За время этого похода повидали курские ратники чужие города, из камня построенные, камнем вымощенные. Более всего поразил их Су-рож, даже несмотря на то, что был сильно разрушен во время штурма и готского владычества. А в самом граде поразили храмы, которых было поболее, чем не только в их родном граде Курске или соседних с ним городах, в которых имелось по одному храму, но и в Кияре, где им уда-лось недолго побывать и увидеть несколько храмов.

— Красив град? — спрашивал Ярун то одного, то другого своего воя.

— Красив, — не задумываясь, отвечал тот или иной расспрашивае-мый, ибо, действительно, град Сурож, выстроенный из белого, светлого камня, был красив, а русы не умели кривить душой, называя белое чер-ным. — Красив… Весь из камня точен и стекла! Камнем мощен, чтобы пыли и грязи не было. Всем хорош град сей…

— Так, может быть, останемся тут?.. Вон, князь Бус клич на охот-ных людей, желающих остаться в сем граде ратной дружиной, кинул. — Добродушно спрашивает он воев своих, тая лукавую улыбку в уголках губ и пряча глаза, чтобы нельзя было в них прочесть насмешку и игру.

— Ну, уж нет! — Враз теряли вои интерес к красотам града Сурожа. — Всем сей град хорош: и чист, и светел, но лучше все же вернуться в Курск. Курск, пусть и поменьше, и не из камня и стекла строен, хоть и зимой снегом до самых крыш занесен, но… теплей что ли, роднее. Да и род наш в нем… деды-прадеды, щуры-пращуры! Нет уж, сотник, не нужен нам град сей… Курск нужен. По ночам снится — к себе манит! Ищи иных охотников, а мы — нет…

Около года курские ратники вместе с дружинами князя Буса по Русколани мечутся. То по Тавриде древними кентаврами скачут, днями не соскакивая с коней, то на границах с Боспором службу несут, то в Суроже покой горожан и строителей охраняют. Не сыскал Ярун охот-ников в Суроже остаться — другие сыскались, те, что не придерживались роду-племени — всех живых ратников, с ним уходивших в поход и уце-левших после битв и сеч, домой возвратил на радость сородичей. Охот-ников остаться в Суроже не нашел, зато судьба свела его с пропавшим сыном воеводы Хвата Соколом, теперь носившим имя Сколот, повстре-чаться. Точнее, Сколот сам нашел Яруна, когда однажды земляков ра-зыскивал, прослышав, что в войске Буса есть и вои из курской земли. Долго общаться было некогда: княжеские дела не ждали, но парой фраз перебросились.

— Если отец еще жив, то от меня поклон ему передавай, — сказал под конец встречи Сколот.

— Передам. Непременно! — пообещал Ярун и спросил: — А сам в родные края не собираешься?

— Хотелось бы, но вряд ли… Может, при случае…

На том и расстались, поспешая по своим делам и заботам.

Шумно отметил град Курск возвращение своих посланцев из похо-да: как же, почти все живы-здоровы домой возвратились. Трое суток веселье на княжеском подворье длилось, столы от яств и питья ломи-лись. Княжеские слуги и отроки запыхались, сменяя блюда со снедью и кувшины с вином.

— Ну, сотник, сказывай, каковы курские ратники в деле? Не посра-мили ли род наш, не казали ли чресел своих врагу лютому? — Спраши-вают то князь Севко, то воевода Хват. Им интересно знать, как вели в сечах их дружинники, не придется ли краснеть перед другими князьями и воеводами.

— Вели, как подобает воям, — кратко, но в то же время солидно от-вечает на расспросы сотник. — От врагов не бегали, за чужими спинами не прятались.

Приятно слышать такое князю: надежная у него дружина. Слезятся старческие глаза воеводы: тоже радуется за своих курян. Ярун замечает: сильно сдал воевода, согнули его годы.

— Воевода Хват, — уличив момент, когда другие были заняты здра-вицами, шепнул Ярун, — сынка твоего, Сокола, не поверишь, видел. На службе он теперь у князя Буса. Дядькой у его сына Бояна состоит… Вот так…

— Неужели?!! — Вспыхнули живым огнем глаза старого воеводы, как вспыхивали когда-то в молодые годы, когда крепость строил или же воев в поход водил.

— Истинно глаголю.

— Что ж, спасибо. Хоть перед смертью, но порадовал старика. Я уже и надежду потерял, чтобы что-то о сыне услышать… А, вон, на те-бе… Теперь и умирать спокойнее будет…

— К чему речи о смерти, — попытался отвести от мрачных мыслей и воодушевить старика Ярун. — Ты у нас еще хоть куда… хоть женить впору.

— Мне теперь одна жена нужна — смерть. И она не за горами. Давно у порога стоит. Но прежде чем с ней быть обвенчанным, хочу на вече слово сказать: тебя на место воеводы выкликнуть. Достоин!

— Что ж, спасибо на добром слове, — теперь поблагодарил старика Ярун.

А пир и веселье продолжаются… Вои сотника Яруна, мир пови-давшие, важничают, нос перед сверстниками дерут. Даже те, у которых на губах еще нежный юношеский пух и молоко материнское не обсохло, и те туда же: в бывалые мастятся, шрамами телесными хвастают. Осо-бенно, если какую-нибудь куряночку смазливую поблизости увидят. Чем не петухи?!!

Не успел домой придти, пыль походную смыть, с женой, по кото-рой за время странствий соскучился, что даже запах ее тела и волос по-забыл, поласкаться, как отец Бродич с матушкой Купавой пришли, а за ним братья с женами и детишками, а там и соседи ближние и дальние: всем интересно про заморские страны, за тридевять земель от Курска расположенные, услышать, о сечах-сражениях потолковать. Пришлось рассказывать о виденном и не виденном, а только слышанном, обстоя-тельно и подробно.

Женщины только охают, да платы свои поправляют. У мужчин в глазах огонь и азарт, словно сами по тем местам зачарованным проска-кивают на конях борзых, мечами помахивая, копьями-сулицами пока-лывая.

Порассказывать же сотнику есть о чем: не на один вечер или же не на одну ночь хватит. И о сарматах, которые текли, как река в половодье, без края и без берегов, по просторам приморских степей. И о Боспор-ском царстве, о котором иногда слышали, но никогда в глаза не видели, считали за очередную сказку о тридесятом государстве. И о граде Су-роже, и о граде Кияре Антском, в котором сотнику не раз побывать пришлось. Слушали и охали. Слушали и восторгались. А Ярун старает-ся, подробно рассказывает, боится что-либо из виденного и слышанного упустить.

— Вам бы, — поясняет он, — молодого волхва Злата, брата князя Бу-са, послушать: не сказывает — песнь поет. Не волхв — златослов! И о походе, и о ратниках, и о князя Бусе речет, словно реченька течет…

Но Злат далеко. Придется ли когда-нибудь его услышать — кто то знает. Поэтому самого Яруна слушают с таким интересом и вниманием, что не передать.

— Ничего, сынок, — тихо и душевно говорит мать Купава, — мы и тебя с радостью слушать день и ночь готовы. Только рассказывай.

А отец, погладив для порядка бороду, молвил, переименовав Злата в Златослова:

— О Златослове ничего не слыхал, но как поживает волхв Златогор, хотелось бы узнать.

— По-видимому, жив-здоров, — отвечает родителю почтительно Ярун. — Слышно было о таком, но среди воев не объявлялся.

— Видать остарел, — искренне сожалеет Бродич. — А в мое время — первым среди первых был. Годы… Знать, стареем мы…

— Зато молодые — вон, какие, — смеется Купава, радуясь сыну-сотнику. — Три-девять земель прошли-проскакали — и домой живы воро-тились!

— Да! — соглашается с ней Бродич. — Витязи!. Богатыри! Но как те-перь, — спрашивает он сына и внимательно смотрит в его глаза, — оста-нешься сотником, или как?..

— Пока в сотниках хожу, а там… там вечу решать: достоин ли я ме-ча воеводы или же нет… И князь о том речь вел, и воевода Хват то же сказывал.

— Что ж, — соглашается Бродич, — издревле на Руси говорили: утро вечера мудренее. Так и мы не будем заглядывать…

Сказать-то сказал, но самого думки мучили: неужели сыну не под-фартит стать воеводой? Однако в скором времени Ярун на городском вече был призван на воеводский стол. При князе Вятко. Радовался ли такому обстоятельству Ярун? Наверное, радовался. Но что его отец Бродич и его мать Купава были рады — это точно! Родители всегда за детей радуются, так уж они, родители, устроены…