь дали Непреложный обет и поклялись молчать о том, где она? Мозг вскипал под напором миллионов мыслей и самых противоречивых фактов, а усталость навалилась резко и как нельзя не вовремя.

— Плевать, Малфой. Сейчас не лучший момент для отдыха, — убеждал слизеринец сам себя, нервно дергая за ручку внутреннего ящика стола, которая никак не хотела поддаваться. — Салазар, да открывайся же ты!

Удар часов с чёрным циферблатом, — точно таких же, как и в коридоре, — говорил о том, что пока волшебник исследовал два этажа дома и этот кабинет, прошло несколько часов. Время близилось к рассвету, хозяин поместья мог появиться с минуты на минуту, ситуация только накалялась, а гребаный ящик отказывался отворяться!

— Инсендио! — почти выплюнул в край раздраженный голос, и металлическая ручка начала стремительно плавиться, оставляя на идеально-чистом полу капли, а когда через десяток минут от замка не осталось ровным счётом ничего, ящик открылся сам, и из него посыпалось множество самых разных документов, связанных, в большинстве своём, с Министерством Магии. Среди всего этого макулатурного хаоса на глаза Драко попался небольшой блокнот, напоминающий маггловскую записную книжку. Там, на последней странице, где стояла сегодняшняя дата, чернилами было оставлено короткое послание:

«Последний срок до взрыва. Замкуть круг крови до полуночи».

Прежде, чем до конца продумать появившийся в голове план, слизеринец достал из внутреннего кармана рубашки уменьшенные зачарованные свитки, вернул им изначальные размеры и, десять капель крови спустя, оставил короткое послание на одном из них, после чего провалился в сон.

***

— Привет, Гермиона! — спускаясь по лестнице и совершенно не смотря под ноги, лучезарно улыбнулась пуффендуйка и помахала рукой.

Юная волшебница явно пребывала в чудесном умонастроении и совершенно не подозревала о том, на какие моральные муки обрела ту, кого только что поприветствовала. Впрочем, как и все остальные, кому довелось этим утром говорить с гриффиндоркой.

— Доброе утро, Элли, — Грейнджер, прилагая почти нечеловеческие усилия, выдавила из себя ответную улыбку и предпочла не думать о том, насколько очевидны фальшь и неестественность в таком простом движении губ.

Ведь улыбнуться по-другому она просто не могла.

Обижать ни в чем не повинную девочку, которая, вероятно, увидела в лице героини войны своего кумира после того, так та в течение месяца подтягивала её по Истории Магии, не хотелось, а найти внутри себя искренность не представлялось возможным. Именно поэтому Гермиона с самого утра давилась собственными дежурными улыбочками и кивками как для юной подруги, так и для всех остальных, изо всех сил стараясь «держать лицо» и не устраивать истерику впадать в панику.

Сказать, что это было сложно — равносильно тому, что стыдливо промолчать.

Храбрейшая и умнейшая волшебница из ныне живущих до последнего отказывалась открывать глаза и подниматься с постели, потому что соверши она эти нехитрые действия, как жестокая реальность тут же навалилась бы на плечи, облила ведром ледяной воды, а затем разбила бы то, что осталось от розовых очков, и без того изрядно пострадавших за восьмой учебный год, в качестве финального штриха. Гриффиндорка не хотела всего этого, опасалась подобных последствий всей душой, но не могла игнорировать утро, которое, вне всех её молитв и желаний, всё-таки наступило. Избегать проблему — это трусость в ярчайшем её проявлении, а те, кто носят красно-золотые галстуки, должны уметь бороться с таким постыдным качеством. И Гермиона действительно это делала. Отважно сражалась сама с собой, покидая такую спокойную и безопасную спальню, упрямо билась почти на смерть со страхами, перешагивая сначала порог Гриффиндорской гостиной, затем — Большого зала, а после — всех кабинетов, стоящих в расписании. Кроме того, помимо проблем внутри были и те, что существовали и отравляли собой пространство снаружи. После вчерашнего шоу на замене у Флитвика на Грейнджер косо поглядывали не только гриффиндорцы и слизеринцы, но и студенты-восьмикурсники других факультетов. Новость явно распространилась по параллели, но пока не прошлась по всей школе, — это радовало.