Скорпиус попытался подавить волну беспокойства. Он знал, что Альбус, его лучший друг, наверняка ошибся. Отец не стал бы лгать ему.
— И что ты видел?
Альбус помедлил.
— Как твой папа вылезал из окна профессора Грейнджер, и выглядел он до смерти довольным.
До Скорпиуса постепенно доходил смысл сказанного.
Около двадцати секунд он не чувствовал абсолютно ничего. Хотя у него было достаточно времени для того, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что это может случиться, он всё равно был шокирован, а его чувства будто бы оцепенели.
Затем он почувствовал удивление. Он удивлялся тому, что совершенно не завидует отцу. Наверное, он больше не был влюблён в профессора Грейнджер. И как это случилось?, подумал он, и на мгновение перед его глазами вспыхнул образ девушки с тёмно-голубыми глазами и рыжими волосами.
А потом пришла обида. Обида за то, что его отец, который был всегда абсолютно честен с ним, вдруг обманул его. Он соврал прошлой ночью? Или на тот момент технически это было ещё правдой? Скорпиус надеялся на последнее, но он в любом случае хотел бы, чтобы отец был с ним откровенен.
— Он выглядел счастливым? — спросил наконец Скорпиус.
— Это мягко сказано, но да, — приподнял бровь Альбус.
— Тогда, полагаю, так и есть, — Скорпиус вздохнул. — Мой отец спит с профессором Грейнджер, — отрешённо проговорил он.
— Блин, на самом деле? — удивлённо переспросил Саймон. — Что это вообще значит, Скорп? Она теперь девушка твоего отца? Ты теперь на особом положении или как? — Скорпиус в ответ раздражённо закатил глаза.
— Отвечу на твои вопросы по порядку, Саймон: я не знаю. Может быть. И определённо нет.
— Ты в порядке, друг? — толкнул его в плечо Альбус.
— Да, — кивнул Скорпиус, — просто мне обидно, что отец не рассказал о том, что она ему нравится. Вряд ли бы я стал возражать.
— Это ты сейчас пластинку сменил, — возражал Саймон, — было время, когда ты вызвал бы его на дуэль из-за неё.
— Наверняка именно поэтому он и не сказал тебе, Скорп, — вставил Альбус.
— Вещи меняются, — пожал плечами Скорпиус и встал, чтобы уйти, — Многие вещи.
***
Идя по Хогсмиду, Драко знал, что выглядит как полный идиот. Люди пялились на него, и это было неудивительно, поскольку он никогда за всю свою жизнь не улыбался во весь рот, как сейчас. Драко Малфой был известен среди волшебников, и наверняка видящие его сейчас люди думали, что это кто-то другой под Оборотным зельем. Но Драко было всё равно.
Гермиона Грейнджер.
Драко Малфой никогда не планировал ничего подобного. Она была настоящим сюрпризом — лучшим сюрпризом, который преподнесла ему жизнь за последние годы. Он просто чувствовал себя таким… чертовски счастливым.
Он бы с удовольствием остался в её постели на весь день и просто разговаривал с ней. Он любил её слушать. Неудивительно, что её студенты влюблялись в неё. Она знала столь многое, а если о чём-то и не знала, то её интерес к неизведанному был просто заразителен. Она была сложной и привлекательной. Она заставляла его смеяться.
Она была красивой. Настолько, что ему было трудно дышать.
И они занимались сексом. Прекраснейшим из всего, что с ним когда-либо случалось. Она была более гибкой и сильной, чем все женщины, с которыми он спал до этого, но её плавные изгибы и хрипловатые вздохи были невероятно женственными. Её влияние на него было неоспоримо. Будто бы его либидо подверглось сексуальной репрессии и на годы впало в спячку, погребённое под долгом и обязанностями, но после вчерашней ночи вернулось с удвоенной силой. И только из-за Гермионы Грейнджер.
Ему нравилось наблюдать, как она общается со своими друзьями. И, хоть он и чувствовал себя тогда неловко, он не мог сдержать усмешку, вспомнив о её пикировке с Поттером о правах домовых эльфов. Спустя столько времени — после многих лет работы аврором — под её опытом и знаниями всё ещё билось мягкое и человечное сердце. Мальчишкой Драко насмехался над её мягкосердечием и пылом. Но, став мужчиной, Драко находил это невероятно притягательным.
Будучи слизеринцем, Драко не мог похвастаться открытым на распашку сердцем. Гриффиндорцы сражаются — слизеринцы прячутся. Так было всегда. Но теперь, став взрослым, Драко признавал, что в жизни было место и борьбе, и скрытности, хотя лично ему никогда и ни за что не приходилось бороться. Он был рождён с привилегиями и богатством. В нём воспитывали веру в то, что весь мир принадлежит ему. Когда возникал конфликт, он всегда предпочитал собственные интересы тому, чтобы прямо посмотреть в лицо проблеме. Он просто плыл по течению, поскольку никогда раньше ему не нужно было стоять на своём.
Гермиона была не такой — она была бойцом до мозга костей. Ещё со времён Хогвартса она боролась за всё: за свои оценки, за друзей, за права домовых эльфов. Не говоря уже о её важнейшей роли в победе над самым могущественным тёмным волшебником за всю историю Британии. Их отношения, подумал Драко, наверняка первая вещь в её жизни, которую ей приходится от всех скрывать. Ему было немного неловко, что он был той самой причиной, заставившей великую Гермиону Грейнджер уйти в тень.
Суть в том, что сам Драко не хотел скрывать происходящее между ними. В его груди разрасталась гордость, стоило ему подумать, что у Гермионы Грейнджер хоть какое-то подобие отношений с ним, учитывая историю его жизни. Для него самого она была подарком судьбы. Она была воплощением всего, о чём он когда-либо мечтал в женщине. Она заставляла его чувствовать себя мужчиной, когда выстанывала его имя в порыве страсти. Она заставляла его чувствовать себя мальчишкой, когда он краснел и заикался рядом с ней.
Неужели она всегда была идеальной? Он поверить не мог, что, зная эту женщину с тех пор, как им было по одиннадцать лет, он не нашёл времени по достоинству оценить то совершенство, коим являлась Гермиона Грейнджер. И теперь, как никогда ранее, он был твёрдо уверен, что в юности был полнейшим идиотом, не сумевшим разглядеть этого под самым своим носом.
Не то чтобы он сожалел обо всех своих решениях. Сразу после войны он встретился с Асторией Гринграсс и полюбил её. И никогда не пожалел об этом, хоть они и провели ничтожно мало времени вместе. Он был молод и разбит; она была мила и прекрасна, и смогла простить все его ошибки. Это всё, на что он мог надеяться в свои восемнадцать. И потому, едва её родители дали благословение на брак, он сделал шаг в неизвестность и женился на ней.
Их короткий брак был словно в другой жизни. Драко уже давно не мог вспомнить о ней всяких мелочей вроде цвета её глаз или того, как пахли её волосы. Они двое были лишены возможности построить множество воспоминаний вместе — и жить вместе. Но у них появился Скорпиус. И Драко всегда любил Асторию за то, что она подарила ему сына.
Скорпиус всегда был для него на первом месте. Большую часть жизни он был всей семьёй Драко. Люциус умер в Азкабане вскоре после войны, через три года после рождения сына скончалась Астория, а вскоре после этого и мать Драко последовала за ними. Но у него был сын. И, Мерлин, он не просил ни о чём больше. И именно это было основной причиной скрытности. Драко хотел быть уверен: то, что он чувствует к Гермионе, настоящее — и что это что-то будет длительным, — прежде, чем он приведёт её в жизнь собственного сына.
Драко Малфою было уже не восемнадцать. И он не мог действовать спонтанно, особенно если это касалось прекрасной женщины. Но Гермиона значила для него что-то, и он хотел всё сделать правильно. По-настоящему правильно.
Сражаться или прятаться? Этот вопрос был решающим. Всю свою жизнь он скрытничал, и всё было в порядке. Но, возможно, в этот раз «в порядке» было бы недостаточно.
Гермиона Грейнджер.
Он безмятежно выдохнул, достигнув точки аппарации. За эту женщину стоит бороться.
***
Гермиона морально готовилась к первому уроку у третьего курса Слизерина и Гриффиндора. Ей просто необходимо было успокоиться, потому что она всерьёз опасалась, увидев глаза Скорпиуса Малфоя, выпалить: «ПРОШЛОЙ НОЧЬЮ Я ПЕРЕСПАЛА С ТВОИМ ОТЦОМ!» Определённо, это была не лучшая формулировка.
